Вошел
Семенишин. Изумленно посмотрел на Козюренко, перевел взгляд на жену и
Владова. Его покрытое мелкими морщинами лицо, действительно похожее на
печеное яблоко, растянулось в улыбке.
- Здравствуйте, - сказал растерянно. - Кто вы такие? Потому как вроде
бы не знаю вас...
- Мы из прокуратуры, - перебил Козюренко. - К вам, Яков Григорьевич.
По делу.
- Из прокуратуры? - Семенишин спокойно прошел к столу, сел, положив
на него руки. - Ну, если к нам есть дело, так говорите, зачем пришли...
Козюренко внимательно посмотрел на него: совершенно спокоен, никаких
признаков волнения.
- Вы встречались в Желехове с Василием Корнеевичем Прусем? - спросил.
- Ездил к нему.
- Когда?
- В воскресенье уехал, так? - повернулся Семенишин к жене.
- Отвечайте только мне! - Козюренко придвинулся к столу.
Теперь они сидели друг против друга, и Роман Панасович смотрел прямо
в глаза Семенишину, будто хотел прочитать его мысли.
- В воскресенье, семнадцатого?
- Конечно. Приехал в Желехов поздно ночью и остановился в гостинице.
- Почему не пошли к Прусю?
- А где бы я узнал его адрес? Если бы знал, пошел бы к Василю - в
гостинице ведь надо деньги платить...
- Но утром вы разыскали Пруся?
- Так я же знаю, где он работает! Утром пошел в заготконтору и там
дождался его.
- Просили у него денег?
- На машину у нас очередь подходит, должен...
- И Прусь вам дал?
Семенишин покосился на жену. Ответил неопределенно:
- Да нет... Обещал одолжить пятьсот рублей.
- Когда вы ушли от него?
- Ну, пообедали в чайной... Выпили, и он на работу пошел. А я еще
немножко посидел на скамеечке, до поезда у меня времени много было, - и на
вокзал.
- Когда выехали из Желехова?
- В полдесятого вечера.
- Чем можете доказать?
- Как чем? Где-то билет у меня... - Он озабоченно начал шарить в
карманах и не находил. Наконец облегченно вздохнул - положил на стол
железнодорожный билет. Роман Панасович посмотрел на свет - да, билет был
продан восемнадцатого мая и на вечерний поезд.
- Итак, вы ехали поездом Львов - Ковель, который прибывает в ваш
город в половине седьмого утра. Кто может засвидетельствовать, что вы
приехали именно этим поездом?
Семенишин пожал плечами.
- А я знаю?
- Почему не пришли прямо домой?
- А где же я был? - снова тревожно посмотрел на жену. - И почему это
вы меня допрашиваете? - вдруг повысил голос. - Какое имеете право?
- Не волнуйтесь, гражданин Семенишин, - перебил его Козюренко. - Нам
нужно, чтобы вы просто ответили на несколько вопросов. Жена увидела вас
девятнадцатого мая только после работы. Где вы были весь день?
- Спал. На сене в сарае спал. Компания в поезде подобралась, хорошие
парни, так? Ну, пол-литра выпили, а потом еще в карты играли. Чуть не до
Ковеля. Они раньше сошли. Был я немножко выпивши, так? А с женой у нас...
- Он не досказал и бросил на нее взгляд.
Та встала со стула, хотела вмешаться, но Козюренко поднял руку,
попросив не делать этого.
- Назовите, с кем ехали в поезде.
- С ребятами, я же говорю. Трактористы они, так?
- Фамилии, имена помните?
Семенишин заморгал, сокрушенно опустив голову.
- Пьяный был, - сказал смущенно. - Забыл... Пол-литра, значит, взяли,
а потом еще, так?
- Вы тоже покупали водку? - прищурил глаза Роман Панасович. - Ночью,
да еще на вокзале, не продают.
- А я еще перед отъездом. Пол-литра...
- Имели при себе деньги? Сколько?
Семенишин заерзал на стуле. Козюренко обратился к его жене:
- Сколько дали мужу на дорогу?
- На проезд да еще трешницу.
- Из нее вы рубль заплатили за койку в гостинице... - Роман Панасович
уставился немигающим взглядом на Семенишина. - Завтракали? - Тот кивнул. -
Еще полтинник на завтрак. Откуда же взяли деньги на водку?
Лицо Семенишина покрылось красными пятнами. Щеки обвисли.
- У Пруся. Он одолжил мне семьдесят рублей. Десятку пропили, поэтому
и не сказал жене.
Козюренко вспомнил тело с раскроенным черепом. И вывернутые карманы.
Вряд ли Семенишин отважился бы на убийство ради семидесяти рублей.
Конечно, мог надеяться, что возьмет больше. Но при чем тут картина? Может,
Прусь через Семенишина хотел ее куда-то переправить?
Спросил коротко:
- Где деньги?
- Пожалуйста... Тут они... - Семенишин полез в шкаф, вытащил из
нижнего ящика завернутые в платок деньги.
Роман Панасович незаметно посмотрел на женщину: глаза у нее
наполнились ужасом, губы дрожали. Внезапно подумал: "А если все это
правда? Все так, как рассказывает Семенишин? Могло быть? Конечно, могло. А
"Портрет" Эль Греко тем временем..."
- Следовательно, вы утверждаете, что не знаете, где живет Прусь, и
никогда не были у него дома?
- Это истинная правда! - Семенишин приложил обе ладони к груди.
"Если его отпечатки пальцев не идентичны отпечаткам на стакане с
недопитым портвейном... - подумал Козюренко. - Прямых доказательств пока
что нет. Конечно, если не найдем тут картину. Итак, обыск..." Вышел с
Владовым в коридор, приказал вызвать оперативную группу и попросил взять у
прокурора постановление на обыск. Вернувшись, спросил у Семенишина:
- Насколько мне известно, Прусь не очень щедрый человек и никому
денег не одалживает... - Он сознательно говорил о покойнике, как о живом,
надеясь, что Семенишин как-то прореагирует на это. Но тот сидел
потупившись. - Почему же он отдал вам всю зарплату и еще пообещал
полтысячи?
Семенишин поднял голову, и Козюренко заметил, как забегали у него
глаза.
- Почему? - настаивал следователь.
Семенишин потер свои сморщенные щеки кончиками пальцев. Он явно
колебался.
- Пожалуйста, не скрывайте от нас ничего, - посоветовал Роман
Панасович.
- Прусь был у меня, так сказать, в долгу, - нерешительно, запинаясь,
начал Семенишин. - Уже давно, со времен войны, когда вместе партизанили. Я
никому не рассказывал, так? Потому как и сам тут не очень-то... - покачал
головой и продолжал твердо, как человек, сделавший первый шаг, и терять
которому уже нечего. - Когда-то я видел, как Прусь снял обручальное кольцо
с пальца мертвой женщины, так? Он заметил, что я смотрю. Испугался. Да и
было чего. Если бы наш командир Войтюк прознал про это, худо бы Прусю
пришлось. Ну, начал умолять, так? Мол, черт попутал. Я говорю: "Выбрось
кольцо!" Он и выбросил. Потом обещал: "Я тебе всю жизнь буду благодарен,
что понадобится, рассчитывай на меня". А тут очередь на машину, я и
вспомнил, так?
- Но ведь это могло выглядеть как шантаж...
- Да нет. Сколько лет прошло. Надеялся на благодарность. Думаю,
деньги у него есть. Живет ведь один. А он мне - семьдесят рублей... Я
знаю, что полтысячи не пришлет. Пообещал, только бы отделаться, так?
"Если придумано, то неплохо", - отметил Козюренко.
- А вы помните, как появился в вашем отряде Прусь?
- Почему же, помню. Мы не очень-то доверяли ему, так? Полицай
поглумился над девушкой Пруся, а Василь убил его. Пришлось бежать. К
бандерам ему было не с руки, потому как этот полицай имел среди них в
нашем районе много дружков. Ну, и пристал к нам, так? Наш командир товарищ
Войтюк из ихнего села был - пожалел и взял.
"Верно, на свою голову!" - чуть не вырвалось у Романа Панасовича.
- Мы вынуждены произвести в вашей усадьбе обыск, - сказал он. - Скоро
приедет оперативная группа. Но перед этим я хотел бы еще раз убедиться:
все ли вы рассказали правдиво и не утаиваете ли чего-нибудь?
- Яшенька, - подошла к нему жена, - ты уж... если что натворил, лучше
сознайся. И нам будет легче...
Семенишин посмотрел на нее как-то отчужденно.
- Пьяный я был, может, чего-то и не помню... В чем меня обвиняют? -
обернулся к Козюренко.
- Дело в том, что Прусь убит и ограблен. А вы были с ним в тот день.
Ездили за деньгами.
- Не выйдет! - вдруг закричал Семенишин. Он выпятил губы, и морщины
неожиданно разгладились на его лице. Это было сказано так решительно, что
Роман Панасович встал со стула. А Семенишин вдруг безвольно осел, и руки
его опустились как плети.
- Так уж лучше сознаться, - шептала жена, склонившись над ним.
- Прочь! - Семенишин оттолкнул ее от себя. - Вы мне дело не пришьете!
- погрозил он пальцем Козюренко.
- Вспомните фамилии тех, кто был с вами в поезде , - предложил
следователь спокойно. - Имена, приметы... Это для вас очень важно.
Семенишин удивленно воззрелся на него. Закрыл глаза, немного подумал
и покачал головой.
- Нет, - сказал стыдливо. - Пьяный был, все из головы вылетело. -
Вдруг какая-то мысль, видно, промелькнула у него. Нерешительно начал: - Но
был там такой долговязый... - Потер лоб и радостно воскликнул: - Тимком
его звали, вспомнил - точно Тимком, так?
- Тракторист Тимофей? - повторил Козюренко, и нельзя было понять,
иронизирует он или говорит серьезно. - А фамилия?
- Не знаю. Тимко - и ладно. - Теперь в тоне Семенишина ощущалась
уверенность. - Он сошел где-то перед Ковелем.
- Ну... Ну... - Роман Панасович хотел что-то прибавить, но на улице
остановилась машина. - Вера Владимировна, - попросил он, - встретьте сына
и уведите его куда-нибудь. Эта процедура не для детей... А вы, - приказал
Владову, - сходите к соседям и попросите их быть понятыми.
Когда они вернулись вечером в городской отдел милиции, Владов сказал
Козюренко:
- Почему вы не приказали арестовать Семенишина? Я бы задержал его.
Ведь он же ничего не может доказать...
- А мы? Что-нибудь нашли у него? - остудил пыл старшего лейтенанта
Роман Панасович. - Нарушать законы никто не волен. Завтра увидим, если
сойдутся отпечатки пальцев...
- Их уже повезли во Львов.
- Вот и подождем до утра.
Утром позвонили из Львова. Оказалось, что отпечатки пальцев
Семенишина не идентичны отпечаткам, оставленным на стакане в доме Пруся.
Козюренко как раз умывался, когда Владов сообщил ему об этом. Тот повесил
полотенце. Причесался.
- Дайте команду, - приказал он, - чтобы поискали в селах около
железной дороги Львов - Ковель тракториста по имени Тимко. Тимофей то
есть... Высокого роста...
- Но ведь Семенишин определенно лжет, - осмелился возразить старший
лейтенант. - Чтобы запутать следствие.
- Нас не так-то легко запутать, - улыбнулся Козюренко. - А что, если
не лжет? И убийца, укравший картину, разгуливает на свободе и смеется над
нами? Нет, если у Семенишина есть алиби, мы сами немедля должны
подтвердить его. Это в наших интересах, дружище. - Натянул рубашку и
добавил: - А у Семенишина возьмите подписку о невыезде. И пусть ваши
ребята наблюдают за ним...

ГАЛИЦКИЙ
Директор заготконторы собрал работников плодоовощного цеха.
- Вот ваш новый начальник, - представил еще молодого - лет под
тридцать - светловолосого мужчину с темными, выразительными глазами. -
Дмитро Семенович Серошапка. Сегодня он принял дела. По рекомендации
руководства облпотребсоюза, - подчеркнул он.
Директор конторы хотел поставить начальником цеха мастера Галицкого,
и все были уверены, что именно он займет должность Пруся. И вдруг - такое.
К Галицкому привыкли, знали его. А кто такой этот Серошапка?
Расходились недовольные. Директор конторы уловил это настроение и
нарочно оставил своего нового подчиненного на произвол судьбы, злорадно
подумав: "Пусть сам выкручивается!.."
Серошапка попросил Галицкого остаться в каморке, которая считалась
его кабинетом. Смотрели друг на друга изучающе. Галицкий, солидный человек
с толстой красной шеей и огромными кулаками, не скрывал своей неприязни.
Серошапка будто читал его мысли. Мастер считал, что ему перебежали дорогу,
и решил при случае подставить ножку новичку. Это ведь дело торговое, тут
дебет и кредит не так просто свести. Голову надо иметь на плечах. А у
этого, по всему видно, кочан капусты. Молодой и зеленый...
Серошапка невольно улыбнулся. Вероятно, Галицкий уловил в этой улыбке
иронию, потому что насупился и хотел что-то сказать, наверно, обидное, но
Серошапка опередил его.
- Не будем играть в жмурки, Эдуард Пантелеймонович, - сказал он самым
доверительным тоном. - У вас есть причина относиться ко мне, так сказать,
без симпатии. К сожалению, мне лишь сегодня намекнули в райпотребсоюзе,
что я перебежал вам дорогу. - Галицкий протестующе поднял руки, но
Серошапка продолжал тем же мягким, доверительным тоном: - Мы же с вами не
дети и знаем, что такое жизнь,.. Если бы я знал, что иду на живое место,
то, может, и не согласился бы на эту должность. Но, как говорят, после
драки кулаками не машут. Теперь нам надо либо работать вместе, либо...
- Вы хотите сказать, что я... - Галицкий положил на стол свои
огромные кулаки.
- Я ничего не хочу сказать, уважаемый Эдуард Пантелеймонович. Прошу
вас внимательно следить за моей правой рукой. - Серошапка вдруг сильно
стукнул указательным пальцем по краю стола. - Видите - раз... два...
Стукну третий раз - и вас не будет...
Галицкий убрал кулаки со стола, откинулся на спинку стула. В глазах
его появились насмешливые искорки.
- Как вас величать? - спросил он. - Забыл я...
- Дмитром Семеновичем.
- Так вот что, Дима, - пренебрежительно улыбнулся Галицкий, - иди
ты...
Серошапка этого не ожидал. Захохотал, обошел стол, сел на его краешек
и подал Галицкому руку.
- На, Эдик, держи, - сказал примирительно. - Вижу, ты свой человек, и
мы сработаемся.
Галицкий пожал руку Серошапке без энтузиазма. Думал: сколько им будет
стоить этот желторотый? Впрочем, прикинул, не так уж и много - ведь в нем
нет ни цепкости Пруся, ни такого знания тонкостей дела, ни прусевского
аппетита... Что бы там ни было, а то, что Прусь отошел в иной мир, -
обстоятельство очень положительное.
"Хапуга проклятый!" - чуть не вырвалось у Галицкого, но он овладел
собой и посмотрел на свое новоиспеченное начальство любезнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11