https://wodolei.ru/catalog/vanni/Universal/sibiryachka/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– спросила Глория.
– Ну, вообще-то нет.
Доктор Тиммонз и впрямь явилась, как обещала, однако у желтой ленты путь ей преградил полицейский. Тед услышал, как те препираются, и попросил Глорию сходить за гостьей. Глория оделась и вышла: все камеры тут же нацелились на нее, защелкали, завращались, застрекотали; репортеры наперебой выкрикивали вопросы, но она, не оглядываясь, шла прямиком к доктору. Тед гордился ею: какая она сильная!
Глория вернулась в дом вместе с Тиммонз и ее ассистентом, приземистым толстячком с блокнотом в руке.
Тиммонз вошла в прихожую, увидела Теда, остановилась – и судорожно сглотнула.
– Здравствуйте, мистер Стрит, – проговорила она.
Тед пожал ей руку, гадая, почувствует ли гостья, как холодны его пальцы. Вот Глория прошлой ночью явно ничего такого не ощущала.
– Здравствуйте, доктор Тиммонз. Я рад, что вы пришли.
– Спасибо, что согласились меня принять, – отозвалась она. – Сейчас вам, должно быть, нелегко приходится. Представляю, как вы от всего этого устали.
– Прямо до смерти, – отозвался Тед, наблюдая, как доктор Тиммонз пытается решить про себя, стоит тут рассмеяться или нет. – Да я на такие вещи не реагирую. Я надеюсь, вы нам поможете понять, что же все-таки произошло.
– Постараюсь, – заверила Тиммонз. – О, а это мой ассистент, Ричард Лилфаман.
– Приятно познакомиться, – сказал Тед.
Лилфаман приветственно кивнул Теду и Глории.
– Где бы нам присесть? – спросила Тиммонз.
– Пойдемте в столовую, – предложил Тед. – А как насчет выпить по чашечке кофе? Или, может, чайку?
– Кофе – это замечательно, – сказала Тиммонз.
– Кофе, будьте добры, – сказал Лилфаман.
Тиммонз уселась за стол рядом с Тедом, Лилфаман устроился напротив и приготовился записывать. Доктор достала стетоскоп.
– Вы не могли бы слегка расстегнуться?
Тед послушно расстегнул голубую хлопчатобумажную рубашку и вполоборота повернулся к доктору.
– Расслабьтесь, – попросила она.
Тиммонз приставила стетоскоп к его груди, подвигала туда-сюда, обернулась к Лилфаману.
– Никаких звуков.
– Да я бы вам и сам сказал то же самое, – отозвался Тед.
Тиммонз послушала еще.
– Вообще ничего, – подтвердила она. И достала из чемоданчика тонометр. – Попробуем… или смысла нет?
– Не знаю.
– Ну, посмотрим. – Она застегнула манжету на руке Теда и принялась накачивать воздух.
Глория принесла кофе, поставила поднос на стол и вновь ушла в кухню.
– Сама не понимаю, зачем я это делаю, – пожаловалась Тиммонз. – Я вообще пульса не нащупываю. – Она перестала жать на грушу и прислушалась, одновременно следя за манометром. – Кровяное давление отсутствует, – сообщила она Лилфаману. Тот послушно записал.
Тед поднял глаза: в лице Тиммонз отражался страх. И сердце колотилось в груди – Тед слышал каждый удар, – колотилось вовсю, вот разве что чуть менее учащенно, чем у Лилфамана. И губа чуть заметно подергивалась. Тед ужасно сочувствовал бедняге.
– А что теперь? – спросил он.
– На самом деле здесь я ничего больше не могу сказать, – вздохнула Тиммонз. – Мне нужно выяснить, имеет ли место мозговая деятельность.
– То, что я с вами сейчас разговариваю, не считается? – предположил Тед.
– Как ни смешно, нет, – сказала она. – Важно, что покажет электроэнцефалограмма.
– Могу поручиться, что мозговая деятельность наличествует, – заверил Тед. – У вас есть хоть какие-нибудь теории?
– Никаких. Даже если допустить, что в морге вам пришили голову, каким-то непостижимым образом воссоединив все нервы, это все равно не объясняет того факта, что сердце не закачивает кровь в мозг. Для того чтобы клетки функционировали, им необходим кислород.
– Выходит, что нет, – отозвался Тед.
– Возможно, на самом-то деле мы ровным счетом ничего не понимаем в жизнедеятельности клеток, – развела руками она. – Возможно, клеткам вовсе не нужно все то, в чем они, на наш взгляд, нуждаются. Не знаю.
Глория стояла в дверях – смотрела и слушала.
– Похоже, я действительно мертв, – сообщил Тед жене.
– Со всей очевидностью вы не мертвы, мистер Стрит, – возразил Тиммонз.
– Тогда что же со мной такое?
Лилфаман отложил карандаш. И высоким скрипучим голосом подсказал:
– Древние греки и римляне, а также и фракийцы обычно выжидали от трех дней и более, чтобы начался процесс разложения, прежде чем приступить к погребению. Просто на всякий случай: а вдруг покойник еще жив. Кроме того, римляне звали умершего по имени и для вящей уверенности даже отрубали ему палец, проверяя, не пойдет ли кровь.
– Когда я говорю, я дышу, – сообщил Тед. – Это что-нибудь да значит?
Тиммонз пожала плечами.
– Но дышать мне не обязательно. Ну, то есть если я не разговариваю, то могу сидеть часами, вообще не дыша. Могу встать и пересечь комнату, опять-таки не дыша. Мне позарез нужно знать, что происходит.
– Очень жаль, – промолвила доктор Тиммонз.
Тед наблюдал, как она укладывает вещи обратно в чемоданчик.
– Вот и мне очень жаль, – сказал он. – Я так понимаю, с поисками ответа вы уже покончили?
– Мне бы хотелось пригласить вас приехать в больницу, на анализы, но, боюсь, что результаты я знаю заранее. Анализы покажут, что вы, безусловно, мертвы.
– И тут я что-нибудь ляпну – и все испорчу, – докончил Тед.
Тиммонз коротко рассмеялась.
– Ну, вроде того.
Глория шагнула к столу, встала за Тедом, положила руки ему на плечи.
– Вы верующая? – спросил Тед у доктора.
– Нет, – помолчав, призналась она.
– Вот и я нет, – вздохнул Тед. – И никогда не был.
Тед наблюдал в окно гостиной, как на Тиммонз и Лилфамана, едва те вышли за ограждение, набросились репортеры с кинокамерами. Доктора Тиммонз эта орда не на шутку испугала, Лилфаман доблестно попытался защитить свою начальницу. Потом их взяли в кольцо – и вопросы стали бить в цель.
– Вы – друг семьи?
– Вы – врач? Это ведь врачебный чемоданчик, правильно?
– Что вам удалось установить? Вам позволили осмотреть мистера Стрита?
– Находится ли мистер Стрит в добром здравии?
Потрясенная Тиммонз издавала невнятные звуки. Лилфаман выступил вперед, заслонив ее собою.
– У доктора Тиммонз на данный момент нет комментариев. – Он снова попытался увести свою спутницу, хоть напролом сквозь толпу, хоть в обход.
– Доктор Тиммонз, а кто вы по специальности?
– Вот именно, а что вы, собственно, за доктор?
– Как так может быть, что мистер Стрит все еще жив?
– Это все жульничество, да?
И тут, верно, дойдя до точки, Тиммонз выпалила:
– Мистер Смит мертв – и все-таки жив. Сердце у него не бьется, но мозг функционирует. Я этого не понимаю. Мне вам ответить нечего. Он, как мне кажется, напуган. Я тоже напугана. – Голос у нее словно потек вспять. – Может, нам всем не худо бы испугаться.
Глава 4
Доктор ушла; съемочные группы беспорядочной толпой осаждали автоматы, покупая завернутые в бумагу сандвичи и баночки с газировкой. Тед посмотрел на все это в окно и решил, что сидеть в собственном доме словно в клетке – участь не самая отрадная и завидная; во всяком случае, ему это не по душе. Так что он позвал Глорию и детей, заставил их умыться и переодеться в свежее и сообщил, что они идут лично разбираться со всей этой ерундой.
Глорию такая мысль явно ужаснула, она уронила руки, и ладони ее беспомощно затрепыхались по бокам; однако сейчас она более чем когда-либо верила в мужа, полагалась на его здравый смысл – и не скрывала этого. Но вот Эмили – Эмили уставилась на отца широко открытыми глазами, в которых читалось не столько удивление, сколько ярость и гнев, яростный гнев, что, наконец, выплеснулся наружу: истерически завизжав, девочка опрометью бросилась вверх по лестнице к себе в спальню.
На протяжении всей пока еще недолгой жизни Эмили Тед был патологически не способен разговаривать с дочкой о чем бы то ни было, кроме как на самом поверхностном уровне – несмотря на то, что честно исполнял ритуал чтения вслух на сон грядущий и был в любое время готов поползать по полу на четвереньках, когда та была совсем крошкой, и побегать по двору с ней и ее приятелями двумя-тремя годами позже. Когда на одиннадцатом году в отлаженный распорядок жизни Эмили неизбежно грубо вторглись ранние месячные, Тед, призванный перепуганным ребенком в ванную (Глории дома не случилось) даже не сразу осознал, что происходит. Он просто стоял там и тупо глядел на запачканные кровью трусики в детской ручонке, не в состоянии сказать хоть что-нибудь – будь то утешить, объяснить или что другое. Глория, возвратившись домой, обнаружила, что Тед сидит на краю ванной (сколько всего, однако, повидала эта ванна!) и пытается разговорить Эмили на тему футбола. Однако нынче вечером Тед, к собственному удивлению, уверенно, не мешкая, уселся на кровать рядом с девочкой и спросил:
– Что с тобой, родная?
– Мне стыдно, – сказала она.
– Ты меня стыдишься?
– Не стыжусь. – Эмили покачала головой. – Мне неловко. Ужасно неловко. – Она подобрала с пола одну из своих мягких игрушек, голубого дельфинчика, и прижала его к груди.
– Прости, – повинился Тед. Он попытался нащупать кончиками пальцев узелки на шенилевом покрывале, однако ровным счетом ничего не почувствовал. – А мне не то чтобы неловко – но ужасно страшно.
– Мне тоже страшно, – отозвалась Эмили. Она посмотрела отцу в глаза – и задержала взгляд, наверное, дольше, чем когда-либо, так что Тед смог заглянуть в самую глубину карих зрачков, где затаилось непоколебимое упрямство, – на самом-то деле Тед ужасно любил эту ее черту, любил – а в прошлом еще и боялся. – Папа, ты умер?
– Не знаю, родная. – Тед нагнулся к дочери и кончиками пальцев дотронулся до ее руки. И хотя он не почувствовал, сколь нежна детская кожа – его собственная, верно, заледенела или огрубела, – ощущение от его прикосновения, видимо, оказалось иным, нежели прежде, или иным, нежели ожидалось, потому что разом перечеркнуло близость, возникшую в ходе недолгой беседы с девочкой, и вызвало панику. Эмили завизжала, кинулась прочь из комнаты, по дороге налетела на косяк, отлетела, точно мраморный шарик при игре в пинбол, и помчалась вниз по ступенькам. Тед бросился следом; Глория и Перри выжидательно глядели на него от подножия лестницы. Все вместе они поспешили в кухню и обнаружили, что дверь распахнута. Мир снаружи казался таким невероятно просторным и чужим, что при виде него все замерли.
– Ох, Господи, – выдохнула Глория.
Тед подбежал к двери, окинул взглядом бугристую лужайку заднего дворика: перепуганного ребенка уже взяли в кольцо пропахшие кофе и табачным дымом стервятники-журналюги.
– Нет! – закричал Тед и со всех ног припустил к дочери.
Телерепортеры, журналисты и кинооператоры множились, точно камни в поле. Все они тут же развернулись к бегущему и принялись лихорадочно настраивать оборудование.
Тед добежал до Эмили, но прикосновение его руки опять вызвало ту же самую злополучную реакцию: дочка принялась визжать и брыкаться, так что несколько оказавшихся рядом взрослых сочли за лучшее увести девочку от источника ее страха. Какие-то люди заслонили от Теда дочь; он звал ее, но тщетно. Потом позвал Глорию – не столько на помощь, сколько от отчаяния. Репортеры из новостей толпой потоком хлынули от фасада на задний дворик; пространство между Тедом и Глорией заполонили кинокамеры, бессчетные тела, голоса и распоряжения. Тед видел, как жена проталкивается к нему, отмахиваясь от микрофонов и объективов. Отдельные вопросы, перекрывая общий гвалт, достигали-таки его слуха, однако Эмили исчезла, растворилась в море ног и торсов, пропала из поля зрения.
Девочка сгинула бесследно; напрасно Тед выкликал ее имя снова и снова. Пронзительно закричала Глория – и Тед принялся пробиваться назад к жене, от души надеясь, что Перри остался в доме. Вот наконец он добрался-таки до Глории – и она, рыдая, рухнула в объятия мужа. На помощь им подоспел полицейский, коротышка-латиноамериканец; на Теда он упорно не смотрел, зато поддержал Глорию. Стриты поднялись на заднее крыльцо, и вот он – желанный дом! Едва оказавшись внутри, Тед с Глорией обессиленно прислонились к закрытой двери и облегченно выдохнули, видя, что Перри сидит под столом.
– Где Эмили? – спросила Глория.
– Там, снаружи, – ответил Тед и оглянулся на сына: мальчик плакал, его тело сотрясалось от рыданий. – Перри, пойди сюда. – Перри выполз из-под стола и подбежал к родителям, – С тобой все в порядке?
– Тед, – сказала Глория.
– Я позвоню в полицию, – пообещал Тед.
Снаружи, вне поля зрения ее родителей, Эмили сидела и плакала в тесном кольце якобы сочувствующих взрослых. В силу неведомых причин телевизионщики решили, что ребенку лучше побыть с женщинами, причем со знакомыми, так что утешали ее ведущие местных служб новостей. Девочка глядела на их раскрашенные лица – да, лица и впрямь казались знакомыми, но при этом такими ненастоящими… они еще больше походили на призраков, чем ее папа.
– Тебя ведь зовут Эмили, верно? – спросила Барби Бекер с пятого канала.
Эмили кивнула.
– Ну не плачь, не плачь, все будет хорошо, – заверила Ивонна Ясимото с четвертого. – Тебе водички принести? Или мороженого? А конфетку хочешь?
Ванда Вашингтон с тринадцатого завладела рукой девочки и погладила ее.
– Кто-нибудь, да спросите же ее, как оно там в доме? – выкрикнули из-за спин женщин. – Снимать-то ее уже можно, нет?
Эмили обреченно глядела на калейдоскоп лиц, прихлебывая водичку из красного пластикового стаканчика, и озиралась по сторонам, выискивая глазами дом, но дом заслоняли чужие люди.
– Я хочу к маме. Я хочу обратно домой!
– Ты боишься за мамочку? – спросил кто-то. – А почему к маме, а не к папе?
– Кто-нибудь, да возьмите же ее в кадр!
– Твой папа очень изменился, да?
– С твоей мамой все в порядке?
– Ты понимаешь, что тебе говорят?
Эмили расплакалась.
– Эмили, расскажи нам, почему ты убежала от папы?
– Эмили, ты боишься папу?
– Эмили, он как-то странно себя ведет, да?
– Эмили, ты веришь, что твой папа жив?
Тед дозвонился в полицию – с аппарата, что висел на стене в кухне. Глория стояла рядом, Перри обнимал отца за пояс, крохотные детские ручонки мяли ему рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31


А-П

П-Я