Идем-ка со мной.
Я в взвалил Робби на плечи. Тяжеловат он оказался, мягко говоря. Но когда на тебя смотрит женщина, сразу чувствуешь себя могучим, как Кассиус Клей,
Я скинул его в колодец. Падение длилось довольно долго — бездонный он, что ли? — но наконец раздалось глухое "гуп".
— Вот так. Пошли, вдвоем спокойнее.
Мы вернулись в дом. Эмма выглядела задумчивой, Я запер за нами входную дверь.
Наступило долгое замешательство. Мы оба не знали, что сказать и что делать, драка с Робби была слишком сильной встряской.
— Ну и видок у нас, небось, — нарушил я наконец это долгое молчание. — Будто парень и девушка, которых только что познакомила тетка-сватья. Скажи?
Она вздохнула.
— Тебе что, жалко Робби?
— Я к нему привыкла...
— Он тебя дрючил, а? Не бойся, я не ревнивый.
— Нет, — пробормотала она. — Ты ошибаешься. Он был кем-то вроде верного пса. С ним было так надежно, спокойно... Честно говоря, мне его будет очень не хватать.
— Извини за нанесенный тебе ущерб, но я прежде всего думал о своей безопасности...
— Конечно. Хочешь чего-нибудь выпить?
— А что, дельная мысль.
— У меня есть неплохое виски.
— Тащи!
— Вон, стоит на камине.
Это была бутылка весьма почтенного скотча, Не того, что делают в Бордо, а настоящего, шотландского, в Кильте!
Я взял с полки два толстых, как иллюминаторы, стакана.
— Компанию составишь?
— Нет, спасибо. Не хочу я пить.
— А то давай — поможет взбодриться.
— Не надо мне взбадриваться...
— Ладно, как хочешь.
Я вернулся и сел в кресло напротив нее, Потом налил себе полстакана и поставил бутылку на пол рядом с креслом.
— Интересно, о чем ты сейчас думаешь,— вздохнул я.
Она отвела глаза.
— Может, все-таки скажешь?
— Пффф... Разве когда-нибудь удается выразить мысль до конца? — ответила Эмма. — Ты приехал сюда, произошла куча странных событий... и так далее. Наверное, я невольно пытаюсь все это понять... Вот скажи, Капут, как тебе видится будущее?
— Ничего мне не видится, Эмма. Я просто наслаждаюсь этим благословенным кусочком настоящего. Я свободен, ты красива... Впереди у меня — деньги, другие города... Чего же еще сейчас желать?
— Понятно.
Я поднял стакан к носу.
— За твое здоровье, милая дамочка. Она посмотрела на меня.
— За твое, Капут,
Что заставило меня в эту минуту почувствовать опасность? Внезапно мной овладела страшная тревога, словно обрела ясные очертания какая-то неминуемая угроза. Между тем ночь была бесконечно спокойной, и я знал, что больше в доме никого нет. Человек, дошедший до моего состояния, умеет это безошибочно определять...
Я начал быстро размышлять. Опасность наверняка таилась где-то в этой комнате. Да: опасность исходила от НЕЕ! Именно ее взгляд подключал меня к сети высокого напряжения. Я узнавал этот взгляд: глаза убийцы, которая вот-вот убьет! Такой взгляд, наверное, появлялся и у меня, когда я высоко поднимал тяжелый предмет, собираясь обрушить его человеку на голову.
Я посмотрел на ее руки. Они лежали спокойно — как тогда на руле. Значит, смерть придет не от нее.
Ее взгляд начал меняться, В нем уже преобладало удивление, смешанное со страхом. Причем преобладало так явно, что я уже решил, будто пресловутый убийственный блеск мне только примерещился.
Мы посмотрели друг другу прямо в глаза. Мои чувства были обострены чуть ли не до крика. И тут я все понял. Понял очень легко, очень глупо. Понял потому, что она думала только об "этом", и между нами произошел некий телепатический феномен. Один из нас, похоже, обладал талантом медиума. А может быть, даже оба?
А она поняла, что я понял. Это была знаменитая минута: такая значимая, такая человеческая!
Я протянул ей свой стакан:
— Сделай милость, Эмма, выпей-ка это виски. Я знаю, что ты его любишь. Чтобы пить виски, не обя-зательно испытывать жажду. Совсем наоборот.
Она ничего не ответила. И я почувствовал себя счастливым, просто счастливым, потому что впервые по-настоящему одержал над ней верх. Она сдавала позиции. Я оказался сильнее.
Я сунул стакан ей в руки.
— Пей, Эмма! Пей... Если не выпьешь, я, чего доброго, перережу тебе горло... Так что успокой меня, доставь мне удовольствие: выпей!
И я перешел на крик:
— Пей! Да пей же ты,стерва!
Вместо ответа она вылила содержимое стакана на пол. Я посмотрел, как по плитке побежал ручеек.
— Ты ждала меня, верно, моя красавица?— продолжал я спокойным тоном.-— Ты знала, что я еду к тебе, К тому же и в газетах сообщалось, что я взял курс на юг. Ты поставила машину в порту в качестве приманки. До чего же ты умна, Эмма! Ты всё знаешь, все предвидишь! Ты заготовила виски для моей встречи. Если бы я выпил этот стакан, то сейчас был бы уже в вечном нокауте. Ведь именно этого ты желаешь всей душой, а? Тебе не живется, пока я живу. Для тебя ничего не начнется до моего конца!
Она пожала плечами.
— Для таких, как мы, жизнь — сложная штука, Капут...
Ее голос звучал устало и грустно. Хотите — верьте, хотите — считайте меня лопухом, но я почувствовал, что она испытывает искреннее отчаяние. Эмме все это уже давно опротивело. Ее нервы были на пределе.
— Признай — ты ведь меня ждала!
— Я ждала тебя, Капут.
— Ты хотела моей смерти.
— Хотела.
— Я тебя пугаю?
— Да... И потом, как ни странно, я тебя, наверное, люблю... Но твоя жизнь для меня невыносима, потому что она связывает мою. Зная, что ты существуешь, я не могу жить полной жизнью, понимаешь?
Тут она не врала. В этом я тоже не сомневался. Она уже не могла врать: не было сил, но главное — не было желания!
— Ты любишь меня, Эмма?
— Да... Я поняла это на суде, когда ты встал и заговорил. Ты. этого разве не почувствовал, Капут?
— Более или менее.
— И вовсе не слов твоих я тогда боялась, а того чувства, которое просыпалось во мне...
Она плакала. Я увидел ее слезы, и на плечи мне навалилась розовая печаль. Добрая печаль, служившая мне компенсацией за мои беды. Мне было наплевать на то, что меня могли застрелить полицейские. Если меня сцапают, я уже не стану рваться на волю. Я пойду на гильотину с легким сердцем, потому что теперь уже замкнул свой круг. Я понял великий жизненный принцип, который осознают очень немногие: ничто ничему не служит; ничто не существует по-настоящему, кроме любви. Лишь любовью люди хоть как-то оправдывают свою жизнь. Причем все — от мелюзги до грандов.
— Я тоже люблю тебя, Эмма... Это так просто, так сладко...
— Я знаю...
— Что нам теперь делать, скажи?
— А что ты намерен делать?
— Что если уехать?
— Куда?
— Куда-нибудь... Например, в Италию. У меня есть в Ницце один дружбан, он может это устроить... А уже там, у макаронников, найдем капитана корабля, который не слишком придирается к паспорту...
Она слабо улыбнулась.
— Как в книгах, Капут?
— Да, Эмма, как в книгах...
Она помолчала. В ее фиалковых глазах парили облака, как в летнем закатном небе.
— Хорошо... — прошептала она. Я вздохнул:
— Да, сейчас-то хорошо, только это долго не продлится. Скоро наступит рассвет. Наступит день со всеми его опасностями... Ищейки из кожи вон лезут ради твоего ненаглядного женишка...
Я встал на колени в луже виски и положил голову ей на грудь. Я чувствовал, как в моем черепе устанавливается медленный ритм ее дыхания.
— Ты не ответила на мой вопрос, Эмма... Ты хочешь уехать со мной?
Она покачала головой.
— Нет, любовь моя, это невозможно.
— Почему невозможно? Ты боишься?
— О, нет...
Я посмотрел на нее.
— У тебя... У тебя кто-то есть? Она кивнула.
— Кто-то есть... — промямлил я, совершенно обалдев. В этот момент зазвонил телефон.
Аппарат стоял на камине, сложенном из розового кирпича.
Рекомендую: нет ничего лучше телефона, чтобы у вас все опустилось и опало! Ко второму звонку наш момент истины уже порядком размазался.
Я проворно вскочил на ноги.
— Что там еще? — злобно прошипел я, готовый все вокруг разнести.
— Это ОН! — сказала Эмма.
— Плюнь.
— Нет, я должна ответить.
— А я говорю — плюнь... Она жестом остановила меня.
— Поверь, это и в твоих интересах тоже!
Это немного сбило меня с толку. Эмма встала и подняла трубку, прежде чем я успел ей помешать. Я бросился следом за ней и схватил второй наушник. Мужской голос на другом конце провода лихорадочно выкрикивал одно "алло" за другим. Он звучал очень встревоженно, и поэтому я не сразу его узнал.
— Это ты?! — крикнул голос.
— Да...
— О, слава Богу. А я уже испугался. Ну, что?
— Все в порядке,— проговорила Эмма, глядя на меня.
— Он...
— Да, — живо перебила она.
Его облегченный вздох неприятно защекотал мне ухо.
— А Робби?
— Робби... Господи!..
— Для него все прошло не очень удачно, да?
— Крайне неудачно...
Он засмеялся — противным, пугающим смехом.
— Тебе, милая, наверное, очень одиноко среди этих двух мумий. А что касается Робби — так я даже рад. Это лучшее, что с ним могло случиться. Ладно, еду.
И он торопливо бросил трубку.
— Этого не может быть! — сказал я Эмме.
Она улыбнулась. Потом подставила мне губы, и ее тело — гибкое, послушное — вжалось в мое, плотно повторив мою географию.
Я жадно пожирал ее губы. Я до удушья прижимал ее к себе. В конце концов я опрокинул ее на кресло и овладел ею, как солдат-насильник.
Когда мы разъединились, она откинулась назад, обессиленная этим грубым объятием.
— Ты меня просто убил, — вздохнула она.
Я хотел что-то ответить, но она знаком повелела мне молчать.
— А сейчас я должна тебе кое-что рассказать!
И она рассказала. Но я и так уже знал часть того, что она говорила.
Я притаился за дверью. Эмма осталась сидеть в кресле.
На улице послышался шум мотора. У крыльца он затих. Хлопнула дверца машины, по каменным ступенькам застучали каблуки. Он вошел, прикрыл дверь, не заметив меня,— он смотрел только на Эмму.
— Где он?
Я ответил сам:
— Здесь!
Тогда Бауманн обернулся, и мы посмотрели друг на друга так, как никогда еще не смотрели друг на друга двое мужчин.
Он не изменился. Это был все тот же элегантный и аккуратный мужчина; от него веяло все той же изысканной непринужденностью. Разве что в его седеющей шевелюре появилось несколько новых серебряных нитей. Его глаза смотрели еще холоднее, чем прежде.
На его аристократической физиономии начало медленно-медленно появляться изумление. Первым его чувством была, несомненно, ненависть. Но сейчас он уже все понимал и видел, что баба его провела.
— Для покойника вы выглядите очень неплохо, мсье Бауманн...
Я сделал легкое движение, от которого заблестело лезвие ножа в моей руке. Он спокойно посмотрел на перо и повернулся к Эмме. Вот это было по-мужски. Надо иметь классную закалку, чтобы вот так отвернуться от наставленного на тебя ножа.
— Он угрожал тебе, пока ты говорила со мной по телефону, верно? — спросил он.
Он.) не ответила, и я сделала, и я за нее.
— Я ей не угрожал, Бауманн. Она действовала по своей доброй воле, и после того как вы повесили трубку, мы с удовольствием занялись любовью. Вы уж извините: нам так давно не представлялось случая...
Его лицо побледнело.
— Она все мне объяснила,— продолжал я.— Все. Ваша афера была организована превосходно. Браво! Итак, вы с вашим нью-йоркским братом торговали фальшивыми долларами?
На этот раз он понял, что я не блефую и что жена его вправду предала. Я не мбг всего этот угадать. Это могла мне рассказать только Эмма.
Внешне он не дрогнул, только сразу будто постарел, и под глазами у него появились темные полукруги, как от неумеренного секса.
Я не впустую трепал языком. Эмма мне действительно обо всем рассказала. Так я и узнал, что организатором во всей этой истории являлась не она, а он.
Да, по части серого вещества этот мужик любому мог дать сто очков вперед.
Много лет подряд он получал фальшивые купюры из Штатов, где закрепился его брательник. Но в последнее время отношения между ними испортились. Бауманн-француз начал запускать лапу в долю Бауманна-амери-канца. Тот разозлился и объявил, что едет разбираться.
Поль только этого и ждал. Мое присутствие под его крышей навело его на мысль уладить дела и ловко испариться. Уладить дела он собирался, разумеется, на свой манер: ликвидировать братца, который вздумал лезть вон и.з упряжки, а заодно с ним — и старика, завещавшего ему свое состояние.
Брат Бауманна был невероятно похож на него. Поль решил воспользоваться этим сходством и на цыпочках сойти с дорожки, которая запахла жареным.
Накануне убийства он встретился с братом и пообещал, что рассчитается, как только получит наследство старика, Разумеется, для получения наследства требовалось, чтобы старик откинул копыта. А он, похоже, с этим не спешил, несмотря на все свои недуги. Так что Бауманн решил ему чуток подсобить и попросил брата обеспечить ему алиби. Брат согласился поехать в Руан и выдать себя за него при встрече с новыми клиентами. Поль дал ему свои документы, чтобы тот показал их в отеле, а себе оставил бумаги "американца". Брат, доверившись ему, отлично сыграл свою роль, Его-то я и убил на той темной
улице, обманутый их сходством и пребывая в полной уверенности, что передо мной Поль...
Теперь, когда я все знал, мне отлично .вспомнилось то странное гнетущее чувство, охватившее меня на ночной улице у театра, когда преследуемый обернулся. Он, казалось, не узнавал м е н я... Еще бы — ничего удивительного. Помнил я и другое странное ощущение, подступившее к горлу в тот момент, когда я спихивал труп в канализационную траншею. Ощущение было вызвано тем, что мой инстинкт, мои пальцы, мои нервы не признавали его. Да только я был слишком взбудоражен и ничего тогда не заметил.
Эмма была лишь послушным инструментом в руках этого супермошенника. Пока она готовила свое персональное алиби, Бауманн (покойно зарезал старика и растворился в природе, оставив труп па моей совести.
Когда я начал брыкаться па прицепе, он не на шутку струхнул. Испугался, что я все разболтаю, чтобы уберечь свою голову, что труп его брата подвергнут повторному вскрытию — и тогда уж точно обнаружат подмену. И он придумал фокус с отравленными лакомствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54