Мне кажется, что это вообще были первые рекламы в Нью-Йорке. Г-жа Блаватская выполняла также красивые орнаменты тиснением по коже, но изделия эти было трудно продать и она перестала их делать.
В это время она решила написать окончание незавершенной книги Ч. Диккенса (умершего в 1870 г.), названной им «Эдвин Друд». У меня создалось впечатление, что евреи – друзья г-жи Блаватской, были спиритуалистами и что они старались убедить ее закончить книгу Диккенса с помощью духов. В ее личной комнате был длинный стол, и я видела, как она целыми днями, а можеть быть и месяцами, сидела за этим столом, исписывая лист за листом. (Она переводила тогда на русский язык какую-то работу медиума Джеймса и в октябре 1874 года писала знакомому ей русскому издателю Александру Аксакову, предлагая этот перевод).
Когда она еще продолжала терпеть нужду, она познакомилась с одной французской дамой, вдовой, имя которой я забыла. Эта дама часто бывала в нашем доме. Мы обычно называли ее «Мадам Француженкой», а Е.П.Б. звали просто «Мадам». Дама эта впоследствии поехала вместе с Е.П.Б. на ферму Эдди. В то время она жила недалеко от нас на Генри Стрит. Она предложила Е.П.Б. переехать к ней, пока не пройдут ее денежные затруднения, и г-жа Блаватская приняла это предложение и оставила наш дом. Многие из нас, и особенно мисс Паркер, продолжали поддерживать с ней связь и посещали воскресные собрания, которые устроили у себя обе дамы. Я на этих собраниях не бывала…
Вскоре после этого г-жа Блаватская получила деньги из России и переселилась на 14 улицу в дом 4. Это был очень непретенциозный дом с баром внизу и меблированными комнатами в двух верхних этажах. В этот дом мисс Паркер однажды взяла меня с собой… Там я увидала г-жу Блаватскую в бедно обставленной комнате наверху…
Через несколько дней я услыхала, что она уехала в Итаку, чтобы передать Корсону – профессору Корнуэльского университета кольцо, которое было ей доверено кем-то из ее тайных Водителей и которое должно было свидетельствовать о Посланце. Этот мой визит к Е.П.Б. был последним, когда я ее видела. Дальнейшая ее жизнь хорошо известна и описана другими». [23, декабрь, 1931]
Полковник Олькотт продолжает дальнейшее описание ее жизни в 1873 г.: «В октябре умер ее всегда снисходительный, терпеливый, любимый ею отец[29]; и 29 числа того же месяца она получила телеграмму из Ставрополя от своей сестры «Элизы», которая извещала о смерти отца и о полученном ею наследстве – примерно 1000 рублей. Она эти деньги получила и переехала в новую, лучшую квартиру, расположенную на Юнион-Сквер, на 16-й Ист-Стрит и на Ирвинг Плейс. По этому последнему адресу я и нашел ее после возвращения с фермы Эдди». [18, т.1, с.29]

Глава 29
Встреча основателей Теософического общества

Полковник Олькотт писал об этой встрече, происшедшей в 1874 году, в своих репортажах с фермы Эдди в газету «New York Daily Graphic» и в книге «Люди с того света». Передаем это вкратце: «Появление 14 октября некоей высокопоставленной и одаренной русской дамы было значительным событием… в процессе проявления феноменов в Читтендене. Эта дама – Елена П. де Блаватская, успела много повидать на своем веку. Она объездила почти все страны Востока, искала остатки древних культур у подножия египетских пирамид, своими глазами видела таинственные обряды в индуистских храмах, в сопровождении вооруженного эскорта посетила далекую Центральную Африку. Приключения, которые были с нею, встречи с особенными людьми, ужасные события, происходившие во время ее путешествия на суше и на море, – из всего этого можно было бы составить самый романтический рассказ, когда-либо написанный биографом. За всю свою жизнь я не встречал такого интересного человека». [17, с.293, 294]
Через 18 лет он начал публиковать в «Theosophist» свои «Страницы старого дневника», тогда под названием «Oriental Series», и в них писал: «Говоря о рождении Теософического Общества, я должен начать с самого начала, с того, как впервые встретились его основатели. Эта встреча была весьма прозаической: я сказал – «Permettez moi, Madame» («Позвольте мне, мадам») и протянул руку с огнем к ее сигарете. Наше знакомство началось в дыму, но оно вызвало большое неугасимое пламя.
…Особые обстоятельства свели нас вместе. В один прекрасный день июля месяца 1874 года я сидел в своей адвокатской конторе и обдумывал одно очень важное дело, которое получил от Нью-Йоркского муниципалитета, как вдруг мне пришла в голову мысль, что вот уже годы я не обращаю внимания на спиритуалистическое движение… Я вышел на улицу и на углу купил номер журнала «Banner of Light». В нем я прочел о совершенно невероятных феноменах, происходящих на какой-то ферме в районе Читтендена, в штате Вермонт. Я сразу решил, что если все это правда, то мы здесь встретились с важнейшим явлением современной науки, и что мне надо поехать туда и во всем убедиться самому. Так я и сделал. Все оказалось так, как было описано в журнале. Я там провел три или четыре дня и вернулся в Нью-Йорк. О своих наблюдениях я написал в газете «New York Sun»… Потом редактор «New York Daily Graphic» поручил мне снова поехать в Читтенден и взять с собой какого-нибудь художника, который мог бы по моим указаниям рисовать происходящие явления… 17 сентября я вернулся на ферму Эдди… Я поселился в этом таинственном доме и в течение 12 недель ежедневно переживал сверхъестественные вещи… Дважды в неделю газета «Daily Graphic» печатала мои письма про «духов Эдди», иллюстрированные художником Капесом. Эти письма обратили на себя внимание г-жи Блаватской и привели к тому, что она поехала в Читтенден. Это и свело нас вместе…
На ферме обычно обедали в 12 часов. Она появилась в столовой с какой-то французской дамой,[30] и когда мы вошли, они уже сидели за столом. И прежде всего мне бросилась в глаза ярко-красная гарибальдийская рубаха на первой даме, которая так контрастно выглядела по сравнению с окружающим ее тусклым фоном. Ее волосы были тогда пышные, светлые, шелковистые, вьющиеся, едва доходили до плеч и напоминали тонкое руно. Они и ярко-красная рубаха привлекли мое внимание, прежде чем я смог рассмотреть ее черты подробнее. У нее было массивное калмыцкое лицо, сила, образованность и выразительность его контрастировала с заурядными образами, так же как ее красное одеяние среди серых и бледных тонов стен, мебели и безликой одежды остальных гостей.
Дом Эдди постоянно посещали с целью увидеть медиумические феномены самые разнообразные и необычные люди. Когда я увидал эту эксцентричную даму, я подумал, что это одно из таких лиц. Остановившись на пороге, я шепнул Капесу: «О! Посмотрите на этот экземпляр!..» Когда обед закончился, обе дамы вышли, г-жа Блаватская скрутила себе сигарету, и я протянул ей огонь, чтобы иметь повод заговорить с нею» [18, т.1, с. 1—5]
Надо сказать, что полковник Олькотт был убежденным и увлеченным спиритуалистом, в то время как Е.П.Б. к спиритуализму относилась критически. При этом в 1873 году ее ясновидческие способности были в полном расцвете. «Я никогда не была знакома ни с одним медиумом и никогда не была ни на одном спиритическом сеансе, – писала она в одном письме, – до марта 1873 г., когда присутствовала на одном в Париже, на пути в Америку. Только в августе 1873 года я впервые в моей жизни познакомилась с учениями спиритов. До этого времени у меня было лишь общее и очень неясное представление об учении Алана Кардека. Но когда я услыхала американские спиритуалистические претензии о «Летней Земле» («Summer Land») и т. п., я категорически все это отвергла… Еще раз повторяю, что я никогда не была спиритуалисткой… Я всегда была убеждена в истинности медиумических феноменов, и если признавать, что такие явления, совершаемые через организм человека его волей или каким-либо другим посредничеством, означает быть «спиритуалистом», то тогда, конечно я была «спириуалисткой» уже 50 лет тому назад, т. е., задолго до рождения современного спиритуализма.
В начале 1872 года, после возвращения из Индии, я в Каире попыталась создать Спиритуалистическое Общество по методу Алана Кардека (иного не знала)[31], имея целью произведением феноменов подготовить людей к оккультной науке. У меня были там два несовершенных французских медиума, которые открыли мне такие медиумистические трюки, каких я и во сне не могла бы увидеть. Я тогда прервала сеансы…» [8, т. ХХ, с.190]
По возвращении с фермы Эдди Е.П.Б. написала в «Daily Graphic» описание происходивших там феноменов. Статья называлась «Удивительные манифестации духов, ответ д-ру Берду». Приводимое ниже описание «духов» цитируется из этой статьи. «Я находилась у Эдди 14 дней. За это короткое время произошло 119 появлений «духов», из которых я хорошо узнала 7. Признаюсь, что только я одна узнала их, так как остальная публика – люди, мало путешествовавшие по Востоку. Однако особые одежды этих «духов» ясно видели все.
Первым был грузинский юноша в своей национальной величественной одежде. Я его узнала и расспросила на грузинском языке об обстоятельствах, которые знала только я одна. Он меня понял и ответил. Когда я по просьбе полковника Олькотта, сказанной мне шепотом, попросила его, также на грузинском языке, сыграть черкесский танец – лезгинку, он немедленно сыграл его на гитаре».
Версия полковника Олькотта в его книге «Люди с того света»: «Тогда к русской даме пришел первый дух-посетитель. Это был человек среднего роста, хорошо воспитанный, в грузинской рубашке с широкими рукавами и длинной красивой накидке. На нем были широкие брюки и желтые кожанные туфли. Он носил белую тюбетейку или феску с кисточкой. Она его сразу узнала, как Михалко Гегидзе, который жил и умер в Грузии, в Кутаиси. Он был слугой ее родственницы, г-жи Витте, и в Кутаиси был в ее распоряжении.
На следующий вечер к г-же Блаватской пришел новый дух – Хасан Ага. Это был богатый торговец из Тифлиса, которого она хорошо знала. Он увлекался черной магией и иногда оказывал помощь своим знакомым, угадывая их будущее с помощью комплекта чудодейственных камней, которые он по дорогой цене получил из Аравии. Одежда Хасана состояла из длинного желтого сюртука, турецких шаровар, бешмета и черной каракулевой шапки-папахи, покрытой нарядным башлыком, разукрашенные концы которого были переброшены через плечи».
Е.П.Б. говорила о нем так: «Второй был старым человеком малого роста. Одет он был как персидский торговец. Его одежда была полностью национальной, вплоть до концов обуви, которую он однако снял, чтобы быть в чулках. Свое имя он назвал достаточно звучным шепотом. Это был старый Хасан Ага, которого я и моя семья знали в Тифлисе более 20 лет, наполовину грузин, наполовину перс. На персидском языке он сказал, что ему надо доверить мне какую-то тайну. Трижды он начинал какую-то фразу, но не мог довести ее до конца.
Третьим был огромного роста мужчина в великолепном курдистанском военном облачении. Он не говорил, но кланялся по восточному обычаю, поднимал свой разукрашенный яркими перьями меч и помахивал им. Я сразу узнала его. Это был Сафар Али-Бек, вождь племени курдов, который всегда провожал меня в моих поездках верхом по Армении в районе горы Арарат. Однажды он спас мне жизнь. Он склонился к земле, как бы поднимая горсть песка, и затем развеял его, после чего прижал руку к груди, – жест, который встречается только у племени Курдистана.
Четвертый был черкесом. Можно было подумать, что я нахожусь в Тифлисе, – так безукоризнена была его одежда «нукера». «Нукер» – это человек, который бежит или впереди седока, или позади его. Он говорил, но больше поправлял мои слова, которые я произнесла неправильно. Когда я вновь их повторила, он, улыбаясь, поклонился и на чистейшем татарском «гутурали» сказал слова, которые так знакомо звучат в моих ушах: «Чок якши» («хорошо») и ушел.
Пятой показалась старая женщина в русском платке. Она сказала мне по-русски, называя меня ласкательным именем, как она это делала во время моего детства. Я узнала служившую в нашей семье няню моей сестры.
Шестым появился огромный сильный негр. На голове его была удивительная величественная прическа – какое-то подобие рогов из волос, перевязанных чем-то белым или желтым. Вид его мне показался знакомым, но я не могла припомнить, где я его видела. Тогда он произвел несколько быстрых движений, и эта мимика помогла мне его узнать. Это был колдун из Центральной Африки. Он широко улыбнулся и исчез.
Седьмым появился высокий седой господин, одетый в черный сюртук. На шее его, на красной ленте с двумя черными полосками, висел орден Св. Анны. Мне показалось, что это мой отец, хотя он был намного стройнее. С волнением я заговорила с ним по-английски, спросив: «Вы мой отец?» Он отрицательно покачал головой и ответил, как любой смертный, на русском языке: «Нет, я твой дядя». Все присутствовавшие услышали это и запомнили слово «дядя».»
Блаватская не узнала всех духов, появившихся перед ними. Полковник Олькотт говорил: «Среди наиболее замечательных существ, появившихся тогда перед нами, был один, который мог быть индийским кули или арабским атлетом. Он был моего роста, темнокожий, живой, худощавый. Рисовавший его художник сказал: «Он произвел на меня гораздо большее впечатление, чем другие духи. Я и сейчас его представляю перед собой: тонкий, только кости и мускулы, гибкий, как мошка. Одежда – плотный прилегающий к телу камзол, по-видимому хлопчатобумажный; кальсоны засунуты в ботинки, вверху перевязаны широким матерчатым поясом. На голове красный платок. Он подошел к г-же Блаватской, но она его не узнала…»
Е.П.Б. говорила: «Эти, так называемые «духи», которых я видела и узнала у Эдди, в том числе и мой дядя, были людьми, о которых я иногда думала и хотела их повидать. Объективизация их астральных форм вовсе не является доказательством того, что это умершие люди, явившиеся нам после смерти. Я произвела опыт, о котором я ничего тогда не сказала полковнику Олькотту. Среди других я вызвала того, кто был жив и здоров. Это Михалко – мой грузинский слуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48