Или тебе приснилось? Тебе мерещится что-нибудь?
— Я при здравом уме. Убил я.
— Почему ты убил?
— Просто так... убил...— Амиркул не хотел называть Лютфию, но он ничего не придумал заранее в объяснение убийства Иноятулло.
— Как ты убил?
Убийца с большой натугой рассказал все, как было.
— Иди посиди вон там! — сказал миршаб, указав место под навесом для скота, а сам призадумался. Он не сомневался в правдивости слов Амиркула, но ему не хотелось, чтобы убийцей оказался кто-нибудь, кроме Назира, ибо раис не преминет воспользоваться ему во вред выяснившейся ошибкой.
По зрелом размышлении миршаб решил вызвать родственников Иноятулло, расспросить их о характере и повадках Амиркула и затем, выудив в их показаниях что- либо полезное для себя, объявить Амиркула умалишенным. Узнар, что в момент смерти Иноятулло его старшая жена была больна и находилась в другом месте, а из членов семьи, кроме Лютфии, в доме никого не было, миршаб послал за ней.
Весть о покаянии работника, убившего Иноятулло, тут же была донесена угодливыми людьми до раиса. Он обрадовался: вот еще одна, весьма кстати, промашка миршаба! Не в силах отказать себе в удовольствии посмеяться над соперником, раис поспешил к нему в дом.
— Ну что, не говорил я? — усмехнулся раис, появившись перед хмурым миршабом.— Не зрелый вы, хаджи Рахматулло! Убийца разгуливает, а вы безвинного мусульманина отправили на казнь; он сбежал, так вы другого безвинного, брата его, схватили и сунули в застенок!
— Рабу божьему дозволено ошибаться,— смущенно ответил миршаб.— Но посудите сами, достойный, бог меня, раба своего, оказывается, любит: исправил мою ошибку, помог безвинному обрести свободу, а виновного привел ко мне!
— Не клевещите зря на бога, хаджи, того, ни в чем не повинного, не бог вызволил — ваши ротозеи помогли ему улепетнуть!.. Конечно, хорошо, что ваши прислужники оказались растяпами, иначе тот бедняга из-за вашей нерассудительности давно лишился бы головы!..
Лютфия, облаченная в паранджу, явилась вместе со своим новым мужем. Переступив порог и увидев в углу двора, под навесом для скота Амиркула, женщина, сразу
охваченная беспокойством, испугалась и, подбежав к миршабу, закричала:
— Он сам убил, сам!.. Зачем привели меня? Я ничего не знаю. Сжальтесь, почтенные, я не виновата!.. Это клевета, клевета!..
Такое отрицание послужило наилучшим признанием, еще больше запутало дело. Ничего не понимающий во всем происходящем Иномджан, оказавшись невольным свидетелем последовавшего, за этим выкриком допроса, недоумевал и поражался все более, когда миршаб поневоле, а раис с большой охотой принялись распутывать узелок. Лютфия, сидя на коленях на земле, отвечала раису, потянувшему главную нить допроса, все более губя себя.
— Разве вашего бывшего мужа, достойного Иноятулло, убил сам Амиркул?
— Да, почтенный, он сам.
— А кто с ним был заодно?
— Откуда я могу знать, почтенный! Ведь я всего лишь слабая женщина.
— Но если вы не знаете его сообщников, то откуда же вам известно, что именно он убил, да еще, как вы говорите, сам?
Тут наконец Лютфия осознала, что попала в сети. Задрожав, она замолкла.
— Отвечай! — на этот раз обращаясь к преступнице на «ты», приказал раис.— Откуда ты знаешь, что твоего мужа убил Амиркул?
Из-под паранджи послышалось какое-то нечленораздельное бормотанье, смысл которого трудно было понять. Тогда миршаб спросил подведенного к нему Амиркула:
.— Откуда этой женщине известно, что почтенного и праведного Иноятулло убил ты?
— Не знаю...
— Ты говорил кому-нибудь, что убил человека?
— Нет... Никому.
— Этой женщине тоже не говорил?
— Нет! Амиркул еще ниже опустил голову.
Раис вновь обратился к Лютфии:
— До убийства тебе было известно, что Амиркул намерен убить твоего бывшего мужа?
— Не знаю, почтенный! Порази меня бог на этом месте, не знаю! — Лютфия, впавшая в панический страх, даже не понимала смысла задаваемых ей вопросов.
— А узнала после убийства?
Ну, откуда мне вспомнить, почтенный, наверно, после убийства узнала я...
— Ответь ясно и точно: как ты узнала, что убийца — Амиркул?
Лютфия вся покрылась потом, ей стало тяжело дышать, она не в силах была шевельнуть языком. Она чувствовала, что вот-вот лишится сознания.
Раис и миршаб, как и все присутствующие, уже не сомневались, что убийство совершено при участии Лютфии или по ее приказанию. Не обращая внимания на Иномджана, они вполголоса стали обсуждать характер отношений между Лютфией и Амиркулом, приведший к убийству. Неужели у этой женщины была тайная связь с ее бывшим работником? Если так, то одного этого достаточно, чтобы сунуть ее в мешок и забросать камнями.
Раис резко повернулся и произнес во всеуслышание: — Теперь молчание и отрицание бесполезны! Вина, лежащая на вас обоих, доказана. Ты, женщина,— он направил указательный палец на Лютфию,— сообщница убийцы! Ты приказала убить своего бывшего мужа!
Оскорбленный, вероломно обманутый Иномджан, уже раньше поняв, что его жена имела связь с этим убийцей и, вполне возможно, жила с ним и что ее повесят или побьют камнями,— в эту смутную минуту нашел тот единственный выход, которым может быть смыт ждущий его позор. Вытащив из пожен, одним прыжком подскочив к Лютфии, он с размаху всадил острие в ее живот. Лютфия беззвучно свалилась на бок...
...Амиркула арестовали и увезли в Бухару. Там он был казнен на площади Регистан. А Иномджан, который в сердцах защитил свою честь и наказал Лютфию за прелюбодеяние, караемое смертью, наказания не понес, по законам, действовавшим в Бухарском ханстве.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В жаркий летний день прихожане одной из окраинных мечетей Шахрисябза, выйдя на улицу после полуденной молитвы, увидели у входа в мечеть человека, похожего на дервиша, который сидел, опустив голову на колени, углубившись в размышления. Он был очень худ, отросшие борода и волосы на голове были спутаны, одежда грязна и оборванна. Кто этот человек? Нищий? Но нищие обычно ходят с сумой и посохом, а у этого руки пусты. Он глубоко погружен в море никому не ведомых дум и ни на кого не обращает внимания.
Один из прихожан, подойдя к нему, спросил:
— Раб божий, кто ты?
Человек устало поднял голову и сказал:
— Вам до меня нет дела. Я путник. Отдохну немного и пойду.
— Скажи хоть, откуда пришел, куда пойдешь?
Путник, помолчав немного, сказал:
— Я сегодня вышел из тюрьмы.
— Из тюрьмы? Разве у нас из тюрьмы выходят?.. Или свершилось небывалое, тебя признали невиновным и выпустили?..
Восэ (ибо этот похожий на дервиша человек был, конечно, он) уже не мог не рассказать окружившим его людям о своих приключениях. Миршаб сегодня утром выпустил его из застенка, сказав: «На твое счастье, виновник нашелся, теперь ты свободен Иди куда хочешь. Можешь идти на все [четыре стороны!»
Когда Восэ арестовали, у него было при себе пять- шесть сребреников. Тюремщики забрали их и, конечно, сегодня не вернули.
Он не знал, где находится беглый Назир. Может быть, подался в гори или степи и скрывается там?
Прихожане — местные земледельцы, кустари, мелкие лавочники, ремесленники, наслышанные о нашумевшем деле Лютфии и Амиркула, с интересом внимали Восэ, рассказавшему о своем побратиме Назире. Радуясь за Назира и Восэ, так или иначе избавившихся от наказания, восклицали:
— Ой-й-йо! Как хорошо, что истина обнаружилась!
— Вы подумайте только! А иначе этот безвинный скиталец сгнил бы в тюрьме.
— И брат его всю жизнь был бы в бегах.
— А в конце концов все равно попался бы.
— Этот несчастный гнил бы в крысином подземелье, а брат, попавшись, был бы казнен безо всякой вины.
— Из-за подлости какой-то дрянной женщины столько людей пострадало!
— Одна беспутная женщина может разрушить целый город!
— А Иномджан, торговец обувью?
— Бедняга, из-за этой ядовитой змеи сначала развелся с женой, а потом...
— А потом, и недели не пожив с этой дрянью, убил ее. И хорошо сделал!
— Аминь, правоверные! На все воля божья.
— Неисповедимы пути господни.
— А Иномджан оказался парнем с честью. Я бы тоже убил такую.
Высказав все, что пришло на ум, люди снова обратились к Восэ:
—- Что ж ты теперь собираешься делать, раб божий?
— Пойду к себе на родину, долой.
— Уж очень ты отощал... Как ты пойдешь такой?
— Из подземелья вы вышел, а под солнечными лучами свободны все пути,— сказал Восэ, чью смелость и веру никакая тюрьма не смогла сломить.
Среди прихожан оказался и их имам. Он слушал молча, а теперь молвил такое слово:
— Человек на чужбине перенес испытания, не найдется ли среди нас благодетель, который взял бы его к себе домой, поухаживал за ним дня два-три, чтобы познавший свободу немного пришел в себя?
Подумав, что милосердный советник почему-то сам не захотел стать таким благодетелем, а искал его среди прихожан, Восэ с усмешкой сказал:
— Не беспокойтесь, премудрый! Я немного отдохну, а потом сам найду как поступить.
— Ты что же, будешь нищенствовать? Пожалуй, нищенство — это не грех на чужбине,— «благословил» Восэ духовник.
Но, хоть и обессиленный голодовкой, Восэ не собирался нищенствовать; пятнадцатидневное тюремное заключение не могло сломить его гордость. Он удержал готовое было сорваться с языка резкое слово, сказав священнослужителю:
— Досточтимый! Не так уж я немощен, чтобы нищенствовать. Умею кое-что делать. Найду себе честным трудом кусок хлеба. Если кто-нибудь из этих братьев наймет меня для любой работы, пойду. Заработаю на дорожные расходы, и хватит.
По лицам окружающих Восэ заметил, что ответ его всем понравился.
— Ты что умеешь делать? — спросил один из них.
— Я, братец, пахарь. Пахать на волах, косить, молотить — это мое дело. Могу и масло выжимать. Могу перетаскивать грузы, класть камень и штукатурить, ухаживать за лошадьми.
— Молодец,— одобрил какой-то старик,— ты человек с достоинством. Если будешь таким бодрым и сильным по духу, то, бог даст, не окажешься униженным.
Пожилой мужчина, который, судя по цвету лица, словно закаленного в огне, и черным пальцам, был кузнецом, сказал:
— Пойдем со мной! У меня есть комнатенка у ворот, ты поживи в ней сначала два-три дня, приди в себя, а там что-нибудь получится.
...Восэ устроился в доме этого человека, который оказался не кузнецом, а мастером по обжигу кирпича. Один из жителей принес Восэ подержанный полосатый халат, другой — нижнее белье из грубой домотканки, третий — тюбетейку, четвертый — поясной платок. Цирюльник с улицы, на которой жил приютивший Восэ ремесленник, побрил ему голову. Дальние и близкие соседи приносили каждый день хлеб, чай, кислое молоко, чашку или полташки какой-нибудь горячей пищи.
Уже на второй день Восэ не сиделось в своей комнатенке, он вышел из дома и направился к печи для обжига кирпичей, расположенной на окраине города. Там он стал помогать мастерам-кирпичникам.
Спустя неделю он уже вполне пришел в себя. Кирпич делали для какого-то богача, чьи засеянные хлебами земли лежали между Шахрисябзом и Китабом. Там строился его дом. Вместе с тремя другими поденщиками Восэ подрядился сжать зерновые на большом участке и приступил к работе. Жнецы устроили себе там шалаш, жили в нем; богач присылал им по утрам хлеб, кислое молоко, в полдень — по суповой чашке горячей пищи, а вечером они сами варили себе крупяную кашу или пекли хлеб в сковороде на углях.
Работа на открытом воздухе, достаточная еда, чистая родниковая вода, которую пили жнецы, благотворно подействовали на здоровье Восэ. С каждым днем он чувствовал себя лучше, силы быстро восстанавливались.
Жатва была закончена за десять дней. Получив у богача за работу двадцать тенег, Восэ вернулся в город.
Теперь можно было возвращаться в горы! Беглый Назир, прослышав о том, что подлинный убийца обнаружен и казнен, конечно, вернется в Бальджуан.
Восэ очень соскучился по родине, по семье. Никогда еще не были так милы ему отчий край, горы, ущелья с водопадами, чистый воздух Бальджуана. Встретив в городе поденщиков из Гиссара, Куляба, Бальджуана, он каждого из них со слезами на глазах обнял, словно родных братьев. Но эти поденщики принесли нерадостные вести: в горах весеннюю пшеницу поела саранча, а озимая в большинстве мест сгорела от зноя: в этот год дождей выпало крайне мало. Опять засуха. Восэ забеспокоился: если дома посевы зерна погибли, то как живет его семья? Опять питаться травой, жмыхом?
Земляки посоветовали Восэ не спешить с возвращением в горы — поработать в этом краю, возвращаться, когда накопит денег.
Этот совет пришелся Восэ по душе. Через своих приятелей — мастеров-кирпичников и жнецов — он помог землякам-поденщикам подыскать заработок. Одни из них пошли жать и молотить хлеба, другие — колоть и носить дрова, рыть поливные канавы, третьи — мять и кроить овчину, чинить караванщикам вьючные седла, шить торбы, тачать сыромятную обувь...
Сам Восэ тоже собирался снова наняться на жнитво, но тут возникло новое, необычное дело. Друзьям Восэ стало известно, что в Шахрисябзском бекстве работает приехавшая из Ташкента и Самарканда для борьбы с саранчой группа русских людей. Они посыпают каким-то зеленоватого цвета порошком — ядом — поля и дороги на путях нашествия саранчи, а кое-где сыплют этот яд прямо на приземлившуюся саранчу и так уничтожают ее. Эти люди работу свою уже закончили, и теперь им нужны два- три человека для прогона их лошадей и грузов обратно в Самарканд.
Знакомый мастер по обжигу кирпича, по просьбе Восэ, повел его к русским людям, Восэ нанялся к ним на работу. Кроме дорожного провианта ему и его товарищам— шахрисябзцам — была обещана плата по пяти рублей русскими деньгами за трехсуточный путь до Самарканда большие по тем временам деньги!
Восэ простился с земляками и на следующее утро, еще до восхода солнца, вместе с группой нанявших его людей тронулся в путь. Их было четверо: трое русских и один маленький, средних лет, татарин, исполнявший обязанности переводчика,— кроме узбекского он знал немного и таджикский язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59