Вампилун объяснял значение происходящего. До вступления в комсомол он был ламаитом и не раз бывал на Цаме.
– Эта фигура, сделанная из теста, называется «сор». Красный цвет означает пламя, сжигающее врагов веры. «Сор» – жертва, обладающая, по мнению ламаитов, чудесной силой сжигать врагов веры.
«Сор» поставили на столик под навесом. Ламы и ламы-музыканты расселись на специальных местах. Резкий и протяжный вой трубы огласил двор.
– «Ганлин!» – медная труба. Она изображает ржание коня, который перевозит верующих в рай.
В круг вошли двое лам, изображавших скелеты с огромными человеческими черепами. На белых одеждах их были нарисованы ребра. Они стали по бокам навеса на одной ноге.
– «Хохимай» – стража.
Из храма вдруг появилась совершенно черная фигура.
– Ворона! Ворона! – заорал Аполлошка.
Старик заткнул ему рот.
Проходивший «гэбгуй» погрозил мальчику палкой. В нем Аполлошка узнал толстяка, которого он опоил кумысом, и сразу притих.
Черная фигура прыгала, изображая птицу, на которой была надета маска-голова. Птица подпрыгивала к «сору», как бы намереваясь его стянуть, но «хохиман» палками отгонял ее.
– «Чжарон» – злой дух, пытающийся похитить «сор», – прошептал Вампилун.
Пока ворона скакала около «сора», из храма вышли семь человек, одетых в обычные костюмы. Передний был с «ходаком» – длинным шелковым платком, у бурят – знак привета и дружбы.
Затем под звуки музыки и ганлина начали выходить докшиты.
Затем появились четыре коричневые фигуры – «ацзары» – слуги и рабы докшитов. Во время пляски они делали вид, что кидаются на зрителей. В одном из них Вампилун узнал Доржи.
Заметив их, «ацзар», размахивая рукой, коснулся маски.
Созерцатель скал и Попрядухин поняли знак.
Шествие «богов» совершалось в такт музыке, пантомима развертывалась медленно...
Появился белый старик, двадцать два «шанака», в черных лакированных шляпах с широчайшими полями, изображавшие лам-созерцателей. И после нескольких масок, наконец, показалась центральная фигура Цама – владыка ада Чойчжил.
Он производил страшное впечатление.
На синей одежде, расшитой драконами, шевелилась огромная голова буйвола с чудовищно длинными рогами, на концах которых было изображение огня. Вокруг него сразу собрались все докшиты, свыше семидесяти фигур.
«Владыка ада» со всей свитой двинулся по внутреннему кругу, «шанаки» скакали на внешнем.
Музыка все учащала свой темп.
Среди знойной, раскаленной степи эти чудовища с огромными ужасными головами, в ярких разноцветных костюмах, звеня бубенчиками, кружились все быстрей. Тысячная пестрая толпа, затаив дыхание, следила за ними.
В это время ламы подошли к «сору», вынесли его за ворота дацана в степь и сожгли. Чудовища все плясали. Потом страшный Чойчжил скрылся в храме, за ним постепенно начали уходить и докшиты.
Цам закончился.
Путешественники чувствовали себя уставшими, только один Созерцатель скал, все время державший в голове новый план, кинулся к хувараку за веревкой.
VIII. На Шаман-Камне
В тот хмурый летний вечер вызвала общее удивление байкальских поморов лодка, направляющаяся к истоку Ангары. Несомненно, эти люди очень спешили, так как охотников до прогулок по Байкалу в это время нашлось бы немного.
Вечер был мрачен и зловещ; черные тучи, громоздясь, одна на другую, слились на западе в одну грозную стену, опускавшуюся в море. Иногда вспышки молний изломами сверкали на ее тяжелом фоне. Байкал гневно шумел. Было темно, как ночью. Крутой шалон рвал громадные волны.
Двое гребцов старались изо всех сил, и лодка шла быстро. Конечно, они не собирались «перебегать» Байкал ночью, да еще в грозу, а направлялись куда-то вдоль побережья. Но, если бы кто последил за лодкой, заметил бы в ней много странного. Она, отъехав от берега, взяла определенный курс в открытое море.
Гребцы, старик и молодой бурят, время от времени придерживали ногами брезентовый мешок на дне лодки, странно шевелившийся, точно в нем находилось живое существо. Скоро помор угадал бы, что смельчаки направляются к страшному и в обычное время месту – к Шаман-Камню.
Шаман-Камень известен за тысячи верст. Кто желает вступить в непосредственное общение с оногонами, всходит на него.
Колдуны Забайкалья и Прибайкалья, не боящиеся общения с грозными духами, часто посещают это таинственное, окруженное легендами место.
К нему подъезжают на лодке, так как Шаман-Камень стоит среди вод Ангары, метрах в двухстах ниже истока ее из Байкала. Судя по площади, находящейся над водою, и по глубине реки в этом месте, подводная часть Камня, противостоящая напору байкальских вод, вероятно, гигантских размеров.
Шаман-Камень издревле считался обиталищем оногонов.
Кроме колдунов сюда приезжали в тех случаях, когда бурятское правосудие требовало вмешательств оно-гонов, что бывало при запутанности дела, отсутствии доказательства, запирательстве обвиняемого. Последнего привозили на Шаман-Камень и требовали, чтобы он в присутствии грозных духов отрицал приписываемое ему преступление.
Священное море, таинственное обиталище оногонов, гневный топот волн, бьющихся об этот древний алтарь, высящийся над волнами, страх, что духи накажут за каждое лживое слово, – все это нагоняло такой трепет на суеверных, что с ними случались истерические припадки, и они ›в волнении говорили то, чего никогда не сказали бы в обычной обстановке.
Но что за необыкновенно спешное судебное дело было, если в такую грозу ехали, рискуя жизнью, на священный камень? И что за существо шевелилось в мешке?
Когда раздался громовой раскат и молния обратила ночь в день, впереди, недалеко от лодки, стал виден белеющий Шаман-Камень.
– Скоро, – тихо сказал рулевой. – Вы его вдвоем вытащите? А я с Аполлошкой останусь с лодкой.
– Мы – живо!.. – ответил Попрядухин, осторожно подходя к скале.
– А если не заговорит, позовите меня, я его заставлю, – так грозно сказал Созерцатель скал, что все невольно взглянули на него. Глаза его сверкали.
– Будет говорить, – тихо пробормотал молодой бурят. – Он очень суеверный, тем более, что он не предполагает, куда его привезли. Здесь он не осмелится солгать. Посмотрите, какая ночь!.. Тут и несуеверному станет жутко. Он, как увидит все это, с ума сойдет. Ведь мы его больше суток в мешке держим. Он и так одурел.
Лодка, наконец, подошла к скале.
Бурят и Попрядухин с трудом выкарабкались со своей странной ношей на камень.
Мешок задвигался, зашевелился, развязанный конец его распустился, и оттуда показалась человеческая голова. Затем Урбужан вылез и поднялся во весь рост.
Кругом глухо ревел прибой. Пена летела им на лицо и одежду. Ветер валил с ног. Тьма рычала страшными раскатами грома, молнии освещали безумствовавшее море.
– Где я? – глухо опросил он.
– Там, где твои боги живут издавна, – ответил Попрядухин, – и где они знают каждую твою мысль. Там, где ты, разбойник и вор, не осмелишься оскорблять их ложью.
Урбужан дико, с явным ужасом оглядел все вокруг.
Но кругом было темно. Только грозно ревело море со всех сторон. Над головой раскалывалось небо. Молнии падали то там, то здесь.
– Ты на Шаман-Камне, на Байкале.
У бурята глаза чуть не выскочили. Он весь дрожал и, казалось, не понимал Попрядухина, не верил ему. Старик взял его за шиворот и встряхнул, чтобы привести в себя, но бурят неожиданно грохнулся на колени и что-то забормотал.
– Он молится, – тихо сказал Вампилун. – Пусть! Теперь он убедился, что он на Шаман-Камне. Пусть немного придет в себя.
После нескольких минут ожидания, в течение которых бурят что-то взволнованно лопотал, а Попрядухин нетерпеливо на него посматривал, с моря раздался выстрел. Это был знак, что надо скорее кончать допрос.
Попрядухин решительно подошел к буряту и с удивлением увидел, что Урбужан лежит лицом вниз. Когда он коснулся его, бурят застонал.
– Отвечай мне, где девушка, которую ты увез с зимовья около Верхнеангарска?
Глухой стон был ответом.
– И не лги. Иначе ты отсюда не уйдешь живым. Говори, увез ты ее?
Страшный удар грома... На мгновение все ослепли от молнии... И снова тьма.
– Ты слышишь? Увез девушку?
– Увез, – едва слышно ответил Урбужан.
– Где она? Ну, слышишь? Говори же!
– Я боюсь сказать, – последовал ответ.
– Говори все, какова бы правда ни была. Ты против ее воли женился на ней?
– Нет, – простонал бурят.
– Лжешь!
– Оногоны не дают мне лгать. Правда. Я хотел сделать ее любимой женой и вез в улус. Но она не хотела этого.
– Ну?
Урбужан издал стон.
– Где она? Говори же, негодяй!
– Ее нет.
– Как нет? Жива она?
– Я боюсь.
Нервная дрожь пробежала по телу Попрядухина. Неужели все их старания оказались напрасны?
– Говори!
Но Урбужан онемел.
– Говори!
– Вы убьете меня! – тихо простонал он.
– Ты, негодяй, заслуживаешь этого. Но, клянусь, мы отпустим тебя, если скажешь правду. Жива она?
– Нет.
Услышав страшный ответ, Попрядухин так был ошеломлен, что замолчал.
Тогда Вампилун схватил бурята за плечо и вынул револьвер.
– Ты убил ее?
– Нет, оставь меня, – жалобно крикнул Урбужан. – Вы обещали не убивать.
– Что с ней случилось?
– Говори, что с ней! Боги здесь. Они слушают тебя.
Тело бандита дрожало нервной дрожью.
– Она... бросилась... в Байкал.
– Где? – не помня себя от гнева, спросил Попрядухин.
– В священной пади оногонов.
– Когда?
– Две недели тому назад.
– Нашли ее?
– Искали и не нашли. Была такая же буря.
– А, негодяй!
– Убийца!
Лицо Урбужана вдруг искривилось: глаза, горящие ужасом, уставились в одну точку.
– Оногоны, оногоны! – прошептал он.
Вампилун и старик невольно взглянули по направлению его взгляда и оторопели. Недалеко от воды, на камне светился ослепительный огненный шар, и в ту же секунду раздался такой оглушительный взрыв, что все повалились. Первым пришел в себя Попрядухин. Бурят лежал без сознания. Тело его дрожало. Пена выступила на губах.
Второй выстрел с лодки, похожий среди раскатов грома на хлопок игрушечного ружья, напоминал, что в море, в этом кипящем хаосе, бьется лодка.
С трудом они поднялись, посмотрели друг на друга. «Все погибло», – говорил этот унылый взгляд. У молодого бурята выступили слезы.
Вдруг он вынул револьвер.
– Ты что? – спросил Попрядухин.
Вампилун кивнул на пленника.
Попрядухин схватил его за руку.
– Нельзя! Он нам может понадобиться.
– Куда таскать эту сволочь? – ответил Вампилун, однако повиновался, понимая, что теперь не время для споров.
Третий выстрел! Схватив Урбужана, все еще находившегося в обмороке, они потащили его, как мешок, к лодке.
Безмолвный вопрос светился в глазах Созерцателя скал...
По лицу Попрядухина моряк сразу понял, что узнали что-то недоброе. И выпрямился.
– Ее нет в живых, – сказал Попрядухин. – Чтобы не стать женой Урбужана, она бросилась в Байкал.
Железный человек, стоявший у руля, рухнул в лодку.
– Meine Tochter! Meine Tochter! – простонал он.

Часть третья
I. Нападение на зимовье
Баргузинской тайгой называются необъятные леса, протянувшиеся с севера на юг и с запада на восток по системе реки Витима. В дебрях баргузинской тайги затеряно много золотых приисков, куда ежегодно тянутся тысячи рабочих и разных авантюристов.
Для обслуживания путников на дорожных трактах, ведущих в глубь тайги, кое-где среди дремучего леса разбросаны зимовья.
И нередко случалось, что авантюристы, головорезы, собравшись в шайки, не удовлетворившись грабежом золотоискателей на дорогах, нападали на зимовья.
Нравы баргузинской тайги были суровы. Ни пленных, ни помилования они не знали. Поэтому зимовья, особенно расположенные в глуши, всегда настороже. Прочные высокие заборы, наглухо запертые ворота, вооруженные люди – непременная принадлежность такой маленькой крепости.
Зимовье Кузнецкое, где жила Алла, находилось в нескольких десятках километров от Верхнеангарска.
Глухая тайга стояла стеной вокруг небольшого дома с пристройками. Хозяйство вел отец Аллы, с помощью работника-бурята и старухи-кухарки. Алла, приехав с Ушканьих, тоже взялась за работу.
В ту пору, впрочем, обозов шло мало, и делать было собственно нечего. Женщины собирали ягоды, грибы, солили и варили запасы на зиму, когда потянутся обозы в тайгу.
Однажды вечером к зимовью подъехал отряд вооруженных.
Ворота были заперты.
Хозяин, увидев, с кем имеет дело, схватил ружье, зарядил и вышел.
По численности отряда и вооружению он понял, что сопротивление бесполезно, и шепнул Алле, чтобы спряталась в подполье. Сам пошел отворять.
Алла мгновенно скрылась в доме.
И хорошо сделала. Иначе она бы сделалась свидетельницей ужасной сцены, разыгравшейся во дворе.
Отряд, состоящий из русских и бурят, въехал в ворота. Их было человек пятнадцать. Такое число, равно как и смелость почти дневного нападения, для баргузинской тайги было необычно.
Передний всадник сидел на огромном коне. Это был необъятной толщины бурят.
– Ты хозяин? – спросил он.
– Я, – ответил Кузнецов.
– Деньги, – грозно крикнул бандит.
– У меня нет денег.
– Ладно, посмотрим.
Урбужан слез с коня. Отряд последовал его примеру. Есаул, маленький, сухой однорукий человек, кивнул на хозяина. Несколько всадников кинулись и повалили старика наземь, не дав ему даже выстрелить. Другие, зная обычай, стали разводить костер.
Из хлева в этот момент донесся отчаянный крик старухи. Разбойники шарили по пристройкам и амбарам.
Однорукий подошел к связанному Кузнецову.
– Скажешь, где деньги?
– У меня нет денег.
– Шомполами! – приказал однорукий.
С хозяина сорвали одежду. Раскаленные шомполы с шипением впились в тело.
– Говори, где деньги!
Невыносимая боль жгла отовсюду. Хозяин давно бы сказал. Капитал был небольшой – рублей сто. Но они хранились в банке, в подполье, а там спряталась Алла. И он молчал, стиснув зубы.
– Скажешь?
Не получив ответа, бандит сделал палачам жест, и снова дикие, нечеловеческие крики огласили двор. Наконец, несчастный начал терять сознание. Толстый встал, вынул револьвер и подошел к нему.
– Последний раз! Говори, где спрятал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28