Всем советую сайт Wodolei.ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

У тебя ведь отпуск, n'est-ce pas? Почему бы тебе не провести его со мной? Хотя бы пару дней! Мне обязательно нужно с тобой поговорить. Это важно. Катрин вздохнула.
– Если бы ты известил меня раньше!
– Я уже раз звонил, я ведь сказал только что.
– Я имею в виду – намного раньше. За неделю. Тогда я бы распланировала свое время иначе.
– Ну как можно быть такой тяжелой на подъем? Ладно. Ты не можешь прилететь в Мюнхен, тогда я поменяю билет и прилечу в Дюссельдорф, встретимся в твоей квартире.
– Как же мне это сделать?
– Отвезешь семью в Зауэрланд и вернешься.
– На это уйдет много часов, Жан-Поль.
– Ну и что, выходит, я не стою этих идиотских часов?
– Да я-то сама побежала бы к тебе хоть в пустыню. Но семья…
– Семья отлично обойдется и без тебя, поверь мне. Маленькая девочка и grand-mere всегда d'accord.
– Подожди! – Катрин прикрыла низ трубки ладонью. – Как вы смотрите, если я вас только подброшу в Винтерберг, а потом…
– Ну конечно, дорогая! – прервала ее Хельга Гросманн. – Считай себя свободной от ответственности за нас.
– Фу, как глупо и скучно, – пробурчала Даниэла. Катрин отняла ладонь от трубки.
– Договорились. Я приеду. Не могу только точно сказать, в котором часу. Погода здесь отвратительная.
– Главное, веди машину осторожно, ch?rie! А я подожду.
Еще несколько прощальных фраз, и Катрин положила трубку.
– Мне так жаль, – сказала она. Хельга Гросманн пожала плечами.
– Почему ты должна проводить время с нами, если тебе предлагается что-то более приятное?
Даниэла недовольно фыркнула:
– Ты – предательница!
Катрин вся сжалась.
– Придется тебе к этому привыкать, дорогая, – произнесла Хельга Гросманн. – Отношения между женщинами всегда рассыпаются в прах, как только на горизонте появляется мужчина.
– Это неправда, – запротестовала Даниэла.
– Правда, дорогая, поверь мне. Так уж заведено.
– Нет, бабушка. Ведь ты бы никогда нас не оставила на произвол судьбы из-за какого-то чужого дяди.
– Почему же, – возразила Катрин, – однажды она уже почти решилась на это.
– Но все-таки не сделала!
– Это потому, что я учинила страшный скандал.
– Правда? – усомнилась Даниэла.
– Пусть бабушка тебе сама расскажет. А я пойду приоденусь, чтобы мы могли наконец отправиться в путь.
В ванной комнате Катрин сняла джинсы, пуловер и рабочий халат и запихнула их в бак с грязным бельем. Моя руки, она видела в зеркале свое бледное лицо с ясными серыми глазами. Оно выглядело истощенным. Она чувствовала себя как тот ребенок из сказки, который стоял внутри очерченного мелом круга, не смея из него выйти, в то время как другие дети дергали его в разные стороны.
Неужели она действительно поступала несправедливо, оставляя всего на пару дней – ведь больше-то и не получится! – мать и дочь в пансионате. Рассудок отвечал однозначно: «нет», но все равно какое-то смутное чувство вины не покидало ее.
Как это было тогда, много лет назад? Катрин уже давно об этом не вспоминала, да и мать ни разу не коснулась этой темы, но обе они ничего не забыли. Катрин была тогда старше, чем Даниэла теперь, лет двенадцати-тринадцати. Дед и бабка уже умерли, квартира осталась Хельге и Катрин на двоих. Казалось, пришел момент, когда жизнь девочки могла снова стать более приемлемой.
Тут-то и появился этот человек, к которому Катрин сразу почувствовала отвращение. Почему? Потому что он был таким обывательски-сверхкорректным высокопоставленным чиновником почтового ведомства? Или потому, что она боялась, как бы он не отнял у нее мать? Даже сегодня она не могла ответить на этот вопрос. Но теперь Катрин склонялась к мысли, что он вообще-то был человеком вполне порядочным. Иначе ее мать, весьма критически оценивавшая мужчин, никогда не ощутила бы к нему симпатии. Но Катрин всегда его ненавидела.
Она себя не выдавала, играя роль девочки великодушной и мужественной. Катрин и сейчас еще помнит, как ее довольная собой мать прихорашивалась, что-то напевая, словно совсем юная девушка. Катрин была уверена в том, что, когда этот призрак исчезнет и наступит пора неизбежного разочарования, она будет достаточно надежной опорой для матери и сумеет утешить ее.
Этого человека, который вовсе не был родственником, ей приходилось называть «дядя Карл». Так она и поступала, хоть и с некоторой долей иронии, на которую, впрочем, взрослые внимания не обращали. Катрин страдала, когда он оставался у них на ночь. Спал он в большой комнате, где раньше стояла кровать родителей Хельги, а теперь – ее самой. Но, во всяком случае, «дядя Карл» никогда не появлялся перед Катрин в спальной пижаме или в кальсонах, и эта его деликатность делала сосуществование сносным.
Но когда мать объявила дочери (а было это во время завтрака, в понедельник – Катрин помнила этот день будто вчерашний), что она, Хельга, и «дядя Карл» собираются пожениться, Катрин разбушевалась:
– Ты не посмеешь причинить мне такое зло! – кричала она. – Мне совершенно нет дела до того, что он меня любит. Он мне не нужен. Пошли его к черту! Я ненавижу его!
Все аргументы матери отскакивали от нее, как от стенки горох. Для нее не имело никакого значения, что он хорошо зарабатывает и может рассчитывать на высокую пенсию. В то, что он – очень порядочный человек, она верить не желала. А то, что он собирается заменить ей отца, она находила просто смешным.
– Хватит с меня твоих глупостей, – кричала Катрин, – я ими сыта по горло! Или он, или я! Это мое последнее слово.
– А что если я выберу его? – спросила мать с удивительной твердостью.
Этого Катрин не ожидала. У нее перехватило дыхание. Разве мать не твердила ей постоянно: «Ты – все, что осталось у меня в этом мире»? А теперь, значит, уже не «все», она уже не «единственная», а просто «ничто»? И кто же ее оттеснил? Этот скучный мелкоклетчатый тип – «дядя Карл», которого мать знала всего несколько месяцев и не успела даже как следует разглядеть!
Первым побуждением Катрин было ответить: «Тогда я сбегу!» Но в тот же момент она поняла, что эта угроза глупа. Беглецов-детей, как правило, ловили, унижали и возвращали домой или отправляли в детский дом. Ей надо было придумать ответ похлеще, и он тут же пришел ей в голову:
– Тогда я уйду к отцу, и…
Мать с явной издевкой продолжила:
– …И Марго очень обрадуется.
– …И отец обязательно устроит меня в хороший интернат, – завершила свою мысль Катрин самым холодным тоном, какой только смогла изобразить.
Мать побледнела. Она знала, что предположение Катрин не беспочвенно. Густав Гросманн определенно не пожалел бы сил и энергии, используя подвернувшийся случай, чтобы вцепиться в дочь и отобрать ее у матери. Хельга знала, что жизнь Катрин в интернате вовсе не означала бы вечную разлуку, что несколько раз в году бывают каникулы, большие и малые, что дочь и в интернате будет нуждаться в материнской заботе…
Однако Катрин представила это себе совсем иначе, да и сегодня еще полагала, что мать тогда испугалась потерять дочь раз и навсегда. Катрин не видела других причин своей победы в этой битве. Ибо мать действительно отказалась от Карла. Правда, некоторое время они еще встречались, это девочка чувствовала. Но он уже никогда больше не приходил к ним в дом, а вскоре все вообще увяло само собой. Но с тех пор Катрин чувствовала себя виноватой перед матерью.
Однако была ли она действительно виновата? Может быть, матери нужно было бороться за человека, которого она любила? А любила ли на самом деле? А может быть, сопротивление дочери помогло ей избежать нежелательной для нее официальной регистрации брака?
Вопросы, вопросы… Ответа на них Катрин не найдет никогда. В свое время мать не могла говорить с ней на эти темы, ведь дочь была еще девочкой-подростком. Но и ныне их не затронешь. Да это и бессмысленно, потому что мать обязательно истолкует обстоятельства так, как это подходит именно ей. Она скажет: «Я пожертвовала ради тебя счастьем всей своей жизни». Этих слов мать никогда не произносила, но даже и не высказанные, они всегда витали в воздухе. Стряхнуть с себя это наваждение у Катрин не было сил. Она всегда жила с навязчивым ощущением долга – она была обязана компенсировать матери то счастье, которое обошло Хельгу стороной из-за неуступчивости дочери.
Позже, когда в жизнь Катрин вошел Петер, она попыталась вырваться из порочного круга. Но эта попытка окончилась так, что хуже некуда.
Резкий стук в дверь прервал раздумья Катрин.
– Ну давай же, мама, выходи, наконец! – кричала Даниэла. – Ты все еще не готова?
Катрин завернула краны, вытерла руки полотенцем и вышла из кухни.
– Сейчас иду, – ответила она с вымученной улыбкой, – только кое-что еще переодену.
В своей комнате она, готовясь к отъезду в Зауэрланд, разложила на кровати серые фланелевые брюки и красный пуловер с белым норвежским орнаментом. И задумалась, будет ли эта одежда подходящей для встречи с Жан-Полем. Впрочем, раздумывать было бесполезно, ведь платья и юбки она упаковала заранее, а теперь уже не могла попусту тратить время, внося какие-то изменения.
Даниэла ходила за ней по пятам и ждала, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– А ты тогда действительно пошла бы в интернат?
Катрин застегнула молнию на брюках.
– Да.
– Теперь жалеешь, что не сделала этого?
– Я об этом никогда не думала, – ответила Катрин, натягивая пуловер.
– Но ведь хотела пойти?
– Думаю, что на самом деле нет. Я только хотела напугать бабушку.
– Довольно-таки подлая затея, а?
– Да, это было глупо, – признала Катрин и расчесала щеткой свою черную, как вороново крыло, гриву.
– Что значит «глупо»?
– Заставить любить невозможно.
– Но ведь бабушка всегда тебя любила? Или нет?
– Да, конечно. Но я не хотела делить ее любовь с кем-то еще. В этом-то и состояла проблема. – Катрин положила щетку на место и подтолкнула Даниэлу к выходу.
– Но ведь мою любовь ты делишь с бабушкой, а бабушкину – со мной…
– Мы все трое любим друг друга, тут все нормально. А где же бабушка?
– Уже пошла вниз с большим чемоданом. Скажи, а ее друга ты не любила?
– Не любила, Бог тому свидетель. – Катрин надела куртку. – Терпеть его не могла.
– Ага, – сказала Даниэла, – кажется, до меня постепенно доходит.
По пути в Винтерберг разговор не клеился. Неприятный мокрый снег падал с серого неба, дворники-стеклоочистители качались без остановки. Катрин, надев очки, вела машину, напряженно следя за дорогой.
Даниэла сидела сзади на своем привычном месте, углубившись в чтение, хотя раньше от чтения в машине ей уже неоднократно становилось дурно. Но Катрин не стала напоминать об этом: она была рада, что девочка хотя бы на время занята и помалкивает. Если же ей станет нехорошо, подумала Катрин, придется просто на некоторое время остановиться.
За Кёльном, у городка Ольпе, Катрин свернула с магистрального шоссе на боковое ответвление. Здесь стало еще хуже. Дорога была мокрой и скользкой от снежной слякоти. Катрин была рада, что позаботилась о зимних шинах.
Хельга Гросманн сидела рядом с дочерью и непроизвольно держалась за пряжку ремня безопасности, словно готовясь к аварии. Нередко колеса начинали буксовать, но Катрин управления не теряла. Она благодарила судьбу, что встречного движения почти нет. Не обращая внимания на обгоны, она вела машину уверенно и решительно, готовая к тому, что, как только они минуют озеро Бигге и поднимутся в горную местность, дорога будет еще хуже. Но постепенно дождь сменился снегом, и дорога стала суше.
– Посмотри-ка, Даниэла, снег пошел! – обернулась к внучке Хельга Гросманн. – У нас там будет изумительно красиво.
– Бабуля, меня вроде бы мутит.
– Отложи в сторону книгу, покрути ручку, чтобы опустить стекло, и сделай глубокий вдох!
«И почему это всегда надо говорить одно и то же? – думала Хельга. – Я ведь знала, что так и будет. Но не пожелала вмешиваться. Я все же не мать. А Катрин, кажется, сейчас только о том типе и думает»
Хельга вовсе не держала зла на Катрин за то, что та заставила ее в свое время отказаться от Карла. Когда Хельга недавно рассказала об этом Даниэле, то вдруг осознала, сколь комичен в сущности этот эпизод. Над ним вполне можно посмеяться.
Глупо было с ее стороны пытаться вторично выйти замуж. Зачем все это? Чтобы у него были своевременно выглаженные рубахи и обед на столе? Ведь все свелось бы именно к этому. Мать Карла, следившая за ним раньше, умерла за год до его знакомства с Хельгой, так что он просто искал ей замену. Хельга чувствовала это уже с самого начала. Но совершенно убедилась в этом, когда он не пожелал оставаться в роли любовника: этого ему было недостаточно.
«Прощай, Карл, – думала она, – спасибо, что ты исчез. Это спасло меня от массы неприятных переживаний».
Да и дочери она должна быть благодарна. Если бы Катрин не вынудила ее отказать Карлу, то, кто знает, может быть, ему и удалось бы воспользоваться временной слабостью молодой еще тогда женщины.
Карл Лафитт. Как сложилась его судьба? Конечно же, он женился на ком-то другом. Он был надежным и корректным человеком, вполне способным подарить спокойную жизнь женщине, которая ее ищет.
Уже много лет Хельга не вспоминала о нем. Как случилось, что мысль о Карле посетила ее именно сегодня? Воспоминания навеял разговор с Катрин. Случайно? Или дочь хотела этим напоминанием сказать что-то определенное? Может быть так: «Только не устраивай мне сцен по поводу Жан-Поля!»
Но необходимости намекать на это не было. Ведь Хельга никогда никаких сцен не устраивала, Катрин не может этого не знать. Хельга подавляла в себе всякие упреки и терпела все, как бы Катрин ей ни досаждала.
После всех совместно прожитых лет, после всего, что им пришлось вместе претерпеть, Хельга считала, что имеет право на дружбу дочери. Но Катрин, кажется, была не в состоянии это понять. Не раз и не два она топтала ногами материнское сердце.
Конечно, Хельга сознавала, что подобное выражение звучит напыщенно. Но именно так она воспринимала поведение дочери.
Надо признать: не сказать Катрин о звонке Жан-Поля было не более чем детской проделкой. Но ведь Хельга знала, к чему это приведет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30


А-П

П-Я