Тишина давила на уши мягкими ладонями. Редкое верещание белок и посвистывание птиц только подчеркивало эту безмятежную тишину - так для понимания голубизны неба требуется черная точка ястреба - и Иолай бездумно петлял между стволами деревьев, вертя в пальцах пушистый стебелек и незаметно для себя забирая сперва восточнее, а потом и северо-восточнее.
Неужели все?
Неужели конец двенадцати годам кровавой пахоты, неужели тупые мозги ахейцев проросли мыслью: "Нельзя убивать друг друга на алтарях, ибо как тогда отличить жертвенник бога от логова зверя?"; неужели Геракл завершил - нет, не завершил, но хотя бы заложил основание тому, что никогда и никто не назовет подвигом; неужели можно ездить свататься, можно жить без Дромосов и Одержимых, ходить где вздумается, дышать без хрипа, слушать без опаски, никуда не спешить, не подозревать всех и вся... махнуть рукой на микенский трон (впрочем, я давно уже сделал это), перестать укреплять Тиринф; молиться без задних мыслей...
Наверное, нельзя, ответил он сам себе. Нельзя, и не надо проживать две жизни, чтобы понять это, но... очень уж хочется.
Очень хочется жить именно так.
- Радуйся! Ты, случаем, не Иолай, возничий и родич Геракла?
Потирая ушибленную орехом макушку, Иолай обернулся и увидел спрашивающего.
Этот человек не должен был стоять сейчас в лесу.
Он должен был принимать гостей во внешнем дворе Эвритова дворца.
- Ну же, юноша? Ведь это так просто: ответить "да" или "нет"!
- Это просто, - пробормотал Иолай. - Да или нет - это просто... Радуйся и ты, Ифит-лучник, сын и наследник басилея Ойхаллии! О Мойры, как же ты постарел... и как ты похож сейчас на своего отца!
Ифит-лучник с некоторым удивлением посмотрел на странного молодого человека. Потом одернул узкую безрукавку - в связи с торжеством ему пришлось вырядиться по микенской моде, нацепив дурацкую юбку, стоявшую столбом, и эту проклятую безрукавку с вышивкой - и поощрительно потрепал Иолая по плечу.
- Почему сейчас, юноша? Я и раньше был на него похож... впрочем, ты-то об этом знать не можешь. Мы ведь с тобой не встречались, правда?
Солнце плеснуло пригоршню светящейся пыли в просвет между ветвями, на миг выбелив курчавую бороду Иолая призрачной сединой - и Ифит-лучник задохнулся, даже не сообразив убрать ладонь с плеча стоявшего перед ним человека.
- Ты - Иолай? - севшим голосом еще раз спросил ойхаллиец... и осекся. - Внук Амфитриона-лавагета?
- Я Иолай. Внук.
"Странно говорит, - мелькнуло в сознании Ифита. - Словно не мне, а самому себе."
- Я спрашивал о тебе у Алки... у Геракла, но он не заметил, куда ты скрылся. Зато какой-то мальчишка, вертевшийся рядом, сказал, что ты свернул с полдороги в лес.
- И ты пошел искать меня?
Зверек странной, ничем не обоснованной подозрительности шевельнулся в Иолае, и коготки его были острее беличьих.
"Вернусь - надеру уши", - мысленно пообещал Иолай Лихасу.
- Нет, - усмехнулся Ифит-лучник, глядя на Иолая с высоты своего колоссального роста. Колючий и недоверчивый гость нравился ойхаллийцу все больше и больше - в отличие от суетливо-праздной толпы женихов, где все были на одно лицо.
Кроме того, молодой человек у ствола пинии напомнил Ифиту о Фивах, Кифероне, о двух неугомонных мальчишках-близнецах, об их суровом отце, поверх головы которого Ифит однажды стрелял, зная путь стрелы заранее, потому что иначе и быть не могло...
Память эта сегодня уже один раз отозвалась в ойхаллийце - когда Ифит поравнялся с двумя отставшими женихами (он тогда думал, что - женихами) и уже хотел пройти мимо, но в спину молотом ударил тихий двойной вопрос: "Учитель?.."
- Нет, - повторил Ифит, стряхивая оцепенение, - я не пошел искать тебя. Хотя мне, Ифиту Ойхаллийскому, незаметно прожившему на этой земле почти полвека, очень хотелось взглянуть на возницу Геракла, с детства сопровождавшего великого героя. Просто я успел спуститься в гавань, переговорить с отцовскими даматами и пойти обратно короткой дорогой. Хочешь - пойдем вместе?
Лес шевельнулся вокруг них, лениво выгибая спину, и белка проводила взглядом удаляющихся людей, после чего молнией слетела вниз - не пропадать же ореху? А люди шли себе и шли, говоря сперва ни о чем, потом - обо всем сразу, потом говорил один Иолай, а Ифит-лучник только головой крутил да зажигал в глазах потаенные искорки; известковые горные массивы Эвбеи, густо поросшие лесом, словно грудь и плечи сидящего гиганта, круто обрывались к морю - вон уже на скале хорошо видна обнесенная балюстрадой терраса Эвритова дворца, совсем рядом, рукой подать, если иметь крылья, а так придется в обход по тропочке...
- Вон отец стоит, - махнул рукой Ифит в сторону террасы.
Иолай прищурился и не сразу разглядел людей, стоявших у перил балюстрады. Один из них, самый высокий, с белоснежной копной сверкавших на солнце волос, мог быть только Эвритом, басилеем Ойхаллии; узнать остальных - если, конечно, они были знакомыми - не представлялось возможным.
Для Иолая; но не для ойхаллийца.
- Слева от отца - Гиппокоонт, спартанец, - начал перечислять Ифит, с ним не то девять, не то десять сыновей приехало...
- Слышал, но не видел, - кивнул Иолай, имея в виду то ли: "Слышал о Гиппокоонте, но лично не встречался", то ли "Слышал Ифитовы слова, но отсюда все равно ничего не видно".
- Еще левее - Нелей, ванакт Пилосский, приведший дюжину сыновей...
- Лиса, - коротко бросил Иолай; подумал и добавил: - Старая лиса.
- Справа - элидский басилей Авгий...
Лицо Иолая отвердело, стало гораздо старше, жестче - и Ифит поспешно добавил:
- Отец состязания за руку Иолы посвятил Аполлону... так что все старые счеты - не здесь.
Иолай не ответил.
- Люди говорят, - осторожно сказал Ифит-лучник, - что когда Геракл Авгию конюшни чистил... ну, не сказал, что послан Эврисфеем - и потребовал платы. Это правда?
- Правда, - отрезал Иолай, катая желваки на скулах.
- А когда обман всплыл - Авгий Геракла выгнал, а Эврисфей деяние не засчитал.
- И это - правда.
- Так за что ж обижаться? Было ведь сказано - подвиги без помощи богов и без платы людей...
- И впрямь, - буркнул Иолай, успокаиваясь. - Отхожие места Эллады руками выгребать - без помощи богов и без платы людей... точно, что подвиги. Ладно, забыли. Счеты - потом. И не здесь. Ну, Ифит, давай дальше - кто там рядом с честным Авгием-элидянином?
- Лаомедонт, правитель Трои...
Ифит запнулся. Весь ахейский мир знал о том, что три-четыре года назад Геракл спас Лаомедонтову дочь Гесиону от морского чешуйчатого гада, а высокородный троянец - кстати, добровольно принесший свое дитя в жертву - заперся в стенах города и, подобно Авгию, изгнал благодетеля прочь.
"Жизнь без помощи богов и платы людей, - подумал ойхаллиец. - Подвиг? Или каторга?.."
Задумавшись, Ифит пропустил момент, когда терраса опустела.
- Куда это они? - пробормотал он, на миг забыв про собеседника. - Да еще так быстро...
- Не знаю, - напомнил Иолай о себе. - Знаю только, что Алкид в свое время пообещал мерзавцу Лаомедонту: "В следующий раз - убью". А он у меня - в смысле мой дядя Геракл - человек слова. Если обещал - выполнит.
Не сговариваясь, оба мужчины переглянулись и пошли по тропе вверх.
Быстро пошли.
Почти побежали.
Далеко под ними, прячась от соленых ветров за громадой скалистого утеса, пенные языки моря жадно вылизывали мерцающую полосу песка и гальки; косые лучи солнца вспарывали сине-зеленую плоть, кипящую бурунами вокруг выставленных кое-где каменных боков, мокрых и глянцево-блестящих - но людям, двум крохотным фигуркам на тропе, было не до взаимоотношений моря, солнца и земли.
Люди спешили к людям.
5
- ...А ты почему бездельничаешь? Живо марш вещи таскать!
Лихас поскреб в затылке, неторопливо обернулся и смерил взглядом снизу вверх - дюжего верзилу в сползшей на самые чресла кожаной юбке.
Голый живот крикуна туго охватывал наборной пояс илионского десятника.
- Ты илионец или троянец? [В честь Ила (отца нынешнего правителя Лаомедонта) город звали Илионом; в честь Троя (отца Ила и деда Лаомедонта) - Троей] - задумчиво поинтересовался Лихас.
Сплюснутая физиономия десятника расплылась в довольной гримасе видимо, он усмотрел в вопросе Лихаса что-то лестное для себя.
- Послал же Зевс болвана...
- Нет, ну все-таки: троянец или илионец?
- Ну конечно же, и тот и другой сразу!
- Тогда иди и таскай вещи за двоих, - подытожил Лихас и отвернулся.
- Что? Как ты смеешь, щенок, раб?! - благоухающее чесноком горячее дыхание обожгло затылок.
- Во-первых, я не раб, а свободный человек, - на всякий случай Лихас сделал пару шагов в сторону. - А во-вторых (если ты умеешь считать до двух), я не щенок, потому что ты - не мой папа. Так что - извини.
Все мысли десятника ясно отразились на его багровеющем лице - не столько по причине выразительности этого лица, сколько из-за малочисленности мыслей. Видно было, что суть сказанного Лихасом открывалась верзиле долго и мучительно, пока не открылась во всей своей неприглядности - и, нечленораздельно зарычав, десятник шагнул вперед, дабы отвесить мальчишке-словоблуду хорошую оплеуху.
И отвесил.
Только не Лихасу, а плохо оструганному столбу навеса, к которому Лихас прислонялся, потому как мальчишке попал камешек в сандалию, и Лихас нагнулся его вытащить.
Отбивший и занозивший ладонь десятник в сердцах пнул юнца - но тот за миг до того, потеряв равновесие, запрыгал на одной ноге, и пинок десятника опять пришелся по злосчастному столбу. А потом Лихас упал. Совсем рядом с кучей конского навоза. И десятник упал. Совсем рядом с Лихасом.
И всем сразу стало ясно, что навоз этот - совершенно свежий.
- Что ж ты, поганец, над господином десятником измываешься? риторически вопросил худощавый пожилой бородач, подымая Лихаса за шиворот.
- Я? - неподдельно изумился Лихас.
- Ну не я же?! Кто ему ногу-то подставил?
- Вот эту? - Лихас поднял босую ногу (сандалия с камешком осталась у столба) и по чистой случайности угодил глазастому доброхоту коленом в пах.
Тот с нутряным уханьем согнулся и был почти сразу сбит на землю поднимающимся десятником.
- Ну, все... - хором выдохнули оба мужчины, и Лихас понял, что пора прибегнуть к крайнему средству.
- Алки-и-ид! - пронзительно заверещал он на весь двор. - Ифи-и-икл!
И добавил главное:
- Маленьких обижают!
- Обижают, - дружно подтвердили пострадавшие, надвигаясь на Лихаса с двух сторон.
Лихас зажмурился и очень пожалел себя.
Потом открыл глаза и очень пожалел своих обидчиков, а также кучу навоза, которую вернувшиеся в нее троянец с бородачом совершенно размазали по земле.
- Что здесь происходит? Из-за чего драка?! - юноша в узорчатом хитоне и дорогом плаще из крашеной шерсти подступил к Лихасу и брезгливо наморщил нос, словно от парнишки воняло.
Впрочем, вопрос предназначался скорее Алкиду с Ификлом - братья, успев сгрузить свою поклажу в дальнем конце внешнего двора, вернулись как раз вовремя (с точки зрения Лихаса), или как нельзя некстати (с точки зрения десятника и его собрата по обижанию Лихаса).
- Из-за чего драка, я спрашиваю?! - властно повторил юноша, сдвинув густые черные брови и презрительно оглядывая близнецов - потных, запыленных, в рваных набедренных повязках.
"Басилейский отпрыск", - мигом определил Лихас.
Близнецы переглянулись - ответа на вопрос юноши они явно не знали.
- Из-за меня, - гордо ответил Лихас и получил от юноши в ухо.
- И так будет с каждым, кто тронет моих... - юноша не договорил.
Пожав плечами, Ификл взял гордого обладателя прекрасного плаща за руку и ногу ("Правую руку и левую ногу", - для чего-то отметил дотошный Лихас) и отнес туда, откуда юноша пришел.
Где и положил.
После чего неторопливо вернулся к брату - и оба стали ждать.
Двор закипел. Уже никто не носил вещи, не наливал воду в котлы, не щипал за ляжки босоногих рабынь, не сплетничал - все срочно делились на зрителей и участников, и зрители галдели наперебой, а участники галдели еще громче, выясняя, где оружие - ах, в кладовке?.. согласно обычаю?.. жаль, жаль... и даже заперто?! - и, подбирая по дороге палки и камни, волна желающих подраться во главе с троицей невинно пострадавших покатилась на братьев.
Как Посейдонов вал на береговые утесы.
С той лишь разницей, что утесы не хватают руками то, что на них накатывается, и не расшвыривают в разные стороны.
- Не увлекайся, Алкид, - предостерегающе бросил Ификл во время недолгой передышки. - Это тебе не Гидра... оторвешь голову - заново не вырастет.
- Да я... - начал Алкид, но глянул брату за спину, и угасший было нездоровый блеск в его глазах вспыхнул снова.
Со стороны дворцовых ступеней к месту свалки приближалась немалая процессия - и Алкид сразу узнал шествовавших посредине басилея Элиды Авгия и царя Трои Лаомедонта; оба некогда с позором изгнали Геракла из своих владений.
- Попались! - счастливо возвестил Алкид, и, забыв обо всем, двинулся к недругам.
Похожий на скопца Лаомедонт что-то коротко скомандовал - и сразу выяснилось, что оружие сдали отнюдь не все: челядь и солдаты охраны сомкнулись вокруг него и побледневшего коротышки Авгия в кольцо, ощетинившись жалами легких копий и мечей.
И Лихас понял, что сейчас случится беда.
Большая беда.
Веселой потасовки братьев с безобидными грубиянами больше не было. На охрану Лаомедонта надвигался Геракл, вспомнивший былую обиду; копья опытных солдат недвусмысленно говорили об их намерениях, илионский десятник - первый камешек лавины - с увесистым поленом в руках уже бежал за угол двора к оружейной кладовке, надеясь сбить замок... и Лихас стремглав кинулся к поклаже братьев.
Уцепившись за более тонкий конец Алкидовой дубины - Лихас до сих пор с трудом мог оторвать ее от земли - он волоком потащил ее, всхлипывая, спотыкаясь, хрипло крича:
- Геракл! Я здесь!.. здесь я... Геракл, оружие!..
"Совсем ошалел малый, - пробормотала старая повариха, равнодушно наблюдавшая за происходящим. - Ох, надорвется... к Гераклу взывает, а где он, этот Геракл?.." Она нагнулась и отцепила котомку, веревкой захлестнувшую один из сучков дубины и волочившуюся следом - но Лихас не заметил этого и слов поварихи не услышал;

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5