— Нет.
— Это правда, что, расспрашивая некоего Лендри, вы сумели уговорить его показать вам список членов клуба?
— Все совершенно верно, господин директор. Признаюсь, мне не пришло в голову убедиться в том, что за мной никто не следит. До сих пор я жил по другую сторону барьера.
— Если вас это интересует, смею вас заверить, что я никакого отношения к этой слежке не имею и что только сегодня утром мне стало известно то немногое, что я знаю об этом деле. По-видимому, ему придают большое значение в высших сферах. Я только исполнитель.
И я должен выполнить до конца миссию, которую на меня возложили.
— Вы желаете, чтобы я вам подал письменные объяснения?
— Не делайте мою задачу еще более трудной, Мегрэ. Я не очень горжусь ею, поверьте.
— Охотно этому верю.
— Мне остается сказать, что в течение двадцати четырех часов вы использовали трех подчиненных вам инспекторов для своих личных дел. Я не думаю, чтобы к ним были применены какие-либо санкции, так как эти люди ничего не знали о вашей беседе с префектом полиции. Мне остается… — Директору тоже стало жарко, и он вытер лоб платком. — Мне остается сказать вам… Вы нуждаетесь в отдыхе… Вы очень много работали последнее время без всякого отпуска… Вы подадите заявление с просьбой об отпуске по болезни, который будет длиться до того времени, пока не закончится следствие по вашему делу… — Директор с трудом договорил до конца.
Он не смел поднять глаза на человека, сидевшего перед ним. У него было такое чувство, будто он нанес ему смертельную рану. — Это, по-видимому, продлится не более нескольких дней. Согласно уставу, вам дадут возможность защищаться. Насколько мне известно, вы уже изложили письменно свою версию происшедшего.
Мегрэ с трудом поднялся:
— Благодарю вас, господин директор. — Затем, к большому удивлению шефа, он направился к одному из окон. — Полагаю, их снова можно открыть?
Мегрэ открыл одно за другим все три окна, постоял несколько минут, чтобы вдохнуть знойный уличный воздух.
— Ваш отпуск начнется с настоящего момента, не так ли?
Мегрэ кивнул в знак согласия и вышел. Шеф не протянул ему руки, но держал ее немного выдвинутой, готовой схватить руку комиссара, если тот протянет свою.
Но комиссар не протянул руки. Он сразу прошел в кабинет инспекторов.
— Люка! Жанвье!
Барнакля не было на месте.
— Зайдите ко мне, ребята. Вам придется некоторое время поработать без меня.
Жанвье побледнел. Челюсти его так сжались, что он не мог произнести ни слова.
— Я устал, возможно, болен. Администрация — добрая фея — проявляет заботу о моем здоровье и разрешает мне отдохнуть.
Он шагал по кабинету, желая скрыть от своих помощников влажные глаза.
— Продолжайте заниматься драгоценностями. Вы оба знаете, что я думаю об этом деле. — Мегрэ положил потухшую трубку в большую стеклянную пепельницу и набил табаком другую. — Там, в высоких сферах, известны все ваши поступки, начиная со вчерашнего дня. А также и мои, разумеется. Надо предупредить Барнакля, как только он вернется. Скорее всего, за вами будут продолжать следить, как следили за мной. Если вас накажут, мне это не поможет, скорее повредит. Поэтому забудьте все, что вы знаете об этом деле. — Он улыбнулся. — Вот и все! Я кончил.
Для меня это оказалось менее трудным, чем для моего шефа… — Мегрэ направился к креслу, где оставил шляпу. — До свидания, дети мои!
Жанвье первым обрел дар речи:
— Вы знаете, патрон…
— Да?
— Я был в «Золотом бутоне». Показал фотографию…
Никто ее там не знает…
— Это теперь уже не имеет значения…
— Вы оставляете дело?
— Вы так плохо обо мне думаете?
— Хотите сказать, что будете продолжать его совсем один, без всякой помощи? К тому же за каждым вашим шагом следят!
— Я попробую…
Сейчас они оба улыбались, не зная, как выразить переполнявшие их чувства.
— Ну-ну… Никаких сентиментальностей… Скоро увидимся…
Мегрэ быстро пожал им руки и направился к двери.
Через несколько минут он уже спускался по широкой лестнице уголовной полиции.
Когда он вышел из подъезда, ему отдали честь двое часовых. Он ответил им с оттенком иронии. Как странно увидеть окружающее совсем другими глазами — глазами свободного человека!
Ему совершенно нечего было делать. И совершенно безразлично, повернуть направо или налево.
Возможно, за ним сейчас пойдет один из рыбаков, удивших неподалеку. А может быть, тот шофер серой машины, которая стоит в ста метрах отсюда.
Он решил повернуть направо. Когда через несколько минут он вошел в пивную «У дофины» и хозяин приветливо пожал ему руку, у Мегрэ был такой же вид, как и в другие дни.
— Как дела, комиссар?
— Прекрасно!
— Что вы будете пить?
— Я как раз об этом думаю…
Ему не хотелось пить обычный аперитив. Он вспомнил, что, когда он только приехал в Париж, в моду входил новый напиток. В течение года или двух это был его самый любимый аперитив.
— Существует еще мандарин-кюрасо?
— Ну конечно. Его теперь редко спрашивают, молодежь даже не знает, что это такое, но мы всегда держим бутылочку на полке… Ломтик лимона?
Мегрэ выпил две рюмки. Сейчас этот напиток показался ему менее вкусным, чем когда-то. Затем он медленно направился на остановку Шатле и стал ждать свой автобус.
Он не торопился.
— У тебя плохое настроение? — спросила мадам Мегрэ, накрывая на стол. Она удивилась тому, что муж вернулся домой так рано.
— Удар был очень тяжелый. Тяжелее, чем у префекта почему-то… Но сейчас я чувствую, что у меня развязаны руки, и это дает мне какое-то облегчение.
— Ты не боишься?
— Я рискую только административным взысканием, и самым серьезным — отставкой. А она уже не за горами.
— Я не об этом… Я о тех людях, которых ты собираешься разоблачить…
— Они ничего больше не могут сделать, не выдав себя так или иначе. Сегодня утром в разговоре со мной патрон произнес несколько лишних слов. Он сказал: «У вас абсолютно здоровые зубы». Если бы не эта фраза, я бы подумал, что его сведения исходят от людей, которые следили за мной. Но они ведь не заглядывали в мой рот. Значит, доктор Мелан, как только я ушел, позвонил Николь Приер. Она снова пожаловалась дяде. Дальше все пошло по тому же кругу, что и вчера утром: министр внутренних дел, префект полиции и, наконец, директор уголовной полиции.
Если посмотреть со стороны, все это кажется довольно забавным.
— Что ты собираешься делать?
— Продолжать борьбу.
— Один?
— Человек никогда не бывает абсолютно один. Вот что, позвоню-ка я для начала своему другу Пардону.
Он, вероятно, уже вернулся с визитов.
Мегрэ не раз приходилось обращаться к Пардону с просьбой дать ему ту или иную медицинскую справку или сведения о ком-либо из врачей.
Даже не будучи лично знакомыми, медикам очень легко узнать друг о друге все, что нужно. У каждого из них есть какой-нибудь товарищ, с которым они вместе кончали институт, этот товарищ работал с тем-то или с тем-то в одной больнице и так далее. Кроме того, медики встречаются на всевозможных конгрессах.
— Не знаете ли вы, друг мой, одного дантиста, или, как он сам себя называет, стоматолога…
— Среди моих личных знакомых стоматологов нет.
— Речь идет о Франсуа Мелане, тридцати восьми лет, который живет в особняке на улице Акаций…
На другом конце провода наступила пауза.
— Вы его не знаете?
— Нет… Но я обдумываю… Тридцать восемь лет — это уже другое поколение. Мне, пожалуй, легче найти какого-нибудь профессора, который знает этого Мелана.
— А можно это сделать быстро?
— Если повезет. Я кое-кому позвоню. Дело очень важное?
— Очень. Лично для меня. У вас есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?
Мегрэ услышал, как Пардон спрашивает у своей жены:
— У тебя есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?
— Вчера ты обещал повести меня в кино, — ответила мадам Пардон.
— Нет, никаких планов, — ответил доктор по телефону.
— А кино?
— Мне не хочется идти в кино.
— Хотите пообедать у нас? Приходите все трое, если дочь еще у вас…
— Нет, она уехала к мужу.
— Значит, до вечера?
— До вечера. Если я узнаю что-нибудь раньше, то позвоню вам на работу.
— У меня нет больше работы…
— Что? Вы серьезно говорите?
— Предположим, что до нового распоряжения я стал простым гражданином, без всяких привилегий и без всякой ответственности.
…Мегрэ чувствовал, что ему надо собраться с мыслями, но как-то не хотелось думать о своем деле. Он предпочитал дать ему отстояться в себе.
Что можно предпринять? Почти ничего. По всей вероятности, кто-нибудь стоит на часах у его дома, готовый следовать за ним повсюду, куда бы он ни пошел.
Не может быть и речи о том, чтобы пойти на бульвар Курсель. Еще меньше о том, чтобы подкараулить Николь Приер у Сорбонны. Она способна позвать на помощь, и он попадет в смешное положение.
Дадут ли ему возможность позвонить еще раз у дверей доктора Мелана? Маловероятно. Он даже не был уверен, что сможет попасть в квартиру Манюэля. Что же касается того, чтобы позвонить Пальмари по телефону, то он сам распорядился взять его телефон на прослушивание.
— Вот твой кофе. Я положила сахар…
Мадам Мегрэ смотрела на мужа с некоторым беспокойством. Он добродушно ей улыбнулся:
— Не волнуйтесь, мадам Мегрэ… Ваш старый муж выдержит удар.
Обычно он называл ее «мадам Мегрэ», когда бывал в хорошем настроении. Поэтому она несколько удивилась такому обращению.
— У тебя довольно спокойный вид.
— А я действительно спокоен.
— Не скажешь, что у тебя неприятности.
— Они неизбежно должны разрешиться.
Все же можно было догадаться, что спокойствие его чисто внешнее. Он пил свой кофе маленькими глотками.
— Ты выходила за покупками к обеду?
— Я позвонила. Мне все принесли. Ты хочешь знать меню?
— Я предпочитаю сюрприз…

Не пройдя и ста метров, Мегрэ обернулся и увидел своих преследователей. Их было двое. Они сразу стали громко разговаривать и жестикулировать, как будто о чем-то горячо спорили.
Мегрэ не знал их. Они, очевидно, принадлежали непосредственно к министерству внутренних дел. Комиссар дошел до Бастилии, решил было улизнуть от парней, просто ради шутки. Но, подумав, отказался от этой мысли.
Он посидел около часа на веранде одного кафе, читая только что купленные в киоске вечерние газеты, и вернулся домой.
Доктор не звонил. Супруги Пардон явились в восемь часов, и все сразу сели за стол, чтобы не перестоялись суфле и петух в вине.
— Мне пришлось обзвонить порядочно врачей и профессоров, прежде чем я напал на одного, который знает нужного вам человека. Расскажу об этом после обеда.
— Вы помните, о чем мы говорили, когда обедали у вас в последний раз? О жестокости… О преступлении ради преступления… Я сказал тогда, что не взялся бы судить… Сегодня я спрашиваю себя, не ошибался ли тогда…
Мегрэ не хотел более подробно распространяться на эту тему за столом. Подали кофе. Мужчины, взяв свои чашки, перешли в кабинет.
Окно было открыто. Темнело. В воздухе — ни малейшего ветерка. Небо безмятежно.
— На пятом или шестом звонке мне удалось узнать, что один из моих старых коллег, которого я совсем потерял из виду, — некий Вивье, — живет неподалеку от меня, и я забежал к нему между двумя визитами. Он хорошо знает Франсуа Мелана, которого называет «молодой Мелан». Мелан был его учеником. — Прежде чем задать вопрос, Пардон внимательно посмотрел на Мегрэ. — Речь идет о преступлении?
Комиссар медленно ответил:
— Либо я ошибаюсь — и через неделю мне придется выйти в отставку, либо я прав — и нахожусь перед раскрытием самого любопытного дела в моей практике.
— И Мелан в центре этого дела?
— Да.
— Забавно.
— Почему?
— Потому что между тем, что говорите вы и профессор Вивье, есть много общего. Вы были у Мелана?
— Сегодня утром. Под предлогом зубной боли.
— Он высокий, рыжий, очень близорукий, с голубыми глазами и длинными руками?
— Я не обратил внимания на длину его рук.
— Что он вам сказал?
— Что у меня абсолютно здоровые зубы.
— Мелан, оказывается, из очень бедной семьи. Его отец работал почтальоном в небольшой деревне. В семье было пятеро детей. У Франсуа Мелана была, должно быть, и сейчас есть сестра, старше его на два-три года. Все это Вивье узнал лишь спустя два года после того, как Мелан стал его учеником. Мелан не из тех людей, что открываются перед кем-либо. У него не было друзей. Никто никогда не слыхал о его связях с женщинами.
На факультете не знали, что Франсуа вынужден работать по ночам, чтобы оплачивать свое обучение. Вивье считал его очень способным, обладающим незаурядным умом, с характером скрытным и, несомненно, беспокойным.
Мегрэ слушал, стараясь не пропустить ни слова.
— Вивье взял его в помощники не только для того, чтобы оказать ему услугу, но и потому, что считал его лучшим из учеников. Но ему было нелегко с Меланом.
Тот постоянно угрюмо молчал, никогда не проявляя никаких чувств.
Однажды Вивье пригласил Мелана к себе в дом. Тот нехотя принял приглашение. С большим трудом профессору удалось заставить его выпить несколько рюмок коньяку. Наконец мало-помалу ученик оживился и открыл профессору кое-что из своего прошлого… — Пардон зажег сигару и снова посмотрел на Мегрэ. — Это соответствует вашему представлению о докторе Мелане?
Наступило молчание. Мегрэ так углубился в свои мысли, что Пардон заговорил первым:
— Вы подозреваете, что он совершил преступление?
Комиссар ответил не сразу.
— До сих пор я не думал о подлинном преступлении, теперь же почти уверен. Профессор ничего больше не рассказывал вам?
— О Мелане — нет. Но он рассказывал о его помощнице, которая какое-то время работала у Вивье. Вы ее тоже видели?
— Да.
— Это верно, что она так уродлива?
— Да.
— О ней говорят, что она злая-презлая. На самом же деле это очень добрый и преданный человек. В ее квартале к ней первой звонят в дверь, когда нужно помочь больному или подежурить у одра умирающего.
— А где она живет?
— Я не поинтересовался. Могу позвонить Вивье и узнать адрес.
Глава 8
У Мегрэ был удивительно спокойный вид. Ничто не выдавало напряженной работы мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12