Вообще-то Василий Валерианович был для него просто Васей, но Виталий
Аркадьевич знал привычку своею шефа разговаривать по громкой связи. И если
в эту минуту в кабинете у Васи кто-то был, совсем не нужно, чтобы он узнал
о неформальных отношениях двух сотрудников аппарата правительства.
Василий Валерианович, высокий, худой, с длинным морщинистым лицом и очками
в тяжелой оправе, встретил его дежурной улыбкой. Он улыбался всегда, даже
когда был зол, даже когда пребывал в ярости. Улыбка у пего была какая-то
кривая. Впрочем, лишь немногие знали, что это следствие перенесенного
несколько лет назад микроинсульта.
- Мне надо поговорить с тобой кое о чем, - начал Виталий Аркадьевич,
усевшись в неудобное, слишком жесткое для него кресло - Первый этап
закончен, нора переходить ко второму. И здесь возникли некоторые проблемы
- Какого рода проблемы?
- У Стоянова не получается взаимодействие с твоим протеже Зелениным. У них
разные концептуальные подходы к методам реализации проекта. Надо бы снять
разногласия, Вася, не ожидая, пока они передерутся Скажи, ты этому Зеленину
что-нибудь должен?
- Естественно, - процедил сквозь зубы Василий Валерианович. - Иначе разве
стал бы я его рекомендовать. Какие разногласия нужно снимать? Они деньги не
поделили, что ли?
- Не в деньгах дело, Вася. Они получают одинаково. Дело в подходах. На
первом этапе мы позволили Стоянову реализовать тот подход, который он сам
предлагал. Теперь Зеленин настаивает на том, чтобы подход к комплектованию
команды и методам подготовки был изменен Стоянов...
Виталий Аркадьевич замялся. Ему не хотелось кривить душой перед Василием,
слишком давно и хорошо они знали друг друга, чтобы играть в кошки-мышки. Но
и подставлять под удар Стоянова, свою креатуру, он не хотел.
- Да, так что Стоянов? - нетерпеливо переспросил Василий.
- У меня такое впечатление, - осторожно начал Виталий Аркадьевич, - что
Стоянов согласен со своим заместителем. Понимаешь? В глубине души он
согласен. Признает правоту Зеленина. Но вслух заявить об этом не может. Ну,
ты же сам понимаешь мужские игры. Нельзя соглашаться с заместителем,
который стоит в оппозиции. Это неправильно с управленческой точки зрения.
Поэтому Стоянов хочет, чтобы ему приказали. Тогда он сумеет сохранить лицо.
- Ишь ты, - хмыкнул Василий - И кто же возьмет на себя труд отдать приказ.
Ты хочешь, чтобы это сделал я?
- А кто же еще" Конечно, ты. Зеленин - твой человек. Мое слово для него
ничего не значит.
А Стоянов - твой, - возразил Василий.
- Но руководишь проектом ты. Это была твоя идея, твое детище. И ты, Вася,
должен принять решение, каким делать второй набор. Таким, как предлагает
Зеленин, или таким, как предлагает Стоянов.
Василий Валерианович, до этого задумчиво прохаживавшийся по просторному
кабинету, остановился и присел на краешек длинного стола.
- Виталий, я понимаю, чего ты хочешь. Ты боишься брать на себя
ответственность, потому что не являешься профессионалом в том деле, которое
мы затеяли. Но и я в нем не компетентен. Именно поэтому мы поставили
Стоянова и Зеленина, которые хорошо знают дело. Разобраться, кто из них
прав, мы с тобой не можем.
- Но и загубить второй набор мы не имеем права, - вставил Виталий
Аркадьевич.
- Вот именно, - кивнул Василий. - Поэтому решение нужно принимать
стратегическое. Я имею в виду, что каким бы ни был второй набор, мы не
должны ставить под удар саму идею проекта. Не забывай, я его придумал, но
деньги под него дают другие. Не будет финансирования, не будет и проекта.
Зеленин - не просто мой человек. Он рекомендован мне теми, кто финансирует
наше дело. И если Стоянов будет с ним воевать, нам это боком выйдет.
- Но Стоянова тоже нельзя отдавать, - возразил Виталий Аркадьевич. - У
него есть выходы на самый верх, ты это прекрасно знаешь.
- Знаю.
Василий Валерианович снова принялся расхаживать по кабинету.
- Поэтому я предлагаю тебе вот что...
Через несколько минут Виталий Аркадьевич заметно повеселел. То, что
предлагал его давний приятель, было сложной, многоходовой комбинацией, но
позволяло решить проблему, которая еще недавно казалась ему почти
неразрешимой.
Первый удар был нанесен в челюсть, и Никита сразу почувствовал на
прикушенном языке вкус крови. Он не успел ничего сказать, когда последовал
второй удар, за ним - третий. Теперь его били в живот. Двое держали его за
руки, а третий методично наносил удар за ударом.
- Ну как? - поинтересовался один из тех, кто держал Никиту. - Хватит? Или
продолжим?
Никита молча кивнул. На большее у него сил не хватало.
- Чего киваешь-то? Продолжать, что ли?
- Нет, - с усилием выдавил он. - Не надо. Я скажу.
Его тут же усадили на диван. Двое уселись рядом, по обеим сторонам, чтобы
успеть схватить его, если начнет дергаться. Третий, тот, который его только
что бил, деловито открыл большую сумку, вытащил оттуда сначала небольшой
диктофон, потом видеокамеру. Диктофон поставил на столик рядом с диваном, а
камеру водрузил на плечо.
- Начинай. Сначала представься, назови свое имя и фамилию, год рождения и
адрес. Потом будешь отвечать на вопросы.
- Мамонтов Никита... - пробормотал он невнятно.
- Четче! Громко и внятно. Еще раз.
Никита собрался с силами. Он не понимал, чего от него хотели эти люди. То
есть он понимал, конечно, они с самого начала заявили, чего хотят, но он не
представлял себе, зачем им это нужно. Если бы они были из милиции... Но
нет, не похоже. С милицией он уже имел дело.
- Мамонтов Никита, семьдесят первого года рождения, живу в Москве по
адресу...
- Вот, уже лучше, - шепотом похвалил его тот, что сидел слева.
- Ты привлекался по делу об убийстве на Павелецком вокзале?
- Да.
- В каком году это было?
- В прошлом.
- Конкретнее, - потребовал тот, что стоял перед ним с камерой.
- В девяносто пятом.
- Значит, уже в позапрошлом, - уточнил тот, что сидел справа. Он тоже
говорил шепотом.
- А, ну да, в позапрошлом, - послушно согласился Никита.
Почему же тебя не посадили?
- Доказательств не было.
- Расскажи, как было дело. Подробно.
- Мы должны были встретить поезд...
- Кто это - мы? Я же сказал: подробно.
Никита рассказывал о совершенном полтора года назад убийстве, проклиная
все на свете, но в первую очередь - себя, свою слабость. Он боялся боли, он
никогда не участвовал в драках, и при помощи силы из него можно было
веревки вить. Тогда, в девяносто пятом, ею много раз допрашивали, но
допросы он вынес легко. Он был неглупым парнем, обладал хорошей памятью и
смекалкой, поэтому в показаниях не путался, твердо стоял на своем, быстро
поняв, что прямых доказательств у следствия нег и менты только ждут от него
ошибки, уцепившись за которую, его будут раскручивать. Он такой возможности
им не дал, и его отпустили с миром, а то убийство так и осталось
нераскрытым. От корешей он наслушался всяких страстей про то, как в милиции
бьют, и понимал, что если его ударят хотя бы два раза, он расколется. Но
его почему-то не били. И это его спасло.
А вот сегодня явились эти трое, заломили руки и стали избивать. Ему было
очень больно и очень страшно. И он рассказал им все.
* * *

Настя очень боялась, что прощальный вечер у Гордеева получится грустным,
но ее опасения, к счастью, не оправдались. Тон задал сам Виктор Алексеевич,
который много шутил, в основном на тему: кот из дому - мыши в пляс.
- Знаю, знаю, - приговаривал он, - рады до смерти, что я наконец от вас
уйду и перестану приставать со своими завышенными требованиями. Вот уж вам
свобода будет с новым-то начальником.
Новый начальник тоже был здесь, шутки Гордеева охотно поддерживал и вообще
показал себя обладателем живою и тонкою юмора. Рюмки не боялся, пил наравне
со всеми, но видимых признаков опьянения не обнаруживал.
Поскольку, кроме жены Гордеева, Надежды Андреевны, Настя была в этой
компании единственной женщиной, она рьяно взялась помогать хозяйке на
кухне. В один из таких моментов, взявшись вымыть тарелки перед подачей
горячего, Настя осталась на кухне одна. Перемыв посуду, она собралась было
уже выйти в комнату, но неожиданно передумала. Навалилась тоска, в горле
встал противный ком, к глазам подступили слезы, и она присела за кухонный
стол, налила себе стакан воды из-под крана и закурила. Да и от шума
захотелось отдохнуть.
- Вы опять прячетесь? - раздался у нее за спиной голос Мельника.
Она обернулась и сделала приветливое лицо Барин стоял рядом с ней, держа в
руках рюмку и бокал.
- Давайте выпьем, Анастасия Павловна, - сказал он, протягивая ей бокал. -
Это мартини. Меня предупредили, что ничего другого вы не пьете
Нить ей не хотелось, тем более с Барином. Но и отказываться неприлично.
Настя взяла бокал и вопросительно посмотрела на начальника.
- За что будем пить?
- За нас с вами.
- То есть?
- За нас с вами, - повторил Мельник с улыбкой. - За то, чтобы у меня,
вашего нового начальника, и у вас, лучшего аналитика Петровки, получилось
плодотворное сотрудничество. Я знаю, что вы пользуетесь заслуженным
авторитетом среди коллег, и от вашего отношения ко мне зависит и отношение
ко мне всех остальных. Поэтому наши с вами деловые отношения должны стать
добрыми и строиться под знаком взаимопонимания. За это я и прошу вас выпить
вместе со мной.
Ну что ж, подумала Настя, по крайней мере откровенно. Он, со свойственным
ему мужским шовинизмом, считает женщину в любом деле самым слабым звеном,
поэтому и видит ее в качестве самой легкой добычи. Переманив в свой стан
сначала ее, потом взявшись за других сотрудников, мягких и не строптивых по
характеру, он постепенно переведет количество в качество, заручившись
поддержкой большинства, после чего и с меньшинством справится.
Она слегка приподняла бокал и выпила мар" и ни, не чокаясь с начальником.
Надо было бы улыбнуться, но нас "роения нет... Барин осушил рюмку одним
"лотком.
- Что ж вы пьете не чокаясь, как за упокой души? - пошутил он.
- Извините, я далека от этих правил, - сдержанно ответила Настя.
Мельник поставил рюмку возле раковины и открыл духовку. Слабый запах
запеченного мяса сразу стал сильным, разлившись по всей кухне.
- По-моему, готово - сказал он. - Позвать Надежду Андреевну, или сами
справимся?
- Я все сделаю.
- Я вам помогу, - с готовностью откликнулся Барин, снимая с крючка
рукавички из толстого сукна. - Женщина с такими руками не должна таскать
горячие тяжелые противни. Я вам, кстати, еще с утра хотел сказать, да все
случая подходящего не было. У вас удивительно красивые руки, Анастасия
Павловна.
Настя с удивлением посмотрела на начальника, потом перевела глаза на свои
руки.
- Вы что, ухаживаете за мной? - спросила она.
- Почему вас это удивляет? Разве другие мужчины за вами не ухаживают?
Настя с неудовольствием подумала, что Барин прибегает к старым дешевым
приемам, а у нее нет практики, она к таким ситуациям не очень-то привычна.
За ней действительно редко ухаживали, да что там редко, почти никогда.
Конечно, мужчины оказывали ей знаки внимания, но это, как правило, бывало
связано с работой, с теми делами, которыми она занималась. Однажды ей
подарили огромную охапку роз, но цветы прислал представитель мафии, чтобы
уговорить ее помочь в раскрытии тяжкого преступления. В другой раз ей
прислали прямо домой букет гладиолусов в большой хрустальной вазе, но это
тоже была мафия, только уже другая, которая, наоборот, хотела заставить ее
отказаться от расследования. Несколько раз ее приглашали в рестораны,
иногда она принимала приглашения, иногда отказывалась, но опятьтаки это
было связано с необходимостью встретиться или поговорить с нужными по
работе людьми. И комплименты Настя чаще всего слышала не от искренних
поклонников (каковых у нее, в сущности, и не было никогда), а от людей
заинтересованных, желающих расположить ее к себе.
- Нет, - сказала она спокойно, но все же не сумев скрыть раздражения, -
мужчины за мной не ухаживают. Вероятно, им известно, что у меня есть муж,
конкурировать с которым им не под силу, поэтому и не пытаются.
- Вот как?
Барин пододвинул себе табурет и уселся рядом с Настей, совсем близко. Так
близко, что коленом касался ее бедра.
- И чем же так опасен ваш супруг? Он чемпион мира по кикбоксингу?
- Владимир Борисович, я не намерена обсуждать с вами своего мужа. Если вам
интересна формальная сторона вопроса, возьмите в отделе кадров мое личное
дело, там все написано.
- А если меня интересует неформальная сторона?
- Неформальную сторону я обсуждаю только с самыми близкими людьми. И
пожалуйста, господин начальник, не надо смотреть на меня так
многозначительно. Я уже давно вышла из того возраста, когда такие взгляды
могут произвести впечатление.
Мельник расхохотался. Смеялся он от души, весело, заразительно.
- Вы очаровательны, Анастасия Павловна! Почему вам всюду мерещится подвох?
Неужели вас кто-то так сильно испугал в этой жизни, что вы готовы в самых
невинных вещах видеть гадость и попытку вам навредить? Будьте проще. И сами
увидите, что вам станет легче жить. Вы даже не замечаете, что своей
хронической подозрительностью обижаете людей, которые не хотят вам ничего
дурного.
Он положил ладонь поверх Настиной руки, лежащей на столе. От такой
фамильярности она оторопела. Ладонь у Мельника была теплой, но Насте, у
которой из-за плохих сосудов руки почти всегда были холодными, она
показалась горячей грелкой.
- Между прочим, вы собирались заняться мясом, - напомнила Настя, резко
вставая и отходя чуть в сторону.
Мельник тоже поднялся и снова взялся за суконные рукавички. Вытащив из
духовки противень, он ловко переложил большой кусок запеченного мяса на
разделочную доску и принялся отрезать одинаковые по размеру и толщине ломти
и раскладывать их на стоящем здесь же блюде. Он стоял спиной к Насте, и она
собралась было уже незаметно выйти из кухни, когда се остановил голос
Барина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10