Акции сайт Водолей ру 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


OCR & SpellCheck: Larisa_F
«Только с дочерью»: Радуга; Москва; 1994
ISBN 5-05-004239-9
Аннотация
Книга Бетти Махмуди в соавторстве с Уильямом Хоффером «Только с дочерью» – реальная, леденящая кровь история о бегстве из Ирана волею судьбы оказавшейся там американки. Жестокий урок всем девушкам, мечтающим о браке и жизни на мусульманском Востоке!
Бетти Махмуди, Уильям Хоффер
Только с дочерью
1
Моя дочурка дремала на сиденье у иллюминатора в самолете компании «Бритиш Эйруэйз», ее рыжеватые кудри, обрамлявшие лицо, в беспорядке рассыпались по плечам. Их еще ни разу не стригли.
Было третье августа 1984 года.
Малышку изнурила долгая дорога. Мы выехали из Детройта в среду утром, а сейчас, когда наше путешествие близилось к концу, занимался рассвет – наступала пятница.
Мой муж Махмуди оторвался от лежавшей у него на коленях книги. Он водрузил очки на лоб, увеличенный залысинами.
– Ты бы начинала готовиться, – сказал он.
Отстегнув ремень, я взяла сумочку и по узкому проходу направилась в туалет, расположенный в хвосте самолета. Стюардессы уже собирали мусор и делали все, что положено перед посадкой.
Я допустила ошибку, призналась я себе. Если б только можно было сойти с самолета прямо сейчас! Я заперлась в туалете и взглянула на себя в зеркало – на меня смотрела до смерти напуганная женщина. Мне только что исполнилось тридцать девять лет – к этому возрасту следовало бы научиться устраивать свою жизнь. Как же я могла потерять контроль над ситуацией? – недоумевала я.
Я подправила косметику, стараясь сосредоточиться на том, чтобы выглядеть как можно лучше. Хоть я здесь и вопреки своей воле, ничего не поделаешь – надо держаться. Возможно, эти две недели пролетят быстро. А когда мы вернемся в Детройт, у Махтаб начнутся занятия в подготовительном классе пригородной школы, где обучение велось по методике Монтессори. Махмуди с головой уйдет в работу. Мы примемся за устройство нашего прекрасного дома. Надо только пережить эти две недели, твердила я себе.
Я порылась в сумочке в поисках плотных черных колготок, купленных по настоянию Махмуди. Натянув их, я оправила юбку строгого темно-зеленого костюма.
Еще раз взглянув на себя в зеркало, я решила, что не стану поправлять прическу. К чему эти старания? Я надела на голову плотный зеленый шарф – Махмуди сказал, что я должна проделывать это всякий раз, выходя из дому. Завязала шарф под подбородком и превратилась в старуху крестьянку.
Как быть с очками? По-моему, они мне не особенно идут. Однако в данном случае надлежало выбрать, что для меня важнее – понравиться семейству Махмуди или получше рассмотреть эту многострадальную страну? И я решила не снимать очки, тем более что шарф уже и так все испортил.
Я вернулась к своему креслу.
– Я вот что думаю, – сказал Махмуди. – Нам бы надо спрятать американские паспорта. Иначе их могут отобрать.
– Как же быть? – спросила я. Махмуди помолчал.
– Поскольку ты американка, то обыскивать будут твою сумочку. Паспорта возьму я. Меня-то вряд ли будут обшаривать.
Вероятно, муж был прав – у себя на родине он принадлежал к знатному роду, о чем свидетельствовало, в частности, его имя. Персидские имена очень многозначны, и полное имя Махмуди – Саид Бозорг Махмуди – о многом могло сказать любому иранцу. Саид – религиозный титул, указующий на то, что его носитель – как по отцовской, так и по материнской линиям – является прямым потомком Магомета. В доказательство Махмуди мог показать сложное генеалогическое древо, составленное на фарси. Родители нарекли его Бозоргом в надежде на то, что он оправдает заложенный в этом слове смысл: великий, достойный, благородный. Когда-то род носил фамилию Хаким, но Махмуди родился как раз тогда, когда шах издал указ, запрещающий подобные мусульманские имена, и отец мальчика сменил фамилию – в фамилии Махмуди корни скорее персидские, чем арабские. Происходит она от слова «Махмуд» – прославленный.
К престижу фамилии добавлялся еще и престиж его диплома. Несмотря на то, что соотечественники Махмуди ненавидят американцев, они преклоняются перед американской системой образования. Как врач, прошедший профессиональную подготовку в Америке, Махмуди, несомненно, принадлежал к элите иранского общества.
Я извлекла из сумочки паспорта и отдала их Махмуди. Он спрятал их во внутренний карман пиджака.
Вскоре самолет пошел на посадку. Двигатели заметно сбавили обороты, и самолет стал резко снижаться – я видела такое впервые.
– Здесь нужна быстрая посадка – из-за гор, которые окружают город, – объяснил Махмуди.
Самолет вибрировал от чрезмерной нагрузки. Махтаб проснулась и, охваченная внезапной тревогой, сжала мне руку. Она посмотрела на меня полными страха глазами.
– Все в порядке, – сказала я, – мы скоро приземлимся.
Зачем было мне, американке, лететь туда, где американцев ненавидят больше, чем любой другой народ на земле? Зачем было мне везти свою дочь в страну, ведущую непримиримую войну с Ираком?
Я тщетно пыталась отогнать от себя мрачные предчувствия, преследовавшие меня с тех самых пор, как племянник Махмуди Маммаль Годжи предложил нам отправиться в эту поездку. При условии, что в конце концов вы вернетесь к привычной, налаженной жизни, можно вынести двухнедельное пребывание где угодно. Но меня не покидало ощущение – хотя друзья и уверяли меня в его абсурдности, – что как только Махмуди привезет нас с Махтаб в Иран, то захочет оставить там навсегда.
Да никогда он этого не сделает, уверяли меня друзья. Махмуди стал настоящим американцем. Он прожил в Соединенных Штатах двадцать лет. В Америке как вся его собственность, так и медицинская практика, то есть и настоящее, и будущее. С какой стати ему возвращаться к прошлому?
На уровне здравого смысла эти аргументы казались убедительными, но никто, кроме меня, не знал, сколь противоречива натура Махмуди. Будучи любящим мужем и отцом, Махмуди порой проявлял удивительную черствость по отношению к своей семье. Обладая блестящим умом, не был чужд темных предрассудков. В нем уживались обе культуры – восточная и западная, – но даже сам он не смог бы сказать, которая из них главенствовала в его жизни.
У Махмуди были все основания вернуться вместе с нами в Америку после двухнедельного отпуска. Равно как и все основания силой удержать нас в Иране.
Если я предвидела столь чудовищный исход, то как же могла согласиться поехать?
Махтаб.
Первые четыре года своей жизни она была счастливым, общительным, жизнерадостным ребенком, нежно привязанным ко мне, к отцу и к своему кролику – дешевой сплющенной мягкой игрушке около четырех футов длиной, в белых горошинах на зеленом фоне. На ступнях у кролика были ремешки – Махтаб всовывала в них ножки и танцевала со своим любимцем.
Махтаб.
На фарси, официальном языке Исламской Республики Иран, это слово означает «лунный свет».
Но для меня Махтаб – свет солнца.
Когда шасси самолета коснулись земли, я посмотрела сначала на Махтаб, потом на Махмуди и окончательно поняла, что привело меня в Иран.
Мы спустились по трапу самолета под палящим, словно навалившимся на нас зноем тегеранского лета; когда мы шли по асфальту к автобусу, который должен был доставить пассажиров к зданию аэропорта, жара буквально пригибала нас к земле. А между тем было только семь часов утра.
Махтаб крепко держала меня за руку, вбирая в себя этот чуждый ей мир большими карими глазами.
– Мам, – прошептала она, – я хочу в туалет.
– Сейчас мы его найдем.
В зале прилета нас ожидало еще одно неприятное ощущение – удушливый запах пота, усугублявшийся жарой. Я надеялась, что нам удастся быстро отсюда выбраться, но здесь толпились пассажиры сразу с нескольких рейсов, и каждый из них норовил без очереди протиснуться к единственному окошку паспортного контроля, мимо которого только и можно было выйти из зала.
В этой давке нам тоже пришлось начать работать локтями. Я вела Махтаб впереди себя, ограждая ее от толпы. Со всех сторон раздавались визгливые крики. Мы обе взмокли от пота.
Я знала, что в Иране женщинам положено закрывать руки, ноги и лицо, тем не менее меня изумил вид всех служительниц аэропорта и большинства пассажирок – они были почти наглухо укутаны в чадру. Чадра представляет собой большой кусок материи в форме полукруга, который закрывает плечи, лоб и подбородок, оставляется лишь небольшое «окошко» для глаз, носа и рта. Похоже на одеяние средневековых монахинь. Наиболее благочестивые иранки оставляют открытым только один глаз. Женщины сновали по залу, волоча по нескольку сумок и чемоданов в одной руке, так как другой должны были придерживать чадру. Длинные черные полотнища, свисающие на грудь, мотались во все стороны. Больше всего меня изумило то, что именно чадру носить необязательно. Существуют и другие виды одежды, соответствующие жестким требованиям, предъявляемым к женскому туалету, однако, невзирая на немыслимую жару, мусульманки предпочитали это тяжелое покрывало. Какой же властью над ними обладают их общество и религия, размышляла я.
Через полчаса мы протиснулись к стойке паспортного контроля, где угрюмый клерк, осмотрев единственный иранский паспорт, удостоверяющий личности всех троих, поставил штамп и жестом велел проходить. Мы поднялись по лестнице – Махмуди впереди, мы с Махтаб за ним – и, завернув за угол, очутились в зале получения багажа, тоже битком набитом пассажирами.
– Мам, я хочу в туалет, – повторила Махтаб, переминаясь с ноги на ногу.
Махмуди спросил на фарси у укутанной в чадру женщины, где здесь туалет. Указав в дальний конец зала, она заспешила прочь. Оставив Махмуди дожидаться багажа, мы с Махтаб отыскали нужную дверь, но, подойдя к ней, остановились в нерешительности – оттуда исходило чудовищное зловоние. Сделав над собой усилие, мы вошли. Единственное, что нам удалось разглядеть в полутемном помещении, так это дыру в цементном полу, обрамленную плоской фаянсовой окружностью. Весь пол был загажен и кишел мухами.
– Тут плохо пахнет! – закричала Махтаб и потащила меня обратно.
Мы бегом вернулись к Махмуди.
Махтаб хоть и страдала, но не изъявляла желания поискать другой общественный туалет. Она предпочитала потерпеть, пока мы не доберемся до дома ее тетки, сестры Махмуди, о которой он отзывался с трепетом. Сара Махмуди Годжи была главой семейства, и все обращались к ней Амех Бозорг («Досточтимая тетушка»), что было проявлением глубокого уважения. В доме Амех Бозорг все встанет на свои места, решила я.
Махтаб валилась с ног от усталости, но присесть было негде, и мы разложили детскую коляску, которую привезли в подарок новорожденному родственнику Махмуди. Махтаб с облегчением в ней устроилась.
Стоя в ожидании багажа, которого все не было, мы вдруг услышали пронзительный крик, явно обращенный к нам: «Дабиджан! Дабиджан!» На фарси это означает «дорогой дядя».
Обернувшись, Махмуди громко и радостно приветствовал бегущего к нам человека. Мужчины крепко обнялись, и я увидела, что Махмуди плачет, – в этот момент я устыдилась своего нежелания ехать в Иран. Ведь здесь его семья. Его корни. Разумеется, он хотел, да и должен был увидеть своих близких. Пусть он наслаждается их обществом в течение этих двух недель, а затем мы вернемся домой.
– Это Зия, – сказал Махмуди.
Зия Хаким тепло пожал мне руку. Он принадлежал к многочисленным мужским родственникам моложе Махмуди, которых тот называл попросту «племянниками». Сестра Зии, Малук, была замужем за Мустафой, третьим сыном досточтимой старшей сестры Махмуди. Их матери были родными сестрами, а отцы – родными братьями, впрочем, я так до конца и не уяснила, в каком родстве они состояли. Слово «племянник» было наилучшим выходом из положения.
Зия был в восторге оттого, что наконец-то встретился с женой Махмуди, американкой по происхождению. На прекрасном английском он приветствовал меня на иранской земле.
– Я счастлив, что вы приехали, – сказал он. – Мы так долго этого ждали!
Тут он схватил Махтаб на руки и, сжимая ее в объятиях, стал целовать.
Он был красавцем с классическими арабскими чертами лица и неотразимой улыбкой. От большинства иранцев, сновавших вокруг, его отличал высокий рост, а его обаяние, хорошие манеры и интеллект сразу обращали на себя внимание. Я надеялась, что такова вся семья Махмуди. Рыжевато-каштановые волосы Зии были модно подстрижены. На нем был ладный, сшитый на заказ костюм и свежая рубашка с расстегнутым воротничком. Его опрятность порадовала меня больше всего.
– Снаружи тебя дожидается целая толпа, – ликуя, сказал Зия. – Они здесь уже несколько часов.
– Как ты умудрился проскользнуть через таможню? – спросил Махмуди.
– У меня здесь приятель работает.
Махмуди просиял. Он осторожно вынул из кармана наши американские паспорта.
– Что нам с ними делать? – спросил он. – Нельзя, чтобы их конфисковали.
– Я о них позабочусь, – сказал Зия. – А деньги при вас есть?
– Да. – Махмуди приложил к паспортам несколько банкнот и вручил все это Зии.
– Увидимся у выхода, – сказал Зия и исчез в толпе.
Зия произвел на меня большое впечатление. Его внешность и уверенная манера держаться служили подтверждением тому, что Махмуди рассказывал мне о своей семье. Большинство из его родственников были хорошо образованы, имели университетские дипломы. Они занимались либо медициной, как Махмуди, либо бизнесом. Кое-кто из «племянников» навещал нас в Соединенных Штатах, и, похоже, все они были из достаточно высоких социальных слоев у себя на родине.
Но даже Зия не мог ускорить процесс выдачи багажа. Служащие суетились и беспрестанно переговаривались, но дело не двигалось с места. В итоге мы проторчали в этой духоте больше трех часов – сначала в ожидании багажа, а затем в бесконечной очереди к таможенному инспектору. Махтаб терпеливо помалкивала, но я знала, как она мучается. Наконец мы протиснулись к стойке – Махмуди впереди, я и Махтаб, сидящая в коляске, за ним.
Таможенный инспектор тщательно досматривал каждое место нашего багажа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56


А-П

П-Я