И с расширенными от боли глазами она вцепилась в края высокого монтажного табурета так, что побелели костяшки пальцев. Да не остудится пламя веры моей,Да не оступится праведность ног моих,Да не вырвут черви сомнений меня из тебя,Золотые лучи очей твоихДа не солгут… Пат пришла в себя у раскрытого окна в коридоре, куда ее вытащили двое пожилых монтажеров.– Да-да, очень жарко, и сегодня такая беготня целый день, – бормотала Пат. – Спасибо, спасибо, я уже вполне оправилась… Сейчас постою еще минутку и вернусь, не беспокойтесь…Старички ушли. Пат до крови кусала губы, чтобы только убрать вязнущий в ушах смертельно-черный голос, но он не исчезал, а темными крыльями бил по самому сердцу – разрушая, проклиная, маня. И вдруг дикое животное желание охватило Пат: шатаясь, она шла вниз по пустым лестницам, ничего не видя и ощущая себя лишь бездонным лоном, готовым принять любого. В огромном нижнем холле, обычно кишащем людьми, сейчас стоял лишь Алекс-тонкий, словно нарочно поджидавший ее. Разумеется, это было глупостью, вероятно, он просто только что приехал на свой шестичасовой выпуск новостей, но Пат уже шла к нему, раскрывая губы, на которых еще не высохла кровь, и слабо, неуверенно протягивая руки. Алекс воровато оглянулся и рывком притянул ее к себе. Пат мгновенно обмякла у него в руках, сползая животом по умело подставленному колену. Но как только чужие влажные губы коснулись ее рта, Пат как током ударило омерзение, и с глухим стоном вырвавшись из рук ничего не понимающего Алекса, она бросилась на улицу.– Мэт… Стив, Стив! Мэт, – шептала она, плохо видя дорогу из-за мутивших глаза слез и, как пьяная, судорожно перекладывая руль из стороны в сторону. Она чуть было не налетела на стайку школьников, рассевшихся, как птицы, на краю тротуара и потягивавших из пластмассовых стаканчиков колу. И эти стаканчики вдруг ясно воскресили перед Пат такой же теплый осенний день, когда она сидела в сквере на Честер-стрит после визита к врачу, подтвердившему ее опасения. Шестнадцатое октября! Неужели прошел год? Год, суливший так много счастья, а обернувшийся смертью, не сыном, пустой постелью. Может быть, все это лишь сон, и вот сейчас она поднимется по каменным ступенькам дома под красной крышей и, обвив руками высокую загорелую шею, прошепчет в жаркую полутьму: «Милый, я…».Домой она добралась чудом. Не поздоровавшись и пролетев мимо саркастически поджавшей губки миссис Кроули, Пат вбежала в детскую и выхватила дочь из рук опешившей Дины. Она трогала ее руки и волосы, словно пытаясь удостовериться, что Джанет действительно существует.– О Боже! Простите меня, Дина, со мной происходит что-то нехорошее.Пат приняла контрастный душ и выпила каких-то успокоительных капель. Разговаривать со Стивом бесполезно, у него есть позиция, с которой его не сдвинешь, и к тому же он в свои тридцать три года прожил и перечувствовал уже так много, что может ждать. А она хочет жить сейчас, жить так же, как и работать: упоенно, весело, жадно! Как объяснить ему это? Именно объяснить, ибо цельной честной натуре Пат были органически чужды любые уловки. Она представила себе, как будет соблазнять Стива, и даже тихонько рассмеялась нелепости такой сцены.Что ж, в таком случае лучше уж думать про работу. И, размышляя о том, как убедительней доказать Уэлчу необходимость убрать из «Шапки» эти дурацкие, размалеванные под натуру задники, уставшая Пат задремала прямо в гостиной.Разбудила ее тяжелая рука Стива, легшая на плечо.– Патти, проснись. Джанет, кажется, заболела. Как ледяной водой, Пат окатило чувством ужаса и вины. Это наказание за то, что она любит девочку меньше, чем любила бы сына! Бедная малышка, мало того, что ее предал отец, ее каждодневно предает своей отстраненностью и мать! Пат вскочила, как распрямившаяся пружина.– Идем!– Подожди, там врач. Дину я тоже попросил остаться. На всякий случай, – виновато пояснил Стив.– Если с ней что-нибудь случится, я…Но тут появился немолодой, весьма респектабельного вида доктор, которого нашла всезнающая миссис Кроули. Пат показалось, что он сошел прямо-таки со страниц так любимого ей с детства Диккенса – и она сразу поверила ему.– Что, доктор?!– Ничего страшного. Немецкая корь, то есть, я хотел сказать, обыкновенная краснуха.Полный покой, как можно меньше света и как можно больше питья. Я приду, если позволите, завтра около одиннадцати. – И, получив свой чек, доктор величественно удалился.– У тебя была корь?– По-моему, была именно краснуха.И они, перебивая друг друга, стали вспоминать и решили, что все детские болезни остаются в памяти лишь странным ощущением жара да обилием сластей и внимания.– Все-таки пойдем туда. Надо отпустить Дину.В детской было почти темно, лишь мерцал под потолком зеленоватый свет ночника в виде аппетитного круглобокого яблока. Джанет уже заснула после лекарства, показывая, как маленький дракончик, три своих роскошных крупных зуба, но от кроватки все еще шла волна жара. И Стив с удивлением почувствовал, что такая же волна идет от тонкой руки Пат, сжимающей деревянные перильца. Тогда он осторожно придвинул к ней свою руку – мускулистую, заросшую рыжеватыми волосками. Внутри у Пат словно что-то оборвалось, и, закрыв глаза, она стояла, не двигаясь, слыша только гулкие удары собственного сердца. Горячие руки стали вдруг ледяными, а когда она поняла, что Стив медленно раскрывает полы ее халата, по ее спине поползла морозная змейка озноба…Она пришла в себя от собственного крика, в котором выплеснулось все чудовищное изнеможение и напряжение этих часов любви. За окнами уже светало, а ошеломленная Пат все еще продолжала недоверчиво трогать свое тело, удивляясь, как можно было сыграть на нем столь удивительные мелодии. Это не был яростный натиск Мэтью, распинавшего ее на кровати, как на кресте – тогда все с самого начала полыхало инквизиторским костром. Теперь это начиналось майским утром в плеске волн, переходящем в июльский изнемогающий полдень, а затем – в щедрые дары сентября, и только напоследок, словно взрываясь рождественским фейерверком, Стив дал ей наконец свободу, и она летела, летела, летела в звездное прозрачное небо и кричала…– Постарайся сдерживать крик, от этого наслаждение станет только глубже… – Голос Стива был совершенно спокоен и ровен. Ни прерывистого дыхания, ни капель пота на высоком лбу. – Тебе еще многое предстоит узнать, малышка. А теперь надо успеть поспать.Тихо усмехнувшись, он зажал зубами сигарету и, не закуривая, вышел. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Впервые Джанет увидела бабушку Селию и дедушку Чарли ранним майским утром своего пятого дня рождения. Проснувшись в большой, уже почти взрослой постели, она увидела их обоих, стоявших рядом и державшихся за руки, словно они сами были маленькие дети. Джанет чуть приоткрыла свой ярко-синий, продолговатый, как крупный миндаль, глаз и тут же снова зажмурилась.– Ах, хитрюшка, мы же видим, что ты уже проснулась! – Голос бабушки звучал прямо как перелив старинных часов, которые Джанет так любила слушать в отцовском кабинете. Этот кабинет был местом всевозможных чудес и неожиданностей: там лежали таинственные, холодные и тяжелые портсигары, открыть которые не представлялось никакой возможности, разноцветные запонки в скрипучих кожаных коробках, там жила огромная белая черепаха под странным названием компьютер, и многое-многое другое, чему еще и названия не было. В кабинете же у мамы всегда было пусто, и только противно шуршали белые листы бумаги – Джанет старалась никогда там не задерживаться.Дедушка же ничего не сказал, а просто наклонился к ней и защекотал своими жесткими полуседыми усами. Тогда Джанет встряхнула копной золотых кудрей и протянула им сразу обе руки. Наконец-то сбылась ее мечта – теперь она счастливая обладательница бабушки и дедушки! Пусть они оказались совсем не такими, какими она представляла их себе, слушая редкие вечерние рассказы мамы – девочка всегда видела их старушкой в чепце и великаном с дымящейся трубкой, которые живут на сказочном зеленом острове, – они оказались еще лучше. Бабушка была, пожалуй, даже красивей мамы, потому что у нее были прекрасные медные волосы, казавшиеся волшебной шапкой, а дед… Но с папой, конечно, сравниться не мог никто.Все утро Джанет показывала им квартиру и свои тайные уголки в ней.– Вот тут каминная, а тут живет наша домотра… дра… вравительница, а это папина спальня, а это мамина… – Селия и Чарльз быстро переглянулись. – А тут живет Дина, но теперь будете спать вы…Днем, когда малышка уснула, Селия и Чарльз сели пить кофе в каминной.– Очаровательное существо, но совершенно ни на кого не похожа, – улыбнулась Селия, вспомнив, какой застенчивой и серьезной была пятилетняя Пат. – Может быть, девочка даже слишком раскованна. Мне бы хотелось взять ее с собой, эти американские школы…– Давай подождем еще пару лет, дорогая. Как бы оторванность от родителей не уничтожила в ней эту жизнерадостность.– Не уверена. Знаешь, в этом доме все-таки чего-то недостает. Я не знаю, как это выразить, но… – Селия своей глубинной женственностью смутно чувствовала в доме дочери какую-то пустоту. – Что за странность расходиться на ночь по своим спальням. – Ее рука невольно легла на руку мужа. – Нет, Чарли… Да у них и времени нет заниматься девочкой. Представляешь, она даже ни разу не была в церкви!– Тогда попробуй, поговори с Пат, а я, в свою очередь, обсужу этот вопрос со Стивеном.Приехавшая с выездной съемки уже почти заполночь, Пат сидела у себя в спальне и снимала грим, не успев сделать этого в Маркус Хуке, где пел свои новые песни слегка панкующий, но прелестный Джонни Кэш. Селия, как всегда, вошла совершенно бесшумно и мягко опустилась в кресло напротив дочери. Она долго с тихой улыбкой рассматривала ее: порывистая угловатая девочка превратилась в молодую женщину с изящной пластикой и тонким, но уверенным лицом. Очень короткая стрижка подчеркивала гладкую круглую шею и хорошо вылепленные высокие скулы, а в глазах читалось то сознание собственного достоинства, которое так привлекает людей, одновременно не давая им перейти определенной черты. «Как печально, что у нее всегда такие глаза», – подумала Селия, наблюдавшая за дочерью уже несколько дней, но вслух ласково сказала:– Ты очень много работаешь, Патриция. Джанет и Стив совсем тебя не видят.– Стив сам занят с утра до вечера, а у Джанет есть Дина. К тому же она изумительно самостоятельная девочка. Совсем не то, что я была в ее возрасте.– Потому что тебе доставалось больше любви, дорогая. А у вас в доме холодно.Глаза Пат неожиданно сузились.– Любви? Холодно? Мамочка, это все сказки для шестнадцатилетних девочек. Я безумно люблю свою работу, я нашла себя, понимаешь? И Стив удивительный человек и… – Пат чуть запнулась, – и в постели он изумителен. Я не говорю уж о его отношении к Джанет. Лучше отцов я не видела.– Даже твой собственный?– Ну, мама! Словом, я, правда, очень-очень счастлива.– Почему же вы не хотите завести второго? Пат поморщилась.– Опять это? – Она вытянула перед собой руки, изобразив живот. – Несвобода, тяжесть, уродство? Нет! У меня колоссальные планы, мамочка. Мы со Стивом на днях открываем новый канал, представляешь, на весь атлантический регион, а потом – вся Европа, от Испании до Украины! Люди должны слушать человеческую музыку, а молодые таланты иметь возможность пробиться. Знаешь, какого певца мы писали сегодня?! Удивительная песня о розе. – И внезапно откуда-то из самых темных глубин ее существа всплыли, опьяняя сознание и тело, совсем другие печальные строки: Вознеси из далей далеких розу сна и помести в мою пустоту… Холодная бледность залила лицо Пат.– Тебе нехорошо?– Я очень устала сегодня, мама. – Пат потерла висок. – Ты ведь пришла ко мне с каким-то разговором, правда?– Правда. Мы хотели бы забрать девочку к себе. Вы оба так увлечены работой, что у Джанет не будет настоящего детства. Даже такого, как у тебя. А нам, пройдя уже почти половину жизни, хочется дать внукам ту сладкую, золотую и счастливую пору, которая потом станет им убежищем в любых жизненных бурях. К тому же английское образование…Пат прикрыла глаза тонкими пальцами со множеством серебряных колец.– Стив будет против, мама.– Стивен? А ты?– А я… Я за. За – хотя бы потому, что здесь, в Америке, порой дуют очень страшные ветры перемен, перед которыми человек беззащитен. Общество слишком открыто и для хорошего, и для дурного. Пусть лучше душа ее окрепнет в нашей старой, закрытой, добропорядочной Англии. И у меня будет повод навещать вас. А с деньгами, как ты понимаешь, вопроса нет.– Мы могли бы забрать ее прямо сейчас.– Подожди немного. Мы откроем канал, и тогда я сама привезу Джанет. К тому времени я сумею убедить Стива. Уже поздно, мама, давай спать. – Пат ощущала сейчас только пустоту и усталость. – Я вам очень благодарна.Четвертый баронет так и не дождался зятя, хотя просидел в каминной, куря коллекционный вирджинский табак Стива из возимой с собой повсюду старой вересковой трубки. Около двух он с выражением покорности судьбе пожал угловатыми плечами и отправился к жене.Стив появился уже под утро и, проходя на цыпочках к себе, не удержался от того, чтобы восхищенно и одобрительно хмыкнуть.Из спальни, отведенной Фоулбартам, доносились странные звуки. Дедушка с бабушкой явно занимались любовью.До открытия нового канала, который с легкой руки Кейт Урбан было решено назвать «Кантри Мьюзик Телевижн», оставалась неделя. Уже давно были напечатаны и разосланы билеты на торжественный банкет, который собирались устроить в лучшей гостинице Трентона – «Нью-Джерси-Хилтон», не говоря уж об утвержденном и подписанном Шерфордом – президентом канала – штатном расписании и сетке вещания. Кейт изящно и незаметно сумела перетащить на новый канал почти всех лучших людей телецентра, а Патриция создала три основные ежедневные передачи: «Утреннее шоу» – с половины восьмого утра, «Большой билет» – днем и несколько видоизмененную «Шапку» – вечером. Кроме того, по выходным предлагалась особая программа «Чемоданчик» – подробное интервью с каким-либо наиболее популярным в данный момент исполнителем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34