— На стройке ничего.
— А где же?
— Будешь работать на опытной станции. И учиться.
— Тебе, видно, не нравится неученое солнце.
— Но учиться ведь так здорово, Ция!
— Еще бы не здорово.
— Я ведь тоже собираюсь учиться, на заочном.
— Тогда я согласна. Будем вместе учиться, Уча.
— Вместе, Ция.
— А вдруг дядя Эстате не позволит мне здесь остаться? Он сейчас, наверное, с ног сбился, по всему городу меня ищет.
— А ты не говори ему, что здесь останешься.
Уча затронул сокровенное ее желание, в котором она даже себе не смела признаться. Взволнованные этим разговором, они повернули к берегу. Ция была задумчива и встревожена. Уча с замиранием сердца ждал ее ответа.
Из воды то и дело выпрыгивали блестящие стайки рыбешек. Их чешуя матово блестела над чернеющим морем.
— Сколько здесь рыбок...— сказала Ция, чтобы отвлечься от будоражащих ее мыслей.
— В море рыбы много, Ция.
— Я и не думала, что ее так много, Уча.
Завиднелся берег.
— Может, и впрямь ничего не говорить председателю, остаться, и все?!
— Правильно, Ция,— обрадовался Уча.— Удерешь, и все.
— Удеру? Как же я это сделаю?
— Это уж моя забота.
— Стыдно удирать, Уча.
Ция хотела, чтобы Уча сказал, уверил ее, что это вовсе не стыдно.
— Ведь ты и здесь работать будешь для своего колхоза.
— Для своего колхоза? Как же так, Уча?
— Зачем сюда приехал Эстате? За саженцами, верно?
— Да, за саженцами.
— Вот ты и будешь работать в теплице. Там ведь и выращивают эти самые саженцы.
— Верно.
— Стране требуется много саженцев,— сказал Уча и широко улыбнулся.
Ция поняла Учину хитрость и тоже улыбнулась.
— Вот я и буду выращивать эти саженцы для всей страны. Много саженцев,— сказала Ция.
— Это замечательно, Ция, много, много саженцев.
— А где я буду жить, Уча?
— Поживешь пока в общежитии опытной станции. А там, глядишь, и Коратский массив осушим, землю нам дадут, дом свой поставим.
— Свой дом?
— Вот именно. И дворик у нас свой будет.
— А вдруг не возьмут меня на опытную станцию? Что тогда?
— Ну, такого цитрусовода, как ты, с руками оторвут. Вот посмотришь.
— А откуда им знать, какой я цитрусовод?
— Не волнуйся, знают. Еще как знают. Там директором у них отличный дядька. Он тебя знает.
— Откуда же он меня знает?
— Знает, и все.
— Как же он может меня знать?
Уча не ответил.
— Помнишь свое обещание, Ция?
— Какое обещание, Уча?
— «Какое, какое»... Ведь ты обещала осушенную землю в золотой сад превратить. Скоро придется тебе свое обещание выполнять, Ция, скоро.
Вот уже и берег. А на берегу сгрудились встревоженные купальщики, обеспокоенные их долгим отсутствием.
— А мы уже спасателей собирались звать.
— Мы думали, вы уже не выплывете.
— Они как дельфины плавают, море им нипочем.
— Еще бы, видно, на море выросли.
Ция тяжело дышала, грудь ее ходила ходуном.
— Почему вы так-далеко заплыли, почему?!— укоризненно отчитывала их крашеная.
Я солнце поймать хотел, — ответил Уча. Поймать солнце? удивилась Изольда. Вот именно Ну и что же, поймал?
— А как же. Вот оно мое солнце.
Ция стояла, как прежде, гордая и счастливая.
Солнце тут же сменилось луной, яркой, полной, сияющей, как солнце.
Берег моря и само море были освещены словно днем.
Ция и Уча босиком шли по песку. Обувь они держали в руках. Время от времени к ногам их ластилась белопенная, ласковая волна.
Пена переливалась тысячами пузырьков. Пузырьки поочередно лопались, исчезали, уходили в песок.
Они крепко держались за руки и шли, ничего вокруг не замечая. Они не слышали тихих вздохов моря, не чувствовали, что давно уже шагают по белой кромке пены. И все это потому, что никогда еще не были они так близки к счастью.
Одежда, надетая на мокрое, прилипала к телу, но они и этого не ощущали.
Уча тихонько напевал песню о Цире и розе.
А Ция перебирала в памяти бурные события сегодняшнего дня — все, что она увидела, услышала, пережила. Все это обрушилось на нее нежданно-негаданно: встреча с Учей, море, народ на пляже, издевки и восхищение женщин, Учино предложение, эта негромкая песня.
Никогда еще в ее жизни не случалось столько всего за день. Словно сегодня она заново родилась на свет и воспринимала все первозданно и изумленно. Как долго ждала она этого, дня! И как прекрасно прошел он! Рядом с ней шагал Уча, крепко держа ее руку и касаясь плечом ее плеча. Он пел лишь для нее одной и радовался только ей одной. Так вот и шли они к директору опытной станции.
— Ты про меня поешь, Уча?
— А про кого же еще.
— А может, про Циру?
— Ты моя Цира и ты моя роза.
Вновь запел Уча, но Ция прервала его:
— А вдруг директор не захочет взять меня на работу? Что мне тогда делать? Как же я останусь здесь, с тобой? Домой я уже не поеду. Я с тобой хочу!
— Ну и оставайся со мной. Когда директор узнает, почему ты остаешься, он наверняка примет тебя на работу, вот увидишь.
— А что ты ему скажешь, почему я осталась?
— Скажу, что мы решили новые побеги пустить.
— Так прямо и скажешь?
— Так и скажу.
— Нашел что говорить!— счастливо рассмеялась Ция.
Они остановились у самой кромки белой пены, повернулись лицом друг к другу и робко заглянули друг другу в глаза. Обувь упала на гальку.
— Уча...— изменившимся голосом прошептала Ция и крепко сжала его руки.— Нас увидят, Уча.
Белая пена шипела на песке, а легкая волна медленно раскачивала их обувь.
— Не надо, Уча.
Тела их внезапно отяжелели, и они опустились на белую пену, даже не замечая, что волна уже далеко отнесла их обувь. Уча обнял Цию за плечи и крепко прижал к груди.
Ция, словно осиновый лист, трепетала в его сильных руках.
— Уча...
Уча прильнул к ее губам.
Ция оттолкнула его руками... Вырвалась. И тут же пожалела об этом. Потом вскочила на ноги и понеслась по белой полосе прибоя. Уча бросился за ней.
Ция мчалась во весь дух, почти не касаясь земли ногами. Сверкали в лунном свете ее ноги.
Следом за ней несся Уча.
— Ция, Ция!
А Ция все бежала и бежала. Сверкали в лунном свете ее круглые коленки.
Позабыв про обувь, не чувствуя, что совершенно намокли, самозабвенно продолжали они свой неудержимый бег. Не разбирая дороги, мчались они, и фонтаны брызг взлетали из-под быстрых их ног. Насквозь промокшие, босые неслись они к опытной станции, чтобы поспеть до ухода ее директора Гванд- жи Букиа...
— Ция, Ция! Подожди меня, Ция. Постой, Ция!
Но Ция не слышала. Она бежала все быстрей и быстрей, опьяненная счастьем и первым поцелуем.
Уча знал, что Гванджи Букиа обычно допоздна засиживается в лаборатории станции, но ведь может случиться, что именно сегодня он уйдет пораньше.
Ция остановилась, не зная, куда бежать.
Уча нагнал ее.
— Мы не успеем. Директор, наверное, ушел...
— Это ты во всем виноват, Уча.
— Виноват, еще как виноват.
— Нашел время целоваться...— Ция не могла простить себе, что оттолкнула Учу.
— Я не хотел, Ция, честное слово, не хотел. Но не смог удержаться.
— Ах, ты еще и не хотел?— насупила брови Ция.
— Это ты не хотела.
— Кто это тебе сказал, что не хотела?— озорно, громко расхохоталась Ция. Она едва переводила дыхание, но смех ее был веселым и заразительным.
Уча тоже расхохотался облегченно и весело.
— Почему же ты от меня сбежала?— спросил Уча.
— А ты почему меня не догнал?
— Ты летела словно ветер, тебя догонишь, как же!
— А ты должен был догнать!
И они побежали снова, бежали по грязи, по лужам, не чуя под собой земли. Ноги уже подламывались, сердца готовы были выскочить из груди, а они все бежали. Добежав до опытной станции, они остановились.
— Не ушел еще Гванджи Букиа,— с облегчением выдохнул Уча.— Видишь вон то освещенное окно? Там и находится лаборатория.
У железных ворот опытной станции стоял грузовик Эста- те Парцвания.
— Я погибла, эта наша машина,— воскликнула Ция.— Дядя Эстате меня, наверное, здесь ищет. Может, он у директора? Я не пойду.
Председатель сидел в машине, тяжело навалясь на дверцу. Мощный храп сотрясал его тяжелое тело. Храп этот заставил вздрогнуть насторожившихся Цию и Учу.
Эстате Парцвания был самым известным председателем колхоза в районе. С первого дня основания колхоза «Солнце Одиши» он был неизменным его руководителем. День и ночь трудился он не покладая рук. Но стоило ему лишь присесть, чтобы перевести дух, как он тут же засыпал, и храп его был слышен на всю округу. Тогда, хоть из пушек над ухом пали, добудиться его было невозможно.
— Вот и хорошо, обрадовалась Ция, заслышав председательский храп, и побежала к машине
— Чичико тоже спит, — шепотом сообщила она Уче.— Оба спят как убитые, видно, обыскались меня.— Она тихонько обошла машину.
Шофер был такой высокий, что в кабине ему приходилось сидеть согнувшись в три погибели. Теперь он спал, свесив голову набок.
Ция подошла к нему на цыпочках и осторожно коснулась пальцами его губ:
— Чичико!
Шофер мгновенно проснулся. Он неловко мотнул головой, с трудом распрямился и выглянул в окошко. Увидев Цию, он хотел было рассердиться, но его длинное лошадиное лицо помимо воли расплылось в довольной улыбке.
— Слава богу, явилась барышня,— стараясь придать строгость своему голосу, пробурчал он.
— Что случилось, Чичи?— ласково спросила его Ция.
— Она еще спрашивает, что случилось,— громко начал шофер, но Ция вновь коснулась пальцем его губ.
Уча стоял за спиной Ции. Заметив его, Чичико не утерпел и грозно отвел от себя Циин палец.
— Вот, оказывается, с кем ты прошлялась весь день! — процедил он сквозь зубы.— Мы тут с ног сбились, весь город обшарили, душа из нас вон, а тебе хоть бы хны.
— Тише, Чичи, прошу тебя, тише! — просила Ция.
— А ты меня не учи, не то заору,— пригрозил Чичи.
— Нет, ты не будешь кричать, Чичи. Прошу тебя. Ты же мой золотой Чичи, ведь правда? Золотко мое.
— Твое золотко за спиной твоей прячется,— зыркнул он глазами на Учу.— Как заору!
Ция знала, что Чичи не станет орать. Она провела рукой по его щеке.
— Чичи! У тебя же доброе сердце, Чичи. Ты же мой Чичи.
— Никакой я не твой и никакой не Чичи. Чичико меня звать, ясно?
— Нет. Ты для меня всегда будешь Чичи. Мой добрый и хороший Чичи.— Ция вновь погладила его по щеке.
Чичико совершенно размяк, но пытался сохранить металл в голосе.
— Не надо меня гладить. Ничего ты этим не добьешься.
— Я остаюсь здесь, Чичи.
— Что-о-о?
— Я здесь, говорю, остаюсь.
— С этим золотцем, да?— с угрозой спросил Чичико и смерил Учу недобрым взглядом.
— Да, Чичи.
— Ну, теперь я заору, как пить дать заору, и не пытайся удержать меня, не поможет. — Чичико резко распахнул
дверцу машины, выпростал из нее свое длинное тело и выпрямился во весь свой громадный рост. Голова его оказалась вровень с крышей кабины.
Уча захлопал глазами от изумления — как могла уместиться в кабине эта верста?
При своем громадном росте Чичико был неправдоподобно худ, но необычайно силен. Меняя камеры, он мог приподнять свою машину и подставить под нее домкрат.
Он кругом обошел Учу, еще раз смерил взглядом и сжал кулаки.
— Этот вот молокосос и есть твое золотце?— проревел Чичико и поднес кулак к самому носу Учи.
— Не смей, Чичи,— бросилась к нему Ция и отвела его здоровенный кулак в сторону.— Он мой жених.
— Жених? Так бы сразу и сказала, а то — золотце,— удовлетворенно протянул он и тут же спохватился. — Т-с-с, не то Эстате проснется.— И подал свою громадную ручищу Уче. Чичико с такой силой сжал Учину руку, что хрустнули пальцы.— Ну, здравствуй, Чичико Читана приветствует тебя. Молодец, утер нос нашим ребятам. Как тебя звать-то?
— Уча.
— А фамилия?
— Шамугия.
— Еще раз молодец. Хорошее у тебя имя. Да и фамилия подходящая.
— Мы к директору идем, Чичи,— сказала обрадованная мирным рукопожатием мужчин Ция.
— Что это вы у директора забыли? Вам в загс надо. А я у вас посаженым отцом буду, идет? — не замечая, что Ция с Учей босые и мокрые, продолжал Чичико.
— Только не теперь, Чичи...
— Что значит не теперь? Ты ведь с ним здесь оставаться собралась...— Чичико еще раз оглядел Учу с ног до головы.— Он и вправду у тебя золотой. Но почему он босиком и к тому же мокрый до нитки? Ты, случаем, парень, не в колодец свалился, а?
— Нет, Чичи. Не падал он в колодец. Видишь, и я босая, да еще и мокрая. Сейчас- не время об этом расспрашивать. Я остаюсь здесь, но пока что мы собираемся жить врозь.
— Скажешь тоже! Что это за жизнь врозь? Тоже мне семья! — возмутился Чичико. — Форменный обман.
— Нет, Чичи, это не обман. Я пока что не собираюсь замуж. Я просто буду здесь работать.
Председательский храп, то громовой, свистящий, сопровождал всю эту негромкую беседу.
— Работать здесь?— Лошадиное лицо Чичико вытянулось еще больше.— Ни за что! — внезапно заорал он.— Ну, теперь смотри у меня! Я бужу Эстате, ясно? Работать она здесь будет! Я тебе покажу работать здесь. Это же измена. Своему селению измена, родителям своим измена! — кипятился Чичико.
— Да, да, я здесь должна работать, Чичи, нетерпеливо перебила его Ция.— Потому что...— от волнения она осеклась.— Потому что... В общем, не все ли равно почему
— Нет, не все равно.
— Ну, хорошо. Потому что здесь работает Уча. Мы давно любим друг друга, Чичи. И больше ждать мы не намерены. Не можем мы жить друг без друга, понял теперь?
— А-а-а,— растрогался Чичико.
— А посаженым отцом ты у нас будешь, Чичи.
— Разумеется, я. Все ясно,— смягчился Чичико,— когда расписываться будете?
— Когда коратские болота осушим.
— Ничего себе!
— Не беспокойся, Чичи, мы их скоро одолеем. Как только закончится прокладка главного канала, нам дадут участок, и мы поставим дом... Если вдруг дядя Эстате проснется, ты его не пускай, ладно?
— Идите, идите. Я его по рукам-ногам свяжу.
Ция схватила Учу за руку. Они вбежали в калитку, бегом пересекли двор, осторожно обошли длинный ряд тускло сверкающих в лунном свете теплиц, вошли в коридор и робко остановились возле двери лаборатории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51