– Сибил услышала в своем голосе горечь и тихо рассмеялась. – Я слишком много пью. Шампанское ударило мне в голову.
– Ничего страшного. Ты – среди друзей.
– Чрезмерное увлечение алкоголем – даже изысканным алкоголем – порок, – напыщенно заявила она.
– Этот порок тебе не грозит. Сибил, ты когда-нибудь раньше напивалась?
– Конечно же, нет. – Она обиженно округлила глаза.
– Тогда ты просто обязана напиться. – Филип легко коснулся бокалом ее бокала. – Расскажи мне, как ты в первый раз попробовала шампанское.
– Я не помню. Когда мы были детьми, нам часто подавали за обедом разведенное водой вино. Считалось, что мы должны научиться разбираться в винах. Как их подают, с какими блюдами. В какой бокал наливают красное вино, в какой – белое. В двенадцать лет я легко могла бы сервировать официальный обед.
– Правда?
Сибил пьяненько хихикнула.
– Это очень полезные знания. Мир может рухнуть, если не правильно рассадить гостей за обедом или подать ординарное вино к главному блюду. Неудавшийся прием – погубленная репутация.
– Ты часто посещала официальные приемы?
– Естественно. Сначала – «практика», в кругу близких друзей родителей. Когда мне исполнилось шестнадцать, мать устроила прием в честь французского посла и его жены. Это был мой первый «выход в свет». Я чуть не умерла от страха.
– Недостаточно практиковалась?
– О, более чем достаточно. Меня часами муштровали по правилам этикета. Просто я была очень застенчивой.
– Неужели? – Филип поправил выбившуюся из ее прически прядь волос, почти не удивляясь проницательности Мамаши Кроуфорд.
– Очень глупо, но каждый раз, когда мне приходилось появляться на приемах, сердце начинало колотиться как бешеное, а к горлу подкатывала тошнота, – призналась Сибил. – Я боялась, что пролью вино на скатерть или скажу что-то, что не должна говорить, или вообще не найду что сказать.
– Ты разговаривала с родителями?
– О чем?
– О своих страхах?
Сибил махнула рукой, затем схватила бутылку и сама налила себе шампанского.
– Какой смысл? Я должна была делать то, что от меня ожидалось.
– Почему? – поинтересовался Филип. – Что случилось бы, если бы ты отказалась? Они избили бы тебя? Заперли бы в чулане?
– Конечно же, нет. Они же не были чудовищами. Они просто были бы разочарованы, не одобрили бы моего поведения. Ты не представляешь… Они смотрели бы на меня ледяными глазами, поджав губы… как будто я умственно отсталая. Легче было подчиняться им во всем, и со временем я научилась справляться с собой.
– Наблюдать, а не участвовать… – Филип понимающе кивнул.
– Я блестяще справилась. Может, я не выполнила всех своих обязательств: не нашла высокопоставленного мужа, не вырастила парочку благовоспитанных детишек, не устраивала тех отвратительных официальных приемов, – по мере перечисления Сибил все больше распалялась, – но я неплохо воспользовалась полученным образованием. У меня пустой бокал.
– Притормози немного…
– Зачем? – Сибил вытащила из корзины вторую бутылку. – Я же среди друзей. Да, я впервые напиваюсь, и, кажется, мне это нравится.
"Какого черта!» – подумал Филип, выхватывая из ее рук бутылку. Разве он не хотел докопаться до того, что скрывается под ее изысканными манерами? Он своего добился, и нечего отступать.
– Но ты выскочила замуж.
– Я же тебе говорила, что это не считается. Это не был «достойный» брак. Это был порыв… жалкая и неудачная попытка мятежа. Я оказалась плохим мятежником. М-м. – Сибил глотнула шампанского и взмахнула бокалом. – Предполагалось, что я выйду замуж за одного из сыновей британского коллеги папочки.
– За которого из них?
– За любого, – усмехнулась Сибил. – Они оба были вполне подходящими кандидатами. Дальние родственники королевы, ни меньше, ни больше. Моя мама была одержима идеей породниться с королевской семьей. Это стало бы ее личным триумфом. Конечно, мне было всего четырнадцать лет, и у нее было полно времени. Полагаю, она задумала официальную помолвку с одним из них, когда мне исполнилось бы восемнадцать. Свадьба в двадцать, первенец в двадцать два. О, она все распланировала.
– Но ты нарушила ее планы.
– Мне не представилось подобной возможности. Может, я бы и подчинилась… я не умела сопротивляться маме. – Сибил задумалась на минуту, затем залила мрачные мысли шампанским. – Глория соблазнила их обоих одновременно в парадной гостиной, когда родители уехали в оперу. Кажется, это был Вивальди. В общем… – Сибил осушила бокал. – Мать с отцом вернулись и застали всю троицу. Разразился дикий скандал. Я прокралась вниз и кое-что увидела и услышала. Они были голые… не мои родители, – уточнила она.
– Естественно.
– И толи пьяные, то ли обкуренные. Было много шума: криков, угроз, мольбы – это со стороны оксфордских близнецов. Я не упоминала, что они были близнецами?
– Нет.
– Абсолютно одинаковыми. Бледные, белокурые, с длинными лошадиными физиономиями. Глории, конечно, было плевать на них обоих. Она сделала это, так как знала, что их застукают… и потому что мама выбрала их для меня. Она меня ненавидела. Глория, не мама, – снова уточнила Сибил.
– И что было дальше?
– Близнецов с позором отослали домой, а Глорию наказали. Что неизбежно привело к ответному удару. Она обвинила одного из друзей отца в том, что он пытался ее соблазнить. Это привело к новому скандалу и побегу Глории из дома. Без нее стало спокойнее, и у родителей появилось больше времени давить на меня. Я часто размышляла, почему они смотрят на меня не как на своего ребенка, а как на пластилин для лепки. Почему они не могут просто любить меня. Но, видимо… – Сибил откинулась на спинку дивана, – я не очень милая. Меня никто никогда не любил.
Филипу стало очень жалко ее: и ту маленькую девочку, и застенчивого подростка, и эту красивую женщину. Он поставил на столик свой бокал, ласково обхватил ее лицо ладонями.
– Ты ошибаешься.
– Нет, не ошибаюсь. – Сибил пьяненько улыбнулась. – Я – психолог-профессионал. Я понимаю такие вещи. Мои родители никогда не любили меня, и, конечно, они не любили Глорию. Муж, который не считается, тоже меня не любил. В доме не было даже ни одной из тех добрых служанок, о которых читаешь в книжках. Никто не прижимал меня к пышной груди, никто даже не давал себе труда притворяться и говорить о любви. Вот ты, наоборот, очень милый. – Сибил провела свободной рукой по его груди. – Я никогда не занималась сексом пьяной. Как ты думаешь, на что это похоже?
– Сибил. – Стараясь не отвлекаться от темы, Филип схватил ее за руку. – Родители недооценивали тебя. Ты не имеешь права относиться к себе так же, как они.
– Филип. – Сибил наклонилась к нему, поймала зубами его нижнюю губу. – Моя жизнь была предсказуема и скучна. До тебя. В первый раз, как ты поцеловал меня, во мне что-то изменилось. Никто никогда так не действовал на меня. И когда ты дотрагиваешься до меня… – Она медленно прижала их сплетенные руки к своей груди. – Моя кожа пылает, сердце начинает биться, как сумасшедшее, а все внутри будто тает. Ты не ушел, хотя я тебе не открыла. – Сибил осыпала его лицо поцелуями. – Ты принес мне розы. Ты хотел меня, правда?
– Да, я хотел тебя, но не в…
– Возьми меня. – Сибил откинула голову, чтобы видеть его чудесные глаза. – Я никогда еще ни одному мужчине не говорила таких слов. Возьми меня, Филип… Просто возьми меня.
Пустой бокал выскользнул из ее пальцев. Она обвила руками шею Филипа. Не в силах сопротивляться, он опустил ее на диван. И исполнил то, о чем она просила.
Тупая боль за глазами и более острая, пульсирующая в висках, вполне заслуженны, решила Сибил, пытаясь утопить обеих мучительниц в горячем душе.
Бог – свидетель, она никогда больше не злоупотребит никаким алкоголем… только жаль, что наряду с похмельем она не заработала и потерю памяти. Господи, она слишком ясно помнила, как без умолку болтала накануне. Она признавалась Филипу в том, в чем редко признавалась самой себе!
А теперь придется посмотреть ему в лицо. Посмотреть в глаза ему и тому факту, что за один короткий уикенд она успела и нареветься в его объятиях, и выболтать все свои самые сокровенные тайны, и предложить ему себя… И еще придется признать, что она безнадежно влюблена в него. Что, безусловно, недопустимо. Недопустимо и опасно именно потому, что такие сильные чувства возникли за такой короткий срок.
Где ее хваленый здравый смысл? Бурный поток чувств нахлынул на нее так неожиданно, что она не успела отойти на безопасное расстояние, не успела ничего проанализировать…
Как только с Сетом все уладится, надо будет немедленно все вернуть на свои места. И самое разумное – отдалиться на некоторое расстояние, вернуться в Нью-Йорк.
Несомненно, она придет в себя, как только окунется в привычную жизнь… какой бы унылой эта жизнь ей сейчас ни казалась.
Сибил неспешно расчесала мокрые волосы, тщательно нанесла на кожу крем, поправила лацканы халата… Если дыхательные упражнения не помогли ей на трезвую голову, то вряд ли помогут сейчас.
Она придала своему лицу самое невозмутимое выражение и вышла в гостиную. Филип, успевший заказать завтрак, как раз разливал кофе.
– Подумал, что кофе тебе не повредит.
– Да, спасибо. – Сибил отвела взгляд от пустой бутылки из-под шампанского и увидела разбросанную по всей комнате одежду. О боже!
– Ты приняла аспирин?
– Да. Не беспокойся, со мной все в порядке, – чопорно ответила Сибил, взяла предложенную Филипом чашку и опустилась на диван с осторожностью давно и безнадежно больного человека. Она прекрасно знала, как выглядит: бледная, с темными кругами вокруг глаз. Она только что видела себя в запотевшем зеркале.
И она успела разглядеть Филипа. Он не был ни бледным, ни усталым. Другая на ее месте могла бы возненавидеть его за это.
Пока Сибил потягивала крепкий горячий кофе и разглядывала Филипа, ее затуманенная алкоголем память стала проясняться. Сколько раз за предыдущий вечер он наполнял ее бокал? Сколько раз наполнял свой собственный? Между тем и другим, похоже, разверзлась глубокая пропасть.
Когда Филип вывалил на кусок поджаренного хлеба гору джема, в Сибил зашевелилось негодование. Ее затошнило от одного вида еды, но голос прозвучал очень заботливо:
– Проголодался?
– Умираю с голоду. – Филип приподнял крышку блюда с яичницей. – Тебе тоже следует поесть. Она скорее умрет!
– И, похоже, ты прекрасно выспался. Такой бодренький с утра.
Филип осторожно покосился на нее. Он не хотел сразу заводить разговор, обсуждать что-либо, но, кажется, она выздоравливает очень быстро.
– Ты выпила немного больше, чем я, – невозмутимо сказал он.
– Ты споил меня. Споил нарочно. Ты пробрался сюда через балкон и начал вливать в меня шампанское.
– Я не зажимал тебе нос и не вливал шампанское в глотку, – возразил Филип.
– Твои извинения были всего лишь предлогом. – Руки затряслись, и Сибил с размаху поставила чашку на стол. – Ты точно знал, что я злюсь на тебя, и подумал, что легче заберешься в мою постель, если явишься с «Дом Периньон»!
– Секс был твоей идеей, – напомнил Фил, оскорбленный до глубины души. – Я же хотел просто поговорить с тобой. И, между прочим, из тебя, пьяной, я вытянул гораздо больше, чем из трезвой. – Он ничуть не сожалел о том, что напоил ее. – Я помог тебе расслабиться. И потом – ты сама меня впустила.
– Расслабиться… – прошептала Сибил, медленно поднимаясь.
– Я хотел понять тебя. Я имею право узнать, кто ты такая.
– Ты… ты все спланировал. Ты составил план, как забраться сюда, как споить меня и сунуть нос в мою личную жизнь.
– Ты мне небезразлична.
Фил придвинулся к ней, но она откинула его протянутую руку.
– Не лезь ко мне. Я не идиотка и снова на ту же удочку не попадусь.
– Ты, правда, мне небезразлична. И теперь я знаю о тебе больше, понимаю тебя лучше. Что в этом плохого, Сибил?
– Ты обманул меня!
– Может быть. – Филип обнял Сибил, несмотря на ее сопротивление. – Подожди. Послушай. У тебя было беззаботное детство. У меня – нет. У тебя были слуги, воспитатели. У меня – нет. Ты хуже думаешь обо мне из-за того, что до тринадцати лет я ловчил на улицах?
– Нет. Но одно никак не связано с другим.
– И меня никто не любил до тринадцати лет. Так что я понимаю тебя. Я не стану хуже думать о тебе из-за того, что ты жила в холодной атмосфере, пусть и в родительском доме.
– Я не собираюсь это обсуждать, – упрямо сказала Сибил.
– Не сработает. Тебе никуда не деться от моих чувств, Сибил. – Филип подкрепил свои слова пылким поцелуем. – Может, я не знаю еще, что делать с этими чувствами, но они есть. Ты видела мои шрамы. Теперь я видел твои.
Ему снова это удалось. Сибил расслабилась. Она хотела положить голову на его плечо. Он обнял бы ее, если бы она только попросила. Но она не могла попросить.
– Я не нуждаюсь в твоей жалости.
– Еще как нуждаешься, малышка. – Филип нежно коснулся ее губ. – И я восхищаюсь тем, чего ты достигла, несмотря на все это.
– Я слишком много выпила, – поспешно сказала Сибил. – Я заставила тебя думать, что мои родители были холодными и бесчувственными.
– Они часто говорили тебе, что любят тебя? Сибил вздохнула.
– Просто моя семья не была такой экспансивной, как твоя. Не в каждой семье открыто выражают свои чувства, обнимаются и… – Сибил умолкла… Что она защищает? Кого? – Нет. Ни мать, ни отец этого не говорили ни мне, ни Глории, насколько я знаю. И любой приличный психиатр сделал бы вывод, что дети таких родителей просто по-разному реагировали на слишком официальную, слишком подавляющую атмосферу в семье, избрали разные способы привлечения внимания к себе. Глория предпочла всем своим поведением выражать протест, я же подчинялась их порядкам ради родительского одобрения. Глория отождествляла секс с любовью и властью, мечтала о том, чтобы влиятельные мужчины – включая ее официального и биологического отцов – желали ее. Я избегала близости из страха перед неудачей, избрала науку, в которой могла бы оставаться наблюдателем без риска эмоциональной привязанности. Я достаточно ясно сформулировала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36