На самом деле он не собирался мстить за оскорбление, почти нанесенное стражником. Во-первых, потому что оно не удалось: бумаги не коснулись грязной земли и его спина соответственно не согнулась в низком поклоне. А во– вторых, потому что на месте капрала стражи он повел бы себя еще более грубо и агрессивно: не позволил бы себя запугать, а после первых же нелестных слов в свой адрес точно не удержался бы и проехался бы кулаком по наглой физиономии хама, которого только что столь удачно изобразил.
В который раз Дарк Аламез убедился (а память его в этом плане не подвела), что можно легко и быстро добиться абсолютно всего, если: хорошо понимать человеческую натуру; знать законы, по которым живет людское стадо, то есть большинство представителей этого вида, к которому он и себя частично причислял; и, конечно же, не воспринимать всерьез ни одну из жизненных основ, совокупность которых гордо именуется моралью. Самым ярким примером и наглядным подтверждением эффективности рецепта достижения успеха в человеческом обществе стал в этот день он сам.
Еще утром он был обычным босяком на грязной дороге с единственной монетой за душой и в буквально разваливающихся при ходьбе лохмотьях, годных лишь на то, чтобы в них просить милостыню перед церковью. Вот только недавно пробил полдень, а он уже совершил умопомрачительный прыжок вверх по иерархической лестнице человеческого общества, практически совершил для многих невозможное. На нем был добротный костюм, хоть и перепачканный травою да грязью, но это можно было списать на превратности плохой дороги. На поясе моррона болтались, то и дело постукивая друг о друга, два очень приятных и полезных предмета: туго набитый серебром да золотом кошель и хороший кинжал, который он имел право носить открыто, не пряча за пазуху или голенище сапога. Освобождение от податей мало что для него значило: с такими деньжищами, которые теперь водились у него, не грех и пару грошей заплатить. Но самое главное – он совершенно безнаказанно присвоил чужое добро и даже не допускал мысли, что его покарает длань воистину слепого правосудия. Дело в том, что ни одна из жертв не успела разглядеть его лица, а истинный хозяин присвоенных им бумаг не мог теперь доказать свое имя, следовательно, попасть в Альмиру и покарать обидчика.
И все это свершилось лишь потому, что Дарк знал, что делать, и, в отличие от большинства людей, не боялся совершать поступки. В конце концов, что может напугать существо, дважды посещавшее тот свет и дважды с него возвращавшееся? Уж точно не боязнь кары за нарушение закона и не лицемерные нормы морали, выдуманные лишь для того, чтобы одним было сподручней обжулить других и при этом чувствовать себя добропорядочными людьми, чья душа просто не имеет иного пути, как после смерти бренного тела прямиком прошествовать на Небеса.
Путь к обогащению и, соответственно, превращению из жалкого нищего в уважаемого человека начался именно у той рощицы возле дороги. У Дарка появилась дерзкая мысль, и, несмотря на риск быть побитым или убитым, он не побоялся ее реализовать. Кто живет во имя человечества, тот обычно не ведает страха и не мучается угрызениями совести, ничуть не беспокоясь о судьбе отдельно взятых индивидуумов человеческой общности. Разве полководца волнует, что он ради победы каждый день отправляет на смерть десятки, сотни, а то и тысячи людей? Конечно же, нет. Он мыслит иными категориями, чем обычные люди, и его совесть молчит, его разум подчинен куда более значительным целям. Морроны – те же полководцы, пытающиеся руководить огромным, разобщенным воинством людей и привести его к победе! Совесть Аламеза молчала, молчала давно… с тех самых пор, как он вместе с боевыми товарищами ради спасения человечества обрекли на смерть защитников Великой Кодвусийской Стены и жителей целого маленького королевства.
Хоть человек существо и коллективное, но все же в некоторые моменты своего бытия стремится к уединению, например для того, чтобы хорошенько подумать или справить физиологическую нужду (довольно часто первое желание успешно сочетается со вторым). Бывшие постояльцы «Петуха» пили всю ночь напролет, а затем настолько были поглощены объединившей их навязчивой мыслью как можно быстрее добраться до городских ворот, что сразу ринулись в путь, вместо того чтобы сперва посетить лесок, находившийся не так уж и далеко от трактира. Конечно же, позывы естественных потребностей застигли их на дороге, прямо посреди поля. Некоторые путники, а подавляющее большинство из них, как нетрудно догадаться, составляли мужчины, не были застенчивы и без стеснения, даже со смешками, оросили обочину, причем отдельные, особо талантливые личности даже не сбавили шага во время «протекания» жизненно важного процесса. Это заметно улучшило их самочувствие, однако не сняло остроту главного желания. Неприятное потягивание внизу живота призывало путников к поспешному уединению на лоне природы… хотя бы в невысоких кустах. Даже самые бесстыжие люди не отваживаются спускать штаны и садиться в позу мыслителя прилюдно.
Как правильно догадался Дарк, рощица, возле которой он стоял и к которой медленно подтягивалась вереница утомленных ходьбой и тяжестью в животах путников, вот-вот должна была стать местом массового паломничества, притом каждый из вожделевших присесть под священный куст мечтал найти местечко поукромней. Этим просто грех не воспользоваться! План был безупречным; единственное, чего все-таки опасался Аламез, так это в процессе исполнения своего злодейства не сдержаться и помереть со смеха.
К выбору жертв моррон подошел избирательно. На тех, кто ринулся по «великому зову» не один, естественно, не нападал, благо что в то утро по дороге брело множество одиночек. Проходил разбой примерно так. Исстрадавшийся путник наконец-то занимал вожделенную позицию за деревцом или под кустом, и как только наступал момент долгожданного облегчения, тут же получал по затылку увесистой веткой. Затем лишенное сознания тело оттаскивалось подальше в рощу, обыскивалось и заботливо прикрывалось одеялом из пожухлой листвы. У первой жертвы моррон позаимствовал тощий кошелек, ремень и стоптанные сапоги; камзол да штаны были с виду слишком узкими, да и грабителя смутила уж слишком жизнерадостная голубовато-желтовато-зеленая расцветка. Со второго и третьего бедолаги совсем нечего было брать, кроме денег. Сбросив перед началом лихого дела с себя все лохмотья, Дарк пребывал голышом, но зато кошель его раздулся, пополнившись звонкими монетами. Четвертая жертва была самой трудной, ведь именно ею и оказался бывший наемник-сержант. В самый последний момент бывалый вояка почуял неладное и вместо того, чтобы присесть под кустом, метнул в заросли свой кинжал. Острое лезвие просвистело совсем рядом, чуть не оставив моррона без мочки левого уха. Возможно, разумнее всего было бы ретироваться и довольствоваться уже награбленным, однако истосковавшемуся в холодную погоду без одежды Аламезу уж больно приглянулся добротный и теплый дорожный костюм противника.
Он принял вызов и, без крика иль вопля выпрыгнув из кустов, нанес боковой удар веткой, метясь попасть осмелившейся бросить вызов жертве острым сучком в висок. Противник оказался не промах. Вместо того чтобы отпрянуть назад или отбить удар ветки рукой, бывший солдат резко пригнулся, уйдя из-под удара, потом обеими руками поймал кисть моррона и крутанул ее в сторону, обратную полету, с такой силой, что Дарк почувствовал пронзившую запястье боль и услышал, как хрустнула его кость. Затем они сцепились и долго катались по траве, используя в борьбе не только конечности, но и зубы. Кстати, именно этим обстоятельством и объяснялось плачевное состояние доставшейся Аламезу в качестве трофея одежды. Враги оказались достойны друг друга, одинаково сильные и умелые в рукопашном деле, однако только недавно воссозданное тело Дарка было моложе, еще не потрепано походной жизнью, болезнями и прочими напастями, а следовательно, более выносливым. С грехом пополам моррону все-таки удалось придушить жертву. Победа была одержана весьма своевременно. Едва Аламез успел оттащить бесчувственного противника в ближайший овраг, как в рощице появились следующие «паломники», ведомые зовом своих раздутых животов.
Правду говорят: чем труднее дело, тем богаче добыча! Дарк не только позаимствовал у лишенного сознания солдата костюм и кинжал, но и не побрезговал его бумагами. Безжалостный глас холодного рассудка внушал начинающему разбойнику трезвую мысль – добить поверженного противника, ведь наемник был не из трусливого десятка, а значит, как только очнется, станет разыскивать Дарка, чтобы вернуть свое и отомстить. Разумнее всего было бы, конечно, уничтожить угрозу в зародыше… вырубить ее на корню. Однако уважение, которое настоящий боец испытывает к достойному сопернику, не позволило Дарку совершить этот мерзкий поступок. Забрав оружие, одежду и бумаги, грабитель даже милостиво оставил жертве кошель, а вместо того, чтобы прервать ее жизнь, лишь обездвижил, связав по рукам и ногам. Затем моррон не стал искушать судьбу и поспешил покинуть удачное место охоты.
И вот Дарк стоял посредине огромной рыночной площади филанийской столицы и, стараясь увертываться от локтей и плеч сновавших вокруг людей, осматривался и вслушивался в многоголосый и разноязычный гомон пестрой во всех отношениях толпы. Проникновение в тыл противника удалось, теперь настало самое время приступить к следующему этапу боевых действий – рекогносцировке на местности.

Глава 3
Стольный град Альмира

Колокола на часовне храма Святого Индрия известили о наступлении трех часов пополудни. Раскатистый перезвон дюжины, а то и целых двух дюжин колоколов главного храма Филании прокатился по округе оглушающим гулом. Наверное, не только жители самой столицы, но и все, кто находился вблизи Альмиры в радиусе двух-трех миль, слышали эту мелодию, которая определенно звучала бы красиво, если бы исполнялась намного тише. Примерно на минуту парализующий слух звон маленьких, средних, больших и просто огромных колоколов заглушил монотонное и тоже громкое гудение людской толпы на рыночной площади. Затем он, к счастью, стих; прекратился так же внезапно, как начался, но окружающий мир еще какое-то время пребывал в глубочайшем безмолвии. Людям не было слышно абсолютно ничего, кроме разве что жалобного гудения их пострадавших барабанных перепонок.
Человек ко всему привыкает. Жители Альмиры уже смирились с заутренним, полуденным, трехчасовым, шестичасовым и полуночным издевательствами давно оглохших звонарей, а вот приезжим, в особенности тем, кто посетил филанийскую столицу впервые, приходилось с непривычки туго. В тот самый миг, когда началось бессовестное глумление церковников над ушами ближних своих, Дарк сидел на скамье возле парапета и, любуясь на успокаивающее, убаюкивающее течение мутных вод реки, откушивал горячую жареную рыбу. При первом же ударе колоколов, мгновенно отключившем слух и вызвавшем боль в ушах, моррон едва не подавился костью и от неожиданности выронил лишь наполовину съеденного карася.
«От святош один лишь вред! За что ни возьмутся, все испоганят, все до маразма доведут!» – возмутился Аламез, схватившись жирными руками за уши и старательно растирая их круговыми движениями. Так моррон не только пытался защитить уже изрядно пострадавшие барабанные перепонки от причинявших боль звуков, но и восстановить слух, который ему потребуется в дальнейшем, как только мучители-колокола наконец-то стихнут. Суждение Дарка было, конечно же, опрометчивым, сделанным со злости и сгоряча. Далеко не всякое деяние святых отцов приносило вред, но что касается данного конкретного случая, доказательства вредительства индориан были налицо: еще не успевший ни в чем провиниться гость столицы на время оглох, лишился доброй половины честно приобретенного у торговца обеда, поскольку карась, перепачкав своими жирными боками штаны на коленях, свалился в грязь, а также испортил только что с трудом отчищенный от комков высохшей земли и въевшейся в ткань травы костюм.
Не в силах покарать тех, кто действительно нанес ему вред, моррон малодушно выместил злость на ни в чем не повинном трупике зажаренной рыбы. Слегка поддев кончиком сапога лишенного половины плоти карася, Дарк совершил резкое движение ногой в сторону реки и грязно выругался в адрес почтенных служителей сятого Индория, благо что из-за все продолжавшегося звона колоколов никто из находившихся рядом ничего не расслышал.
Опровергая прописную истину, что рыбы не могут летать и годны лишь на то, чтобы безмолвно шевелить плавниками в воде, недоеденный карась взмыл высоко в воздух и, быстро перелетев через находившееся шагах в пяти ограждение парапета, устремился в речную пучину. Набережная возвышалась над поверхностью воды метра на три, так что увидеть погружение лишившейся в полете хвоста рыбешки в накатывающиеся и разбивающиеся о каменную твердь волны Аламез не смог, но если бы в этот момент он мог слышать, то знал бы, что многострадальному карасю так и не удалось упокоиться в родной стихии. Его зажаренный и обглоданный труп не шлепнулся в воду, а приземлился точно на лысину проплывавшего мимо на весельной лодке рыбака.
Однако ни это досадное недоразумение, ни происки регулярно оглушающих народ святым перезвоном индориан не могли испортить настроение Дарку, пребывавшему, как ни странно, в наипрекраснейшем расположении духа. С момента, когда его нога ступила на аккуратно вымощенную мостовую рыночной площади, прошло всего около двух с половиной часов, а он уже знал об Альмире достаточно, чтобы приступить к активным действиям. И лишь предательски занывший пустой желудок заставил моррона слегка повременить и устроить привал на скамейке.
Добыть информацию оказалось довольно просто, ради этого даже не пришлось давиться в толпе и стаптывать сапоги.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8