Внизу под ним бушевали темные волны, и даже пена на их гребнях отливала свинцовой синевой. Временами черные грозовые тучи наваливались на океан и вонзали в его воды яркие копья молний. Но впереди еще ослепительней пылало багровое пламя огнедышащих гор. Огибая их на большой высоте и борясь с горячими воздушными потоками, воздухолет сбросил свой страшный груз. Ни секунды не медля, он повернул назад и, увеличивая скорость, спешил удалиться. Внезапно все исчезло в чудовищно яркой вспышке. Огненные протуберанцы всплеснулись вверх, а фиолетовое пламя с молниеносной быстротой настигло удалявшийся воздухолет и сожгло его, как маленькую мушку. В этот же миг против всех законов природы запылали воды океана, и пламя грандиозного взрыва перекинулось на оба материка, превращая все в разверзшийся вулкан. Взрыв разломил планету пополам и охватил ее недра бушующим морем огня. И тут—то огромное притяжение массивного Юпитера сыграло свою зловещую роль. Оно разорвало Фаэтию на части… Что было дальше, никто не видел… Лишь один экран эфировизора бесстрастно зарегистрировал, как планета разлетелась на куски…
Дубравину показалось, что у него на голове зашевелились волосы.
— Толчок огромнейшей силы потряс Айяватти, разрушив все поселения и даже горы. Сотрясение и гул достигли убежищ в глубоких недрах планеты. Затем последовал второй, еще более сильный удар. И на поверхности обломка, оставшегося от бывшего материка Айяватти, погибло все живое. Опаленный, без воды и атмосферы, этот кусок планеты понесся в космосе почти по старой орбите. В глубинных убежищах немногие выжили и очнулись после катастрофы. Из десяти тысяч укрывшихся там фаэтов половина умерла сразу, а оставшиеся в живых были жестоко искалечены.
Чудовищные сотрясения почвы выдержали только два убежища. Но то, что происходило дальше в них, жизнью назвать нельзя. Началось медленное и мучительное вымирание фаэтов, ставших вечными узниками стальных казематов. Выход на поверхность планеты, почти лишенной атмосферы, оказывался самоубийством. Смельчаки, рискнувшие сделать это даже в специальных костюмах, становились жертвами каменного града или гибли от космических лучей.
Но, несмотря на всю трагичную безысходность, среди ученых нашлись энергичные и предприимчивые фаэты. Они решили бороться за жизнь, распределили между оставшимися в живых труд и вдохнули в них надежду на спасение. Однако, как ни старались ученые, ничего большего сделать они не смогли и лишь растянули вымирание фаэтов на более продолжительное время. Благодаря этому мы являемся двадцатым поколением фаэтов, переживших катастрофу.
— И сейчас ты, пришелец с Земли, — обратился Ми—дион к Дубравину, — видишь в нас, здесь сидящих, последних потомков фаэтов. Единственное, что нам завещано нашими предками, это довести о гибели Фаэтии до других миров. Каждое поколение старалось выполнить это завещание своих дедов и отцов. Наши техники долго добивались установления связи по эфиру с какой—либо планетой. Но шли годы и никто не откликался на наш скорбный зов. Даже звездочеты, наблюдая иногда из подзорной башни за планетами, уже перестали верить, что на других мирах есть жизнь. Лишь недавно одному из моих внуков удалось, как ты говоришь, установить связь с вашей Землей.
Но несчастье продолжало преследовать нас. Внук погиб с тремя своими помощниками в подзорной башне от упавшего метеорита. Метеорит вместе с подзорной башней уничтожил эфиростанцию, антенну — все, без чего немыслима никакая эфиросвязь. Один из моих внуков — Ги—дион — пытался выйти и найти остатки дорогих нам фаэтов, но и сам чуть не погиб. До сих пор он не может оправиться от лучевой болезни…
Только теперь космонавт понял, почему всегда был так малоразговорчив этот молодой меланхоличный фаэт, который иногда приходил к нему с Ни—лией.
— Что же нас теперь ждет? — невольно вырвалось у Дубравина.
— Если мы не погибнем от столкновения с Палладой, — так, кажется, ты называл второй по величине астероид, тоже являющийся обломком Фаэтии, — то это явится чистой случайностью. Но и она лишь отодвинет логический конец последних потомков жителей Фаэтии.
— Из старых фолиантов я узнал, что звездочеты сулили гибель жизни на нашей планете лишь через десятки миллиардов лет, — тихо сказал Ги—дион. — Они утверждали, что Фаэтия может погибнуть только от остывания своего ядра. Кто бы мог подумать, что можно уничтожить планету своими руками, пусть даже и из благих пожеланий?
Опустив голову, сгорбившийся Ми—дион сидел в раковине кресла с закрытыми глазами, как мертвый. Темные своды и гнетущая тишина делали теперь зал похожим на мрачный склеп.
На висках у Дубравина в такт быстрому биению сердца пульсировали голубоватые жилки, а голова разболелась от нервного напряжения.
«Землю такая участь постигнуть не может. Ну конечно! — успокаивал себя космонавт. — Наша планета — окончательно сложившееся тело с устойчивым ядром. Но атомная война и на ней может принести человечеству огромнейшие бедствия…»
Глава девятая
ТРУДНОЕ ДЕЛО
Возбужденный рассказом Ми—диона, Дубравин в эту ночь долго не мог заснуть. Если раньше он поражался, что ночь так коротка, то сейчас она тянулась нескончаемо долго. Он ворочался с боку на бок, и безотрадные мысли метались в его разгоряченной голове.
Ему от души было жаль несчастных фаэтов. Поистине трагическую историю пережили они! А что будет впереди? Астероид обречен на гибель. Так сказал Ми—дион. Это же подтвердили и астрономы на «Комсомолии». Скоро прекратят свое существование последние фаэты. Никто не узнает, что случилось с цветущей некогда Фаэтией. Все это канет в безвестность. Нет, этого нельзя допустить! Только — безвольные люди могут пассивно ожидать развязки!
Дубравин вскочил с ложа и в сильном волнении, зашагал по каземату.
«Найти выход во что бы то ни стало! — твердил он, сжимая кулаки. — Надо сделать так, чтобы на Земле узнали истинные причины катастрофы Фаэтии. Из всего того, что космонавты могли найти на поверхности, они никогда не узнают о ее последних днях. Никто не догадается, почему планета разлетелась на куски». Дубравин вытер рукой вспотевший лоб. Воображение рисовало ему пути освобождения из глубинных казематов, способ связаться с товарищами.
«Здесь ли „Циолковский“? Медведев, Хачатуров, как хорошо, если бы вы находились сейчас со мной, как пригодился бы ваш дельный совет. А если они улетели? Тогда — „Комсомолия“! С ней установить радиосвязь. Наконец, Земля… Нет, это уже исключено, — Дубравин стиснул зубы. — Только не мешкать! Если не смогла быть долговечной Фаэтия, пусть навсегда будет счастлива Земля. Радиоаппаратура. Надо начинать с нее. Завтра же поговорю с Ни—лией, пусть помогает она, Ми—дион, все они, кто чем сможет. Бездействие — это преступление!..»
Лишь под утро Дубравин забылся коротким тревожным сном.
Когда Ни—лия вошла в каземат, космонавт уже поджидал ее. Вместе с ней пришел молодой фаэт, часто сопровождавший ее, и, как всегда, молчаливый, опечаленный.
Дубравин стремительно подошел к фаэтам и горячо заговорил:
— Нужно добиться у Ми—диона разрешения на осмотр склада вашей эфиротехники. Это очень важно. Мы попытаемся смонтировать рацию… эфиростанцию, — поправился он.
В глазах Ни—лии промелькнул испуг.
— Не бойся, — продолжал настаивать Дубравин. — Мы будем очень осторожны. Расскажи, где на поверхности находилась эфироантенна?
— Точно не знаю, — под решительным нажимом космонавта Ни—лия начала сдаваться. — Мне говорили, она стояла рядом с большой подзорной трубой. Но там, где была подзорная башня и главный выход из убежища, теперь осталась только, глубокая яма.
— А ты что знаешь, Ги—дион? — обратился Дубравин к фаэту.
— Ты к нам попал через запасной ход. Около него была антенна, но она тоже разрушена.
— Так, так. А защитная одежда у вас есть? Без нее наружу не выйдешь.
Фаэтянка утвердительно закивала головой. Переворошив в хранилище более сотни различных костюмов, Дубравин с досадой отбросил последний из них.
— Все не то! Обыкновенные, похожие на резиновые, комбинезоны. Ни одного скафандра! Не мудрено, — по фаэты гибли на поверхности планеты. А где мой скафандр?
Ни—лия непонимающе развела руками.
— Ну, моя одежда, в которой я попал к вам, — пояснил космонавт.
— Ска—фан—дар? — пропела фаэтянка. — В том шкафу.
— Ой—ой—ой! — Дубравин, достав скафандр, озадаченно почесал затылок. — Поврежден — дальше ехать некуда. Ну что ж, примемся пока за радиотехнику.
Спустившись на второй этаж убежища, Дубравин и Ни—лия пошли вдоль длинного ряда закрытых дверей. Сзади с безучастным видом плелся Ги—дион. Он почти никогда не единым словом не проявлял своих чувств. Даже глаза не выражали ничего.
— Ва—си—я! Желаешь посмотреть на драгоценности? — неуверенно предложила фаэтянка. — Это кладовые с сокровищами.
— Полюбуемся потом. Сейчас не до них, — не совсем вежливо отказался Дубравин.
Целый день они втроем перебирали радиостанции, стряхивая с них толщи пыли.
— Раций много, но все маломощные. Ни одну невозможно использовать для дальних космических связей. Жаль? Придется проектировать свою станцию, — сокрушенно заметил Дубравин.
— Свою?
В возгласе девушки Василий уловил сомнение.
— Думаешь, не получится? Во всяком случае, попробуем, — обнадежил он Ни—лию.
Дубравин помнил схемы многих радиостанций и решил скопировать ту, которая проще. В схемах эфиростанций фаэтов он и не пытался разбираться, — настолько они были сложны.
Ни—лия оказалась неутомимым помощником. Она всегда была около Дубравина. Подавала ему нужные детали, припаивала проводнички, давала полезные советы. Постепенно втягивался в работу и меланхоличный Ги—дион. Работали они не щадя ни времени, ни сил. Конструирование рации приближалось к концу, и это прибавляло энергии. Казалось, задуманное дело уже увенчалось успехом.
Каково же было разочарование Дубравина, когда, испытывая радиостанцию, он обнаружил, что она не развивает требуемой мощности, и волны ее не смогут преодолеть даже миллион километров.
— Фу, проклятая закорючка! — в сердцах выругался космонавт.
Он несколько раз проверил схему, все соединения и узлы станции, но результат был тот же.
Ни—лия стояла рядом и молча смотрела на Дубравина. Всем сердцем разделяла она его неудачу, но помочь ничем не могла.
— Ва—си—я! — начала она утешительно. — Не надо. Оставим эту затею. Зачем понапрасну утруждать себя. Ничего нельзя поделать.
Дубравин был рад, что фаэтянка понимает его душевное состояние, пытается по—своему облегчить его неудачу. Но покорность судьбе, звучащая в ее словах! — С этим он не может согласиться.
— Что ты сказала? Оставить затею, сложить руки, сдаться? Ни за что! — Дубравин чуть повысил голос. — Ты же знаешь, не раз говорил тебе, наши люди никогда не пасуют перед трудностями. Наоборот, мы всегда идем наперекор и добиваемся—таки своего. Так нас воспитывали с детства, со школьной скамьи. К тому же, чем больше трудностей, тем приятней и дороже становится победа. А сейчас, пожалуй, отдохнем. С условием — завтра снова возьмемся за работу.
Дубравин бросил быстрый взгляд на девушку. В ее глазах он прочел изумление. Но вот Ни—лия зажестикулировала, защелкала пальцами. Таким способом фаэтянка одобряла его поведение.
— Ты, Ва—си—я, хороший че—ло—ви—ик, — пропела она. Потом предложила: — Пойдем отдохнем.
Ни—лия и Ги—дион повели Дубравина в большой зал. Там, присев за инструмент вроде органа, фаэтянка извлекла из него сначала разрозненные мелодичные звуки, а потом они, сливаясь в певучий мотив, потекли плавно, красиво.
Дубравин слушал музыку, а мысли его уносились далеко, к бесконечно милым, родным местам. Как он истосковался по Земле — по ее зеленым лугам, лесному шуму, вольному ветру и белым кучевым облакам, плывущим в светлом голубом небе. Вспомнилась Москва. Последний раз он был там перед отлетом на Цереру. Мысленно представил торжественную Красную площадь, бой курантов… Хоть один раз услышишь их звук — и не забудешь вовек. По часам на Спасской башне сверяет свое время история. Возникли лица друзей: Медведева, Хачатурова, Тани. Где—то они сейчас?
Утром Дубравин встал с тяжелой головой. Вспомнив про неудачу с рацией, он начал ходить по каземату, как тигр в клетке.
— Что с тобой, Ва—си—я? — спросила Ни—лия, застав его в возбужденном состоянии, выкрикивающим непонятные ей слова.
Приход девушки, ставшей для него товарищем, всегда готовым разделить и труд, и мысли, заставил Дубравина устыдиться своей минутной слабости.
— Надо ремонтировать скафандр! Я не могу сидеть вот так, сложа руки. Выйти наверх как можно быстрее — вот чего я хочу. В скафандре я установлю антенну, погляжу на звездное небо.
Горячность Дубравина, видимо, не понравилась фаэтянке. Бескровные губы ее плотно сжались, лицо стало угрюмым.
— Ты чего так смотришь? — спросил космонавт. — Объясни, пожалуйста.
Ни—лия долго не могла вымолвить ни слова. Некоторое время с ее уст лишь слетали неясные свистящие звуки.
Наконец Дубравин разобрал, что она говорила.
— С—мерт—ть! Выходить опасно.
— А! Ясно, ты беспокоишься. Вот чудная! — рассмеялся Дубравин, неожиданно переходя на фамильярный тон. — Да ты не тревожься, брось. Все будет хорошо.
Следующий день ознаменовался печальным событием. Умерли двое самых старых фаэтов. В убежище воцарилась тягостная тишина. Мрачным и тяжелым был своеобразный ритуал похорон — умерших сожгли в электрической печи. Вместе с фаэтами разделял скорбь и Дубравин.
«Нас стало меньше, — рассуждал он сам с собой. — Все население планеты — полтора десятка фаэтов и я. Будущее — мрачно и неопределенно. Положеньице, нечего сказать…»
В последующие дни Дубравин с Ги—дионом и Ни—лией занялись химическими и металлургическими опытами. Облачившись в легкую защитную одежду, в отсеках завода синтеза элементов они бились над созданием нужных сплавов — чрезвычайно прочных, гибких и не способных пропускать космическое излучение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22