Они увидели, что все жители городка в спортивной форме выстроились в две колонны на центральной спортивной площадке.
Доктора Орантеса и О'Рейли явно ждали. Когда они подошли, Маршан, командовавший и здесь, жестом приказал им встать в одну из колонн.
— Что происходит? — шепотом спросил доктор Орантес Стальского.
— Обычные ежедневные занятия физической культурой, самые обычные. Тридцать минут мы маршируем, потом общефизические упражнения, а потом идем на спортивные площадки. У нас редко болеют, очень редко. Спорт выручает, спорт…
Маршан отрывисто скомандовал. Колонны дрогнули, и четкие, синхронные удары сотен ног нарушили тишину Сельвента.
Новая команда — и люди в колоннах запели какую-то ритмичную песню. Доктор Орантес и О'Рейли молча шагали, стараясь не нарушить строя. Глаза людей в колоннах тупели, однако эта нелепая игра явно доставляла им удовольствие и они вовсю упивались ею.
Занятие продолжалось с полчаса, затем взвыла сирена, и колонны, по команде Маршана, остановились. Доктор Орантес с интересом наблюдал, как возвращается в пустые глаза соседей по строю разумный человеческий блеск.
Маршан снова сделал знак рукой — ряды перестроились, и начались гимнастические упражнения.
Потом все разошлись по спортивным площадкам. Орантес и О'Рейли подошли к Стальскому.
— Почему мы вчера не видели этих занятий и игр? — спросил доктор Орантес.
— Профессор Маршан, в связи с вашим появлением, отменил спортивные мероприятия. Мы все были одеты в экранировочные костюмы. Между прочим, за вами следили задолго до того, как вы вышли к Сельвенту. Задолго… многозначительно протянул Стальский. — Ой, я отвлекся, а нам еще обязательно надо поучаствовать в какой-нибудь игре, — спохватился он.
Тем временем О'Рейли остановился у борцовского ковра и с интересом стал следить за поединком.
— Я останусь здесь, — сказал он. — Хочу попробовать свои силы.
— Ну, а мы, если не возражаете, доктор Орантес, поиграем в теннис, предложил Стальский.
— Я бы предпочел баскетбол.
— Куда вы, туда и я! — поспешил согласиться Стальский.
Они прошли к баскетбольной площадке и включились в игру. Доктор легко ликвидировал перевес в счете в пользу соперника и продолжал набирать очки…
После игры Орантес направился к борцовскому ковру, где он оставил О'Рейли. Здесь вовсю кипела борьба. Разгоряченные зрители шумно поддерживали одного из соперников.
— Держись, Сорро! Держись, не сдавайся! — гремели голоса.
Доктор увидел на ковре О'Рейли и грубого мордастого парня, который вместе с Ромеро с автоматом в руках первым встретил их в городке. Этот парень, судя по репликам зрителей, был здесь самым сильным борцом и сейчас по-кошачьи ходил вокруг О'Рейли, провоцируя того на неосторожные движения.
— Ну и помощник у вас, доктор Орантес. Играючи положил на лопатки одного за другим всех парней. Техники никакой, а уложил. Осталась наша последняя надежда — Сорро, — сказал один из зрителей, не отрывая глаз от ковра.
В этот момент О'Рейли ловко прыгнул на противника, схватил могучими руками за пояс и, подмяв под себя, бросил на ковер.
Доктор улыбнулся: он знал страшную силу ирландца.
Через несколько секунд все было кончено — соперник Джона лежал на лопатках.
О'Рейли не спеша поднялся, отыскал взглядом в толпе доктора Орантеса и весело улыбнулся — Он гордо прошел сквозь расступившуюся толпу к товарищу, и они отправились к дому. Сорро злобно смотрел ирландцу вслед.
— Кажется, ты нажил себе врага, Джон, — понизив голос, сказал Орантес.
— Таких врагов иметь даже приятно, Хуан, — усмехнулся ирландец.
Доктор Орантес промолчал, но про себя решил, что теперь должен быть всегда рядом с О'Рейли.
„Мне пока ничто не угрожает. Я нужен Маршану и еще долго буду нужен. Пока Джон рядом со мной, с ним тоже ничего не случится“, — думал он, укладываясь спать.
На другой день доктор Орантес прочел своим ученикам трехчасовую вводную лекцию, а в оставшееся время оборудовал с ними экспериментальную лабораторию.
В делах время бежало быстро. Большую часть вечера вновь поглотили обязательные спортивные мероприятия.
Так потянулся день за днем. О'Рейли заметно уступал остальным ученикам доктора Орантеса, но упорный ирландец каждую свободную минуту проводил за книгой, а Орантес, довольный настойчивостью товарища, помогал ему дома.
Молодые люди восхищались своим учителем, но молчаливого „четырехразрядного“ О'Рейли не любили, однако побаивались. А он, казалось, и не замечал косых взглядов своих соучеников.
О'Рейли всегда и везде, как тень, ходил за Орантесом, и вечное присутствие громадного ирландца за спиной доктора, ставшего вскоре любимцем городка, раздражало его собеседников. А желающих пообщаться с Орантесом было много, и каждый, кто по делу или без дела оказывался вдруг рядом, сразу начинал болтать с ним о каких-нибудь пустяках.
Жизнь в Сельвенте была очень своеобразной. Дети здесь росли и воспитывались не в семьях, а в детском городке, расположенном в двух километрах от города взрослых.
Сразу после рождения младенца забирали у родителей, и те уже больше не принимали никакого участия в его дальнейшей судьбе. Ребенку давали произвольное имя и фамилию и изменяли дату рождения в документах. Родители, сами воспитывавшиеся точно так же, и не пытались разыскать собственных детей среди их сверстников. Так руководители Сельвента устраняли влияние семейных и родственных связей на общественную жизнь городка. Без детей семья становилась непрочной: мужчина и женщина легко сходились, поселялись вместе в одном из домов, которых в городке был избыток, а через какое-то время так же легко, расставались.
Доктор Орантес и сам был сторонником воспитания детей обществом. Вдоволь намыкавшись сперва в бедняцкой семье, потом на чужбине в университете, куда он попал только благодаря отменной прыгучести и росту прирожденного баскетболиста, доктор не желал своего пути другим. Редкий счастливчик способен успешно преодолеть такой путь. Общество, могучее, богатейшее общество должно, по убеждению доктора, стать добрым и умным воспитателем своей смены.
Сельвент дал доктору пищу для размышлений над проблемами воспитания. Неплохо вроде бы задумано, наставниками детей определяли только „перворазрядных“ сельвентцев, в материальном отношении здесь полное изобилие. Формально все принадлежало всем, и все были равны перед законом. Однако, как ни странно, неравенства и несправедливости, зла и обид в Сельвенте не уменьшилось — взамен ожидаемых пышных цветов на жирной почве городка взросла ядовитая плесень: Маршан и его верный слуга — разряд безраздельно правили тут. „Пятиразрядные“ трепыхались в самом низу сельвентского общества, хотя ели, пили, пользовались прочими благами вдоволь. А на самой вершине пирамиды вокруг маленького диктатора Маршана толпились члены Правления городка, имеющие высший или, на худой конец, первый разряд…
Прошло три месяца со дня появления доктора Орантеса и О'Рейли в Сельвенте. Каждый из них продолжал заниматься своим делом: один учил, другой учился.
О'Рейли работал так упорно, что доктору иногда казалось, не забыл ли его товарищ о главной цели их прибытия в Сельвент. Сам он постоянно думал о сыне, пытался обнаружить какие-нибудь следы его пребывания в городке, но тщетно. Ни разу не услышал доктор ни одного, хотя бы косвенного, намека или упоминания о присутствии в Сельвенте постороннего. Расспрашивать же окружающих было опасно — все они, искренне или нет, но действительно были преданы Маршану.
Доктор Орантес все глубже проникал в скрытые механизмы управления жизнью городка, и в первую очередь научными исследованиями. Хотя он чувствовал, что Маршан продолжает ему не доверять, тем не менее его стали приглашать почти на все важнейшие заседание ученого совета. Видимо, Маршан, полностью уверенный в надежности системы контроля за людьми в городке, стремился использовать знания, опыт и идеи доктора Орантеса в своих целях.
А однажды ему вообще пришлось отменить занятия и пойти на заседание ученого совета. На нем Маршан официально ввел доктора в состав совета и приказал максимально форсировать свои разработки. Теперь положение Орантеса в городке значительно упрочилось. Члены ученого совета обладали гораздо большими, в сравнении с рядовыми жителями Сельвента, правами и привилегиями.
Время шло. Маршан поставил перед доктором конкретную задачу — в короткий срок создать сверхмощный УМП. Но хитрый и коварный старик доверял только себе, и Орантес замечал, что, несмотря на новое высокое положение, за ним и О'Рейли продолжают следить, и не только с помощью технических средств.
А О'Рейли продолжал фанатично ломиться в науку, и это у него получалось уже неплохо. И в спорте ирландец преуспевал, он стал кумиром болельщиков Сельвента. Каждый день на борцовском ковре проходили схватки О'Рейли с несколькими соперниками сразу. В одиночку против него выходить уже никто не желал.
За много лет одиночества в сельве О'Рейли страшно соскучился по нормальной человеческой жизни и гнал теперь, насколько позволяли здешние правила и порядки, как говорится, „на полную катушку“. Он уже не проявлял особой инициативы в поисках способа вырваться отсюда, и это, в общем-то, даже устраивало доктора Орантеса, ведь в противном случае горячий и невыдержанный ирландец легко мог попасться на каком-нибудь пустяке, поставив их обоих в безвыходное положение.
Строжайшая дисциплина и какой-то просто нечеловеческий порядок, словно в муравьиной куче, где каждый знает свою тропку, царили в Сельвенте. Рабское повиновение жителей Сельвента любым приказам Маршана и его помощников, даже абсурдным, долгое время удивляло и поражало доктора Орантеса. Вначале он объяснял это исключительно особенностями воспитания в городке, однако позднее совершенно случайно узнал следующее. Человека, хотя бы однажды не выполнившего распоряжение Маршана, помещали в специальную „лечебницу“, расположенную в отдалении от городка, а после обработки особыми нервно-психическими препаратами выпускали. Такой человек уже больше не имел своего собственного лица, воля его была подавлена, он действительно становился рабом.
Около трети населения Сельвента побывали в этой лечебнице и вышли оттуда с клеймом „пятиразрядных“. Остальные испытывали перед ней смертельный ужас.
Однажды доктор Орантес поднялся, как обычно, в семь часов, время, когда все в Сельвенте обязаны вставать, и с удивлением обнаружил, что О'Рейли еще спит.
— Джон, подъем! — крикнул доктор из кухни, готовя завтрак.
Когда он вошел, О'Рейли сидел на кровати. Вид у него был болезненный: бледное, отекшее лицо, движения вялые, расслабленные. И это здоровенный, никогда не хворавший ирландец!
О'Рейли встал и вдруг покачнулся, едва удержавшись на ногах.
— Что с тобой, Джон? — озабоченно спросил доктор, поддерживая товарища.
— Дьявольщина какая-то. Голову еле от подушки оторвал. Сейчас вот голова закружилась, в глазах потемнело….
— Я позову врача.
— Не надо, зачем мне врач. Пройдет…
Доктор Орантес, удивленный тоном О'Рейли, глянул ему в глаза и поразился. В них был страх.
— Я с детства боюсь врачей, — простодушно сознался О'Рейли. — Давай подождем, Хуан. Если уж станет совсем невмоготу, тогда зови…
К вечеру состояние О'Рейли улучшилось, и он даже, как всегда, отправился на спортплощадку. Однако в этот раз победа над постоянным соперником мордастым Сорро — досталась ирландцу очень и очень нелегко.
А на следующее утро О'Рейли не поднялся с постели. Врач, осмотрев его, сказал, что у больного общее ослабление организма, и необходимо обследование в клинике.
В клинику доктор Орантес отправился вместе с товарищем, которого несли на носилках.
Состояние О'Рейли катастрофически ухудшалось. Видя, что лекарства не помогают и Джон все слабеет, Орантес улучил момент, когда они остались одни, и дал другу захваченный с собой препарат СИС, резко стимулирующий работу иммунной системы. Порошок СИСа ему вернули вместе с прочими вещами, приняв за обычное лекарство, после согласия доктора работать на Маршана.
Он рисковал: препарат был плохо проверен, но иного выхода не было.
Вскоре вошел врач и с тревогой сообщил, что анализы показали сильное отравление неизвестным ядом.
„Кто бы это мог сделать?“ — забилась мысль в голове доктора. И вдруг ему отчетливо вспомнились горящие ненавистью глаза поверженного на ковер Сорро. Доктор решил тотчас же проверить свои подозрения.
О'Рейли прямо на глазах стало заметно лучше, и его можно было на время покинуть. Доктор пошел к Стальскому.
При встрече они, будто добрые приятели, пожали друг другу руки. После того как Орантес был введен в ученый совет Сельвента, Стальский стал вести себя еще более подобострастно. Сам он не был членом совета, но, по всей видимости, ужасно этого желал.
— Я вот по какому вопросу зашел, — сказал доктор Орантес. — У тебя, насколько помнится, работает один парень. Здоровый такой, как медведь.
— Да-да, это Сорро. Он у меня работает. Очень-очень талантливый молодой человек!
— А чем он занимается?
— Это вообще-то служебная тайна, но вам, доктор Орантес, как члену совета, я, конечно же, скажу. Он занимается ядами. Да-да, ядами.
— Умеешь молчать, Стальский? — прервал его доктор.
— Любое ваше желание, доктор Орантес, для меня закон, закон для меня. Разумеется, если оно не противоречит законам Сельвента.
— Так вот, Стальский, этот самый Сорро отравил Джона ядом. Джон едва не умер… Что скажешь? — спросил доктор Орантес, наблюдая за реакцией Стальского.
Лицо поляка вытянулось. Он долго молчал, не решаясь ответить.
— Ну что тут скажешь, господин Орантес! Сорро, безусловно, не прав, он поступил как мальчишка. Это все из-за борьбы, я знаю. Сорро очень честолюбив, а О'Рейли несколько раз здорово побил его. Сорро можно понять, понять можно… — заюлил Стальский.
— Что будет, если я сообщу про этот случай Маршану? — спросил доктор Орантес, продолжая внимательно следить за быстро изменяющимся выражением лица Стальского.
1 2 3 4 5 6 7 8