Сам не понимаешь, что говоришь, – почти закричала Коломбина, вскочив со стула.
– Оставь его, пусть говорит! – прикрикнул на нее Федерико, уже забывший и о лихорадке, и об усталости. – Подобострастно поклонившись старому актеру, он обратился к нему в насмешливо-высокопарном стиле: – Божественный Арлекин, эта танцовщица заставляет тебя замолчать, потому что капитан Скарамуш соблазнил ее, пока ты добивался любви женщины с огненными волосами, дочери католика-поджигателя. Я сам видел, как в день Праздника пороха она танцевала с тремя ведьмами из Зазеркалья.
– Черт тебя побери! – гневно обрушилась на него Андреа. – Хватит лезть в больные мозги моего отца. Ты решил воспользоваться его состоянием, но уверяю, что ничего полезного для себя ты там не найдешь. Тебе не удастся узнать ничего, что знать тебе не положено.
Винченцо де Лукка встал из-за стола и рассмеялся. Он обнял Федерико и, не обращая внимания на дочь, продолжал разглагольствовать. Неожиданно он стал серьезным и без всякой связи с предыдущими словами спросил профессора, глядя ему в глаза:
– А ты знаешь, где могила Джеппетто? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Завтра, когда к нам придет твой друг, мы все вместе отправимся туда.
Это были последние слова, которые Винченцо де Лукка произнес в тот вечер. Сколько ни пытался Федерико подбить его на продолжение разговора, настроение актера изменилось. Он быстро допил свое вино и столь же поспешно вышел из зала. Федерико остался один на один с Андреа, которая, не проявив никакого внимания к его персоне, проводила его в комнату, где он провалился в глубокий сон на те недолгие часы, что еще оставались до наступления дня.
Глава седьмая
Единственной могилой во Флоренции, достойной внимания профессора Канали, был знаменитый пантеон Медичи. Он бывал там не раз и надолго задерживался у величественных гробниц. Ему казалось, что здесь царит какая-то особенная атмосфера, а высота нависшего над могилами купола не только позволяла, но и помогала душе воспарить над обыденностью. Мысли порхали под куполом, словно бабочки, едва касаясь хрупкими крыльями знаменитых фресок Пьетро Бенвенути. Резной мрамор, огромные гробницы с траурными арками приковали к себе его внимание с самого первого раза, когда он оказался во Флоренции. Художественное наследие, накопленное в тосканской столице, включало величественный ансамбль надгробных памятников, о которых Федерико думал перед тем, как уснуть.
В церкви Санта-Кроче могильные плиты были вмурованы в пол в полном беспорядке, без какого бы то ни было соответствия по размерам. Их оформление тоже не отличалось единообразием. Рядом с простым гербом можно было увидеть роскошный барельеф, изображающий всадника в полном боевом облачении. Гробницы, устроенные в стенах, отличались большей помпезностью, но почему-то, все как одна, были пусты. Та, что предназначалась для Микеланджело, окруженная музами Живописи, Скульптуры и Архитектуры, которых Вазари расположил в соответствии с идеалами симметрии, парадоксально входила в противоречие с истинной красотой творений Буонаротти. В общем, эта жемчужина, привлекающая к себе бесчисленных туристов, оставляла Федерико холодным и равнодушным. Точно так же он воспринимал и роскошный памятник Данте Алигьери, властителю подземного царства и автору величайшего географического описания территории Смерти. Макиавелли, Россини, Уго Фосколо, Галилео Галилей – лесть, фимиам, слава и тщеславие составляли основу экскурсионной программы по видимой части загробного царства. Эти гробницы изначально создавались в расчете на то, что люди будут приходить не к могилам тех, кто находится под плитами, а к самим памятникам – чтобы полюбоваться творениями их авторов. У побывавшего здесь путника должно было возникнуть неодолимое и вместе с тем неосуществимое желание покоиться в подобной усыпальнице, в атмосфере легкой печали, неподвластной ходу неумолимого времени. С такими приятными мыслями Федерико наконец заснул, предоставив природе восстановить силы в его измученном теле. Наутро он, естественно, забыл, о чем думал перед сном, но почему-то его не покидало странное ощущение, что он якобы спал не в кровати, а в роскошном саркофаге, рядом с усыпальницей Козимо Медичи. При этом старый де Лукка в образе священника вел поминальную службу в калейдоскопически пестром алтаре часовни тосканских герцогов.
Приняв душ, Федерико вышел в гостиную, где его уже ждали Винченцо с дочерью. Старый комик был совсем не похож на вчерашнего блестящего оратора и вновь обрел важный вид, достойный отставного офицера. Коломбина же, как всегда, была сама собой – веселая, подвижная, невероятно свежая, словно бы вчерашнее полуночное бдение с возлияниями не оказало на ее жизнерадостную чувственность ни малейшего воздействия. Федерико наконец избавился от мучившей его сонливости и от необходимости все время напрягать силу воли, чтобы неожиданно не отключиться. С некоторым усилием он все же заставил себя поверить в то, что он, в отличие от Марка, человек действительно волевой и целеустремленный и хотя бы в какой-то степени держит в руках вожжи судьбы, а значит, ни при каких условиях не натворит таких глупостей, какие совершил его друг. Он был готов встретить любые трудности и любых врагов лицом к лицу, готов сражаться и, если это окажется необходимым, наносить болезненные удары. Начиная с этого дня, решил он для себя, для него не будет существовать никаких моральных ограничений.
Они спустились на первый этаж и вышли на улицу через маленькую боковую дверь, пробитую прямо в старинной городской стене. Машина была припаркована здесь же, на площади, и казалась более чистой и блестящей, чем накануне, словно ночью кто-то на совесть отмыл ее и отполировал. Коломбина открыла дверцу, и мужчины забрались на заднее сиденье.
– Первым делом заедем за Антонио. Я думаю, ты не против повидаться с ним. Он нас наверняка ждет.
– Отлично, – согласился Федерико, не боясь показать свое нетерпение. – Я бы с удовольствием поговорил с ним еще вчера, но вы были правы: мне действительно нужен был отдых. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.
Это признание он сделал для того, чтобы обозначить свою позицию и продемонстрировать своим не то спутникам, не то противникам, что силы его восстановились и он рвется в бой. Машина покатила по узким извилистым переулкам старого города, часть которых оказалась Федерико совершенно незнакомой. Он в очередной раз удивился, как в этом, в общем-то небольшом, городе, исхоженном им вдоль и поперек, еще могли оставаться неизвестные уголки. Вскоре Андреа остановила машину перед небольшим современным строением без малейшей роскоши в отделке. Снаружи оно больше всего напоминало безликое офисное здание. Останавливаться в подобных заведениях было не в духе Антонио, но кто его знает, может быть, срочность и сложившаяся ситуация не позволили ему долго выбирать и он, не капризничая, согласился на первую же гостиницу, к которой его привезли.
Тяжелая стеклянная дверь и окна на первом этаже были тонированы в цвет карамели, и при таком освещении вестибюль напоминал старую выцветшую фотографию. За стойкой человек среднего возраста говорил по телефону. На нем была синяя униформа с какими-то знаками отличия. Андреа подошла к нему и попросила сообщить постояльцу из Мексики, что его друзья хотят с ним встретиться. Администратор с широкой улыбкой заверил, что известит его немедленно. Трое гостей проследовали вглубь вестибюля, который был оформлен если не изящнее, то по крайней мере занятнее, чем само здание снаружи. Стены были выкрашены в кобальтово-синий цвет, а между окнами из стен выдавались ярко-белые полуколонны. Было в этом что-то неожиданное и даже вызывающее. Большая часть мебели также была белая, в колониальном стиле. Посредине находился большой круглый стол, и прямо в центре этого сверкающего белизной круга стояла совершенно кладбищенского вида ваза с несколькими засохшими желтыми цветами. Гости присели на синий, как и стены, диван и в ожидании Антонио завели разговор.
– Помнится, вчера кто-то что-то говорил о могиле Джеппетто. Судя по тому, в каком мы были состоянии, я предполагаю, что это была всего лишь шутка.
Винченцо посмотрел на Федерико без тени улыбки:
– Никаких шуток. Я действительно предлагал тебе осмотреть его могилу, и мне казалось, что ночь – самое подходящее для этого время. В конце концов, настроение у тебя все равно после смерти друга было печальное.
Лицо Федерико тотчас же помрачнело, он вспомнил, что видел могилу Марка, но приехал слишком поздно, чтобы увидеть его живым или хотя бы попрощаться с его телом. На несколько мгновений ему показалось, что актер снова играет с ним в какую-то игру, расставляя свои силки и сети. Наверняка ему зачем-то было нужно, чтобы Федерико поверил в то, чего на самом деле нет и быть не может. Немного подумав, он решил рискнуть и задать интересовавший его вопрос:
– Мой друг исчез, и я не знаю, в каком он сейчас состоянии. Ты говорил, что можешь путешествовать по всему миру, не вставая с кресла. А ты сможешь рассказать мне, что сейчас с ним и где он?
Винченцо изумленно посмотрел на него. Коломбина тоже притихла и ожидала ответа отца.
– Смерть – это не игра. Мы, умеющие путешествовать так, как ты описал, никогда не позволяем себе заглядывать в царство мертвых.
Старый де Лукка не успел рассказать, почему на мысленные путешествия наложены столь строгие ограничения. В этот самый момент в вестибюле появился Антонио. Федерико вскочил и бросился к нему. Они посмотрели друг другу в глаза и молча, не сказав ни единого слова, обнялись, словно какая-то невидимая сила притянула их, как магнит. Они смотрели друг на друга, прикасались к волосам, к плечам, к рукам. Наконец Антонио сказал:
– А ты похудел, да и вид у тебя усталый.
– Ты тоже исхудал, – ответил Федерико, прикинув, насколько изменились габариты мексиканца с тех пор, как они виделись в последний раз.
– Ты должен мне столько всего рассказать. Я знаю, как тяжело далась тебе поездка в Англию. Бедняга Марк!
– Я опоздал. Может, если бы я приехал раньше, все пошло бы иначе и он был бы жив. Никогда себе этого не прощу.
По выражению лица Антонио можно было понять, что Федерико не в чем обвинить себя: если кто и виноват в том, что дело закончилось такой трагедией, так это сам Антонио.
– Если бы я ему вовремя ответил, написал бы раньше… Не понимаю, почему я повел себя так глупо. Все произошло так быстро и неожиданно, на меня навалилось столько неприятностей, что я… в общем, я не решился признаться ему, что череп исчез.
Когда мексиканец произнес эти слова, взгляды Винченцо и его дочери, до сих пор вроде бы беседовавших о чем-то своем, прямо-таки впились в Антонио. Оказывается, их равнодушие было совершенно показным. На самом деле они внимательно вслушивались в разговор друзей. Поняв это, Федерико решил, что нужно что-то придумать, – ему было просто необходимо поговорить с Антонио наедине.
– Я думаю, нам с тобой надо прогуляться вдвоем. А с ними мы договоримся где-нибудь пообедать.
Он сделал жест в сторону своих спутников, затем, не дожидаясь ответа, подошел к актерам, которые вновь Углубились в разговор, делая вид, что встреча двух друзей их не касается. Федерико сообщил им, что хочет поговорить с Антонио, и предложил встретиться всем вместе попозже.
– Ладно, – согласился Винченцо, – если хотите, приходите обедать к нам домой. Мы будем ждать, только слишком не задерживайтесь, мы ведь должны еще посетить могилу Джеппетто.
Профессор Канали не стал возражать старому де Лукке, хотя сейчас ему трудно было бы объяснить другу, что на вечер у них назначена встреча с одним довольно известным покойником. Он уточнил, когда им лучше вернуться, и Винченцо с дочерью вышли на улицу.
Федерико глубоко вздохнул с облегчением:
– Антонио, наконец-то мы одни!
В тот же миг выражение лица Антонио изменилось. Он вообще показался Федерико каким-то нервным и беспокойным. Прервав приятеля на полуслове, он попросил подождать, пока позвонит по телефону.
Мексиканцу позарез нужно было связаться с Ласло. Он боялся, что, воспользовавшись его отсутствием, люди, претендовавшие на отцовское наследство, предпримут новые шаги против него. Из Сересас он уехал в мрачном настроении, с трудом сдерживая себя. Его мать, по обыкновению, сумела вывести его из равновесия и подтолкнуть на поступки, которые он совершал лишь под влиянием загоняемых куда-то вглубь инстинктов. Мать рассказала ему о смерти Марка Харпера, но умолчала о подробностях. Антонио не удалось узнать от нее практически ничего, в том числе и того, каким образом эта информация стала ей известна. Он несколько раз переспрашивал ее, просил, умолял, но в ответ слышал лишь ничего не значащие фразы, которыми мать всегда отделывалась в самых драматических жизненных ситуациях. Она сказала, что приехала в Мексику лишь для того, чтобы быть рядом с сыном, когда он узнает о смерти друга. Ласло во время их разговора старался держаться в тени – в прямом и переносном смысле. Он лишь с опаской оглядывался на двери гостиной, ожидая, что в какой-то момент на пороге появится разгневанный мажордом. Однако Хоакин к ним так и не вышел, и Антонио на обратном пути уже забыл о страхе, внушаемом ему этим человеком, потому что его гораздо больше занимали те откровения, которые ему все-таки удалось выудить у матери.
Вдова звезды мексиканского кино узнала о смерти Марка Харпера от одной старой подруги – актрисы, которая снималась примерно в одно время с ней. Сейчас, почти забытая зрителями, она жила скромно – на пенсию, которую милостиво выплачивал ей один из ее бывших возлюбленных. Обо всем этом Антонио рассказал Федерико за кофе в баре неподалеку от площади Синьории.
Переговорив с Ласло по телефону, Антонио вместе с Федерико вышел из гостиницы и отправился гулять по городу. Гуляли они не меньше часа. Ни один из них не хотел раньше времени садиться за обеденный стол, а беспокойство, испытываемое обоими, заставляло их плутать по улицам, без всякого плана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64