Останавливает ее. Губы его шевелятся, выкрикивая уже неразличимые слова.
Я зажмуриваюсь. И тут выключают звук. Теплый ворсистый ковер мягко приподнимает нас. Тащит куда-то. Против своей воли я открываю глаза. Блестящие комья огромными пушечными ядрами катятся по холлу, переворачивая мебель и в клочья раздирая кожаные диваны. Это остатки прозрачных стен из многослойного ударопрочного стекла. Обрывки зелени из миниатюрного висячего садика кружатся в воздухе. Шары из блесток докатывается до стен. Все вокруг затягивает непроницаемой пылевой завесой. Возвращается звук. Нас волочит по полу и крутит в разные стороны, как бумажный мусор. Больно ушам. И тут кто-то большой и сильный играючи отрывает меня от Мишель. Поднимает в воздух. Я влетаю головой в кучу мебельных обломков у стены. И еще успеваю услышать, как ноги мои с грохотом приземляются на усыпанный стеклом пол. И на этот раз все. Выключают не только звук, но и свет.
— Доклад: зафиксированы повреждения. Множественные осколочные ранения спины. Вывих правого плечевого сустава. Ушиб груди. Недопустимое компрессионное воздействие на головной мозг. Система восстановления задействована... — слышится тихий голос в абсолютной тишине. Потом исчезает и он.
Глава 6
Как правильно привлечь внимание к своим проблемам
— Я думал, что война осталась там, на Земле, — это первое, что я говорю себе, когда глаза мои снова могут различать свет. Только режет их немилосердно, глаза. Что-то все время сыплется сверху, мешая дышать и видеть.
— Подтверждаю, — немедленно отзывается Триста двадцатый.
— Тогда это что было? — я хочу повернуть голову, чтобы избавиться от назойливой пыли, что забивает мне нос. Пытаюсь пошевелиться и шиплю от боли.
— Террористический акт.
— Что?
— Террористический акт. Посягательство на жизнь или иная форма насилия над гражданами, государственными или общественными деятелями, совершаемые с политическими целями. Военные действия не ведутся.
— Черт возьми, ты хочешь, чтобы у меня мозги спеклись? — жалобно вопрошаю я. — Говори проще.
— Теракт — это когда одни люди убивают других, чтобы те обратили на них внимание. Или на их проблемы, — переводит мое второе я.
— На проблемы? Какие еще проблемы? Я едва живой — вот это проблема. Кого мне надо убить, чтобы на меня обратили внимание?
— Ответ неизвестен. Возможное решение — подать сигнал бедствия.
В ответ я только тихонько скулю от боли. И от досады. Господи, ну почему ты такой зануда, Триста двадцатый?
— Нужно позвать на помощь, — подсказывает тот. Я чувствую, что он страдает вместе со мной. Мой помощник тоже поврежден. Наверное, из-за этого у меня непроизвольно подергивается правая рука.
— Сейчас. Ты тоже... держись. Больно?
— Больно, — просто отвечает жестянка.
Я понимаю, что моему двойнику-подселенцу никто не снимет боль, как мне. Он так и будет терпеть ее, пока не умрет. Или пока не вылечит себя сам. Он беззащитен, мой непроницаемый боевой робот. Он поддерживает меня, стимулирует процедуры восстановления организма, задвигая заботу о себе в самый дальний угол. Считает, что прежде всего должен защищать меня. Глупая жестянка. Что я без него? Просто слюнявый идиот.
— Ничего, — успокаивает он. — Мне не привыкать. Через сутки повреждения будут ликвидированы. Можно быстрее, но тогда твое состояние ухудшится. И у меня не будет ресурсов для собственного восстановления.
— Ладно. Тогда терпим вместе?
— Идет.
И я сдерживаю рвущийся вопль, с хрустом стекла поворачиваясь на бок. В глазах сразу темнеет. К горлу подкатывает тошнота.
— Не могу полностью блокировать нервные центры. Недостаточно ресурсов, — извиняется Триста двадцатый.
— Ничего. Потерплю. Почему я не могу кричать?
— Ты кричишь. Просто слух пока не вернулся. Тебя услышат. Ты кричи еще.
— Эй, кто-нибудь! — я снова беззвучно шевелю губами, борясь с болью в груди. Захожусь тяжелым кашлем. Волны боли следуют одна за одной. Боль разрывает меня на части. Будит злость. Черт меня дери! Да есть вообще в этой галактике место, где меня не будут пытаться прихлопнуть?
Одно хорошо — теперь я лежу на боку. Так труднее дышать. Но так я могу, наконец, что-то видеть в пыльной преисподней. Тут есть на что посмотреть. Все белое, как в снегу. Люди-призраки ходят, ползают в белой пелене. Ползут-бредут-ковыляют наружу. Сидят на кучах обломков и зачем-то раскачиваются. С любопытством заглядывают внутрь через проломы в стенах. Вытягивают шеи в попытке рассмотреть редкое зрелище. Чертовы кретины! Э-э-э-й! Помогите, мать вашу... Снова кашель. Мне даже сплюнуть нечем. Рот забит пылью. Язык как наждачная бумага. Царапает десны. Как бы услышав меня, откуда-то начинает падать холодный иней. Целый снегопад. Или пурга. Прикасаясь к налету пыли, крохотные капельки скатываются в шарики. Но потом пыль набухает влагой, темнеет и становится грязью. Я просто завален этими холодным грязным снегом. Зубы начинают стучать от холода. Но дышать становится легче. У снега не слишком приятный кисловатый вкус.
— Сработала система пожаротушения, — слышу подсказку.
Вот мутное пространство расцвечивается цветными вспышками. Кого-то принесло, наконец. По одной, темные фигуры проникают внутрь. Вот подняли кого—то. Понесли. Через меня перешагивают, как через бревно.
— Э-э-э-й! — хриплю я.
— Это робот. Он тебя не слышит, — комментирует Триста двадцатый.
— Робот? Мне врач нужен, а не робот, — злюсь я.
— Он ищет взрывчатку. Определяет, насколько тут безопасно. Роботы-эвакуаторы идут следом.
— Черт...
Человекообразная фигура за моей спиной осторожно переступает через груду обломков. Я чувствую, как шевелится разбитая мебель подо мной.
— Сканирующее излучение. Неопасно для здоровья...
— Скорей бы уже...
Слабая тень падает мне на глаза. Надо же. Нипочем бы не подумал, что в этой тьме что-то способно тень отбрасывать. Легкая вибрация механических конечностей, что подхватывают и плавно приподнимают меня, передается спине. Спину жжет. Разбитый стол, с которого меня подняли, весь блестит чем-то темным. Словно маслом машинным полит. Легкие покачивания. Ощущаю кожей гудение сервоприводов. Свет становится ярче. Я уже на улице. Не я. Мы. Я и мой спаситель.
Одежда спадает с меня грязными лоскутами. Меня чистят, будто яблоко от кожуры. Тележка с металлическим ящиком, напоминающим гроб. Подо мной что-то влажно чавкает. Тело немеет. И звук появляется, сначала в одном ухе, потихоньку, точно на пробу, потом сразу скачет на полную мощность и захлестывает меня дикой какофонией сирен, криков, плача, шума толпы, гула двигателей и даже свиста вертолетных турбин.
— Ну и бардак, — думаю я. — Никакого у них тут порядка.
— Точно, — соглашается Триста двадцатый. — Задействована внешняя анестезия.
Тележка трогается с места. Какие-то лица надо мной. Кивают мне. Что-то спрашивают. Интересно, как там Мишель? И тут же вижу над собой смутно знакомое лицо. Восковая кожа, как у покойника. Через белую маску проступает кровь из расцарапанной щеки. Волосы свалялись и перепутались пополам с пылью.
— Это же баронесса Радецки! Давай, не отставай! Снимай! Баронесса, канал “Новости-два”, скажите, как вы себя чувствуете?
— Что? Идите к черту.
Я узнаю голос Мишель.
— Как ты? — спрашивает она почему-то черными губами. — Тебе очень больно?
— Уже нет, — пытаюсь я улыбнуться.
— Карла разнесло на кусочки. Мариуса засыпало. Жана ищут, — зло говорит она. — Чертовы фанатики.
— Кто это — Карл?
— Как кто? Телохранитель, — удивляется она. — Я поеду с тобой. Если бы не ты...
— Тебе... надо... в больницу... — с трудом выдавливаю я. Меня начинает укачивать.
— Я в порядке. Благодаря тебе. Офицер, я баронесса Радецки. Это мой человек. Он меня спас. Я хочу ехать с ним в одной машине.
— ...спас ...спас ...спас, — шепотки окружают меня.
— Скажите, баронесса...
— Идите к черту! Вы что — совсем ополоумели?
— Я только хотела узнать...
— Господи, да уберет кто-нибудь эту дуру!?
— Сэр... сэр... — шепот вырывает меня из сладкой полудремы. — Сэр, это правда, что вы спасли баронессу Радецки? Как это случилось? Сэр, ваше имя будет во всех вечерних новостях! Что вы сделали? Расскажите мне...
Я понимаю, что это шепоток не отвяжется от меня. Меня будут пытать, пока я не умру в этом прозрачном гробу, где так уютно лежится, и гель приятно холодит и пощипывает кожу.
— Я... просто... толкнул... ее...
— Как вас зовут, сэр?
— Капитан... Юджин...
— Фамилия! Назовите свою фамилию, капитан!
— Уэллс...
— Пошла прочь, гиена!
До меня доносится звук смачного шлепка.
— Что вы себе...
Я, наконец, проваливаюсь в сон.
Глава 7
Главное — качество обслуживания
— Шеридан. Шеридан. Что-то знакомое, — вслух думаю я. Говорить без боли необычно и здорово. Я наслаждаюсь звуком своего голоса. Кажется, это слово выкрикивал тот человек в форме уборщика, прежде чем его разнесло на запчасти.
— Планета-колония в восьмом секторе. Экспорт стали, никеля, химических удобрений, кукурузы. Разделена на две зоны влияния. Английская зона — территория “Дюпон Шеридан”. Латинская зона первоначально отдана в аренду “Тринидад Стил”. В 2369 году противостояние корпораций переросло в военный конфликт при участии Имперских вооруженных сил, — комментирует Триста двадцатый.
— Вспомнил. Со мной служил Пауль. “Зеленая стрекоза”. Он там летал. Правда, не очень рассказывать про это любил.
— Подтверждаю. Информация классифицирована как “Строго для служебного пользования”.
Некоторое время молча лежу, обозревая кремовый потолок своей палаты. Ничего. Уютненько тут. Слегка скругленные углы и овальное матовое окно делает комнату похожей на отсек круизного лайнера. Только стойка с аппаратурой немного портит картину. Стены наверняка мягкие. И пол. Так мне почему-то кажется. И пахнет здорово. Морем.
— Как ты? — спрашиваю сам себя.
— Структура чипа восстановлена полностью. Диагностика проходит штатно. Свободных блоков памяти...
— Слушай, говори как человек.
— Принял. То есть ясно. Все нормально, чувак. Твое тело тоже в порядке. Твое пробуждение обнаружено. Приближается медицинский персонал.
— Ну и что?
— Прикройся, — только сейчас я обращаю внимание на то, что моя единственная одежда — несколько маленьких датчиков на груди. Одеяло аккуратно скатано и лежит в ногах.
— С каких пор мы стали такими стыдливыми? — ворчу я, разворачивая мягкий рулон. За этим занятием и застает меня появление строгой парочки. Полного высокого мужчины и миловидной чернобровой женщины с белой шапочкой на голове.
Их улыбки заученно включаются на озабоченных лицах сразу же после того, как дверь уходит в стену. Наверное, это очень дорогой госпиталь. Так улыбаться умеют только профессиональные политики. Теперь я знаю, что некоторые врачи — тоже. Улыбки их безупречны и безлики. Точно нарисованы. И еще оба они немного напряжены. С чего бы это? Это ведь меня чуть не разнесло в куски, не их.
— Добрый день, сэр, — говорит мужчина. Женщина приветливо кивает. — Я доктор Шребер. Примите поздравления — в вашем организме не обнаружено никаких необратимых изменений. Операция и курс реабилитации прошли успешно. Вы здоровы, сэр! Всего несколько восстановительных процедур, и вы сможете выйти из этих стен.
— Спасибо, — я, наконец, справляюсь с одеялом и натягиваю его на себя по грудь. Отчего-то мне кажется, что мужчина не договаривает. Парочка смотрит на меня вопросительно, как будто чего-то ждет.
— Я должен что-то сказать? — интересуюсь я.
— Нет-нет, сэр, — поспешно отвечает женщина. — Просто мы должны убедиться, что вы действуете и мыслите адекватно. Мы гордимся качеством своей работы, ведь это госпиталь Святой Агнессы. Дело в том, что в некоторых ваших показаниях есть странности.
— Моя коллега — доктор Гейнц, — вмешивается мужчина, — хотела сказать, что, несмотря на ваше отличное самочувствие, имеются показания диагностического оборудования, трактовка которых несколько... неоднозначна.
И оба они, продолжая демонстрировать безупречные зубы, смотрят на меня вопросительно. Триста двадцатый со смешком подсказывает мне, в чем тут дело.
— Доктор, вы хотите, чтобы я вам таблицу умножения вслух прочитал? Или рассказал в подробностях о событиях последнего года? Может быть, нужно, чтобы я вспомнил штатную инструкцию пилота при взлете с палубы с использованием антиграва?
Парочка переглядывается.
— Ничего этого не нужно, сэр. Все в полном порядке. Мы просто провели с вами небольшой тест, — успокаивающе говорит женщина. И я ясно чувствую их облегчение.
— Сэр, небольшое уточнение. В вашем организме обнаружено большое количество имплантированных устройств. Мы не знакомы с устройствами такого типа и не проводили их диагностику. Не желаете ли, чтобы клиника пригласила компетентных специалистов для проверки ваших вживленных систем? Если желаете, тогда назовите код и модель вашего оборудования.
Я думаю, как бы мне от них отделаться. Что сказать, чтобы они не полезли внутрь меня со всякими тестерами, словно в двигатель какого-нибудь там автоматического пылесоса. Наконец, вспоминаю накрепко заученную волшебную фразу.
— Это закрытая информация.
— Конечно, конечно, сэр. Мы так и решили. Надеюсь, у вас нет претензий к уровню услуг. Наш госпиталь гордится исключительным качеством своей работы, — их отпускает окончательно. Все текущие вопросы решены и они собираются идти в следующую палату, к очередному изделию, прошедшему качественное лечение.
Далось им это “качество”! Они тут на нем просто зациклены. Будто это не больница, а фабрика какая. И сами эти люди больше напоминают мне инженеров, чем докторов. Флотская медичка-коновал, что штопала меня на “Будущем Земли” после посещения Восьмого ангара, вспоминается не в пример более живым человеком, чем эти стерильные манекены в белом.
— Эта вещь была с вами. Вы держали ее так крепко, что нам пришлось применить особые процедуры, чтобы вытащить ее у вас из руки. Руководство госпиталя решило, что она представляет для вас определенную ценность, — женщина осторожно разворачивает белый пакетик и кладет на столик рядом со мной — что бы вы думали?
1 2 3 4 5 6 7 8