Этим другом стал Тсали из народа Ящериц, существо, которое готово было отдать за меня не только жизнь, но и нечто большее…

Глава 3

Итак, на какое-то время я стал пленником Долины. Но сразу по возвращении в Долину Крита, применяя полученные от Леди Дагоны знания, принесла мне пузырящейся красной глины. Нога так распухла, что снять ботинок оказалось невозможно, и его просто разрезали. Крита обмазала глиной всю лодыжку, боль постепенно утихла, и я уснул.
Мои сны никогда не совпадали с реальностью, ни один из них нельзя было назвать и посланием Силы, какие время от времени получали люди моей расы как предостережения. Однако на этот раз сон мой был настолько реален, будто я вовсе и не спал и всё происходившее в нём случилось наяву. Я держал меч, который подходил к моей руке так, словно являлся частью тела, и в своём сне я не мог представить жизни без него.
Но вместе с тем я испытывал великую печаль и великий страх, но не за себя, а за других. Я шёл и безмолвно оплакивал потерю, великую потерю, которая давила меня к земле сильнее, чем самый тяжёлый заплечный мешок. Кольчуга, в которую я был одет, местами порвалась и пошла пятнами ржавчины; левая рука, прижатая к боку, была окровавлена и при малейшем прикосновении вызывала боль. Это угнетало меня больше всего, потому что тело должно было ещё послужить мне. Мне необходимо было кое-что сделать на этой земле, прежде чем умереть.
Смерть настигала меня, и это была истина, которую я знал. Всё потеряно, всё отдано Тьме, оставалось лишь то, что висело у меня на поясе, – мой меч. Угасающим сознанием я понимал, что этот меч не должен достаться тем, кто меня преследовал буквально по пятам.
Я шатался, боль и слабость гнули моё тело к земле. Перед глазами всё мелькало и расплывалось. Время моё кончалось, жизнь вытекала капля за каплей. Я знал, что если упаду, то уже не смогу подняться.
На ноги будто привесили камни, и каждый шаг становился короче предыдущего. Но я ещё двигался вперёд. Всё вокруг было как в тумане. С губ слетали слова, непонятные мне самому. Однако когда-то я понимал смысл этих слов, они были для меня оружием столь же надёжным, как и сам меч…
Пожалуй, именно Сила слов помогла мне перешагнуть пределы человеческой выносливости. Дыхание прерывалось, я уже не мог совладать с болью, пронзавшей всё моё тело, хотя пока и держался огромным усилием воли.
Наконец я доковылял до края пропасти, слизывая с губ капли влаги. Вот и конец моего пути. Снизу поднимался туман, но я понимал какой-то частичкой моего изнурённого сознания, что туман этот рождался в глубине пропасти, лежавшей передо мной. Там горная порода бурлила, пенилась и вдруг начинала кипеть, словно вода. В это бурление я и швырнул свой меч. И некая сила, которая всё это время помогала мне держаться на ногах и прийти сюда с поля боя, где восторжествовала Тьма, та Сила оставила меня окончательно.
Я рухнул на землю и беспомощно распластался на ней, зная, что сделал всё как надо и теперь могу с готовностью принять смерть. И в этот момент я проснулся. Я осмотрел себя, ожидая увидеть порванную кольчугу и пятна запёкшейся крови на ней, но вместо этого увидел свою гладкую, чистую, молодую кожу. Только тогда я понял, что мне все приснилось.
В этом сне я не был Йонаном, нет. Я не мог назвать имя человека, которым был во сне, зато вынес из него главное: тот кристалл, тот обломок жезла, который я обнаружил в стене расщелины во время недавней грозы, – это и есть меч. Однажды его рукоять уже лежала в моей ладони удобно и надёжно, да пребудет и снова так!
У меня возникло ощущение, что всё происходящее следует сохранить в тайне. Не знаю, почему я так решил. Имхар стал глумиться над моей неприспособленностью – я смолчал, терпеливо вынося насмешки. Когда пришла Крита, чтобы осмотреть мою ногу, я попросил её позаботиться о мужчине из народа Ящериц, который нашёл меня и помог выбраться.
Она-то и назвала мне его имя – Тсали – и сказала, что он один из проводников через хребет. Я вновь позавидовал её дару общения с другими существами и попросил передать Тсали мою благодарность. Однако удивлению моему не было границ, когда позже, вскоре после того, как ушла Крита, он проник в маленькое помещение, где я лежал, и присел на корточки рядом, разглядывая меня своими изумрудными глазами.
Среди своего народа он слыл очень рослым – доставал мне почти до плеча. Сейчас он сидел на задних лапах, откинув назад для равновесия хвост. Одно из его запястий охватывал браслет, состоявший из чередовавшихся красных и белых бусин, которые он перебирал поодиночке своими тонкими пальцами, как будто пересчитывал. Я и прежде видел такие браслеты у существ его народа и вспомнил замечание кого-то из наших, что таким образом Ящерицы производят свои записи.
Я посмотрел на его голову, украшенную гребнем, и заговорил, хотя знал, что слова, звучащие даже на древнем языке моей расы, лишены для него всякого смысла. Передавать информацию из мозга в мозг, минуя язык, умеют только народы Зелёного Безмолвия, и адресуется это тем, кто, как и они, часть Светлых сил и противостоят Тьме.
Внезапно Тсали перестал перебирать свои бусины на запястье и достал из мешочка на поясе, который был единственным элементом одежды на его радужно раскрашенном теле, плоский гладкий камень размером с мою ладонь. На нём виднелись вырезанные строчки рун. Буквы первой строчки были заполнены золотой краской, второй – красной, третьей и последней – зловещей чёрной.
Мне и прежде доводилось видеть такие плитки. Они служили для предсказаний, ими пользовались Мудрые Женщины, у которых недоставало Силы, чтобы стать истинными Колдуньями. Однако, когда Тсали поднёс плитку к моим глазам, стало ясно, что эти руны чем-то отличаются от виденных ранее мною.
Держа камень с письменами в одной руке, мужчина-Ящерица другой взял меня за запястье, прежде чем я понял, что он собирается делать. Своей рукой он поднимал мою до тех пор, пока пальцы не ощутили гладкую поверхность камня и не почувствовали неровности глубоко врезанных знаков. Странно, но камень был не холодным, как я ожидал, а тёплым, будто находился неподалёку от огня.
Под пальцами символы стали гораздо чётче и как бы засветились. Первая строчка – золотым, вторая – красным, и наконец, третья – чёрным. Правда, от последнего ряда мои пальцы сами собой отдёрнулись, потому что я знал, хотя и не соприкасался близко с Силой, что чёрные письмена могут оказаться знаками дурных предзнаменований и отчаяния.
Тсали наблюдал, как под моими пальцами руны возрождаются к жизни и снова гаснут, и в его Чешуйчатом теле ощущалось растущее напряжение. Мне почудилось, что он удивился, когда я оказался не в состоянии прочесть то, что оживало под моими пальцами, а он – мог. Когда я наконец коснулся последнего символа, он взял у меня из рук плитку и положил обратно в мешочек.
Мне показалось, что он сейчас встанет и уйдёт, но он лишь подался вперёд и устремил на меня настойчивый взгляд, как будто требовал какого-то ответа. Медленно, очень медленно в моём мозгу что-то слабо зашевелилось. Вначале меня даже отшатнуло от него. Я был изумлён и никак не мог поверить, что это более, чем игра моего воображения.
Это не было полноценным общением на уровне сознания, я был начисто лишён такой способности. Однако заданный мне вопрос определённого смысла я смог ощутить. Вопрос этот имел какое-то отношение к отдалённому прошлому.
Но к чему это? В моём прошлом не было ничего примечательного, что заставило бы Тсали так глубоко проникать в мой мозг. В Доме Хорвана я считал себя наименее значительным лицом. Я даже не был чистокровным Древним. Или…
Кем же я был на самом деле? На миг мне показалось, что я вернулся обратно в свой сон, сон, в котором я шёл прямо к смерти, чтобы сохранить что-то важное, гораздо более ценное, чем собственная жизнь, хотя оно и не принадлежало мне. Оказывается, даже наяву я в подробностях помнил, как поднимался к жерлу вулкана и как бросил в кипящую магму меч, который был словно частицей меня самого.
Но то был лишь сон, всё в нём происходило не здесь и не сейчас, не я был тем чужестранцем, смертельно раненым в неизвестной мне битве. А я – это я, Йонан, полукровка, слабак…
Я – и он! Оба! Оба во мне!..
Теперь я знал это, но каким образом – объяснить не мог. Мне доводилось слышать утверждения некоторых чудаков, что кроме Великих, способных прожить много жизней, были и другие, обычные люди, которые после смерти снова возвращались в эту жизнь, рождённые заново, если не выполнили какую-то миссию, возложенную на них свыше. Таким образом, им снова предоставлялась возможность завершить свою миссию.
Был ли я таким человеком? Был ли мой сон вещим или просто игрой воображения? Никто не мог ни доказать, ни опровергнуть это. Однако та моя дорога к смерти стала для меня настолько реальной, как будто я действительно совсем недавно – вчера или позавчера, – спотыкаясь, шёл этим путём.
Теперь я знал, что должен выяснить для самого себя. Но чтобы сделать это, остаётся только одно: я должен вернуться на скалы, где нас застигла гроза, отыскать расщелину и извлечь из камня то, что в нём заключено. Если бы я увидел ЭТО ещё раз, ещё раз взял в руку, тогда, пожалуй, то знание, которое было моим и которому предначертано снова стать моим, могло бы возвратиться ко мне.
Тсали издал тихое шипение. Что бы оно ни означало, я стряхнул охватившее меня оцепенение. Тсали всё ещё глядел на меня, но уже не так пристально и требовательно. Голова его, украшенная гребнем, несколько раз дёрнулась сверху вниз – он кивал мне, тем мыслям, которые прочёл в моём мозгу и одобрил.
Я заговорил, хотя и не был уверен, что издаваемые мною звуки понятны его слуховому аппарату, устроенному совершенно иначе, чем у нас:
– Туда! Я должен вернуться в скалы!
Казалось, он понял, потому что с важным видом кивнул ещё раз. Этот кивок являлся как бы разрешением поступить так, как я задумал.
Теперь я нетерпеливо ждал, когда снова смогу ходить, и надоедал Крите просьбами избавить меня от тяжёлого глиняного комка. Надоедал до тех пор, пока она не разбила его и не освободила мою ногу. Боли я не испытывал. От опухоли не осталось и следа, а когда я встал, то почувствовал себя совершенно нормально.
Тем не менее, чтобы выполнить задуманное, мне необходимо было время, а улучить его оказалось очень не просто. Я не мог оставить лагерь, не имел права уклониться от ежедневных обязательных упражнений с оружием – ведь из всех этих поверок, ходьбы строем, тренировок и состояла жизнь нашего маленького гарнизона. Не мог я и отпроситься у Лорда Хорвана – не знаю, почему, но во мне появилась твёрдая убеждённость, что я никому, кроме Тсали, не должен рассказывать о своей находке. Но вот после трёх дней нетерпеливого ожидания мне всё же удалось ускользнуть. Предстояло ещё раз взобраться на те скалы. Прежде чем я достиг первых уступов, откуда-то появился мужчина-Ящерица, мелькая среди скал с проворством, на какое не способен ни один человек.
То, что ко мне присоединился Тсали, порадовало меня. Той ночью я не заметил надёжных ориентиров и теперь стоял в растерянности: я не знал даже, в каком направлении начать поиск расщелины, в которую так неожиданно свалился. Тсали догадался о моём затруднении и ясно дал понять, что поведёт меня.
В этот день не было облаков, и суровые вершины гор, окружавших Долину, были хорошо видны. Горы оказались изрезаны множеством расщелин, и все они походили друг на друга как две капли воды. Но Тсали сразу взял нужное направление и уверенно повёл меня за собой.
Очень скоро я оказался перед знакомой расщелиной. На поясе у меня висели в мешочке небольшой молоток, который я тайком взял в кузнице, и острое зубило. С их помощью я надеялся вырубить из скальной породы заключённое в ней ЭТО, хотя и не был уверен, сможет ли металл одолеть камень скалы.
Я влез в расщелину и пробрался до знакомого каменного козырька, под которым пытался укрыться от ливня. Где-то здесь… Тсали улёгся брюхом прямо на камне с краю расщелины и спокойно наблюдал за мной, а я никак не мог найти то, что искал, потому что по цвету ЭТО никак не отличалось от заключавшей его породы.
Мне помогло то, что оно чуть высовывалось из каменной стенки, и я нашёл его на ощупь. Да, ЭТО действительно имело форму кристалла, но серого, непрозрачного, не отличимого от любого выступа рядом. Каким же образом тусклый свет камня-фонаря заставил его так сверкнуть? Я тронул ЭТО пальцем. Да, оно чуть заметно шевельнулось. Присмотревшись, я обнаружил едва заметную границу, отделявшую находку от породы.
Я пустил в ход зубило и молоток, с величайшей осторожностью отбивая от скалы мелкие осколки вокруг кристалла.
Работа поглотила меня целиком. Я не замечал, как палит солнце, превращая расщелину в раскалённую сковородку. Пришлось сбросить сперва кольчужную рубашку, затем жилет из многослойной кожи. Спину жгли солнечные лучи, но я ничего не чувствовал. Руки мои начали дрожать, я прервал работу и привалился к стенке расщелины, внезапно испугавшись, что неосторожным движением могу повредить ЭТО. Сверху послышалось шипение. Я поднял голову. Тсали спускал мне выдолбленную тыкву, некое подобие фляжки.
Выдернув затычку, я с благодарностью напился воды. Болели руки, горели обожжённые на солнце плечи, но когда я вернулся к прерванной работе, дух мой воспрянул, подобно глотке, утолившей жажду. Штырь с кристаллом, по мере того как я отбивал вокруг него породу, всё больше напоминал рукоятку меча. Но тогда сколько же потребуется времени и сил, чтобы высвободить весь клинок, и возможно ли это вообще? Любой металл расплавится, попав в раскалённую магму, как это произошло в моём сне.
Я протянул руку и обхватил кончик рукоятки пальцами. Ощущение, которое я испытал во время сна, вновь овладело мной. Эта вещь была моей! Никогда прежде у меня не возникало такого сильного чувства собственности, как будто эта рукоятка предназначалась только для моей руки и ничьей больше.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4