– Я бы хотела поговорить… попросить об одной услуге.Рези вскакивает с кресла, торопливо поправляет со счастливым видом шляпу… она поняла:– Я ухожу… Да, вот именно, никак не могу остаться… А завтра мы побудем вместе подольше, да, Клодина? Ах, Рено, как, должно быть, вам завидуют, что у вас такая прелестная девочка!Она исчезает под шелест собственных юбок, оставив Рено в замешательстве.– Она что, с ума сошла? Что это с вами обеими?(Боже мой! Заговорю ли я когда-нибудь? До чего тяжело!..)– Рено… я… вас…– Что такое, девочка моя? Какая ты бледненькая!Он сажает меня к себе на колени. Может быть, так будет легче…– Дело вот в чём… У Рези весьма назойливый муж…– Это верно, особенно для неё.– И для меня тоже.– Вот так так! Хотел бы я на это посмотреть!.. Неужели он себе позволяет что-нибудь такое?..– Нет. Не двигайтесь, обнимите меня снова, вот так… Просто этот несчастный Ламбрук всё время торчит у нас за спиной.– Ах, вот как?.. (О чёрт! Я ведь знаю, что Рено далеко не глуп. Он же всё понимает с полуслова.) Ах ты, влюблённая крошка! Значит, кто-то мучает тебя с твоей Рези? Что нужно сделать? Ты же знаешь: твой старый муж тебя любит и не станет лишать радости… Твоя светловолосая подруга прелестна, она так тебя любит!– Да? Вы так думаете?– Уверен! Вы прекрасно друг друга дополняете. Твоей янтарной красоте не страшен её блеск… Но не всплеск – получился александрийский стих!У него задрожали руки… я знаю, о чём он думает… Тем не менее я ищу спасения в его голосе: в нём звучит нежность, неподдельная нежность…– Чего ты хочешь, пташка моя любимая? Чтобы я завтра освободил на полдня эту квартиру?– Нет!..Помолчав в смущении, я прибавляю:– …Вот если бы мы могли… где-нибудь ещё…– Да нет ничего проще! (Он резко поднялся, поставил меня на ноги и теперь молодцевато вышагивает по комнате.) Где-нибудь ещё… Вот, например… Нет, не то… А, я знаю, как тебе помочь! (Он снова подходит ко мне, обнимает за плечи и тянется к моим губам. Но я в таком смущении, что отвожу взгляд…) Прелестная моя девочка! Будет тебе твоя Рези, а Рези получит Клодину, ни о чём не беспокойся. Придётся только подождать день-другой – целую вечность, правда? Поцелуй своего папочку, он заткнёт уши и закроет глаза на ваши проказы!..
Радость, обладание Рези во всём её блеске и благоухании, облегчение после моего признания Рено – всё это не снимает с меня тяжести другого рода… О дорогой Рено, как бы я хотела получить от вас сухой категоричный отказ!..Я надеялась, что эта ночь ожидания пройдёт хорошо, сердце будет радостно биться в предвкушении встречи, образ Рези мелькнёт сквозь сладкую дрёму будто в тумане… Однако само это ожидание напоминает мне о том, как я с нетерпением ожидала в комнатушке на улице Жакоб другую гостью, более юную и пылкую… Нет, ошибаюсь, эта бессонная ночь похожа скорее на ту, когда я два года назад ждала встречи с Рено… Понравлюсь ли я Рези? Ну уж в страстности мне не откажешь!.. Измотанная бессонницей, я легонько толкаю худой иззябшей ногой чутко спящего Рено, устраиваюсь на его руке, прижавшись к нему всем своим дрожащим телом, и наконец забываюсь сном.Одно сновидение сменяет другое, они перетекают друг в друга, смешиваются и не поддаются анализу; время от времени мелькает юный гибкий силуэт, похожий чем-то на лунный лик, то ныряющий в облака, то снова выплывающий на небосклон… Когда я окликаю: «Рези!», она оглядывается и становится похожа на смуглую малышку Элен: тот же выпуклый нежный лоб, те же бархатистые веки, та же пухлая короткая губка… Зачем мне приснилась эта мельком виденная и почти забытая девочка?
Рено даром времени не терял. Вчера он вернулся к ужину оживлённый, шумный и заботливый.– Дай знать Рези! – целуя меня, говорит он. – Пусть эта юная колдунья помоется перед завтрашним шабашом!– Завтра? И где же?– Встречаемся здесь: я отвезу вас на место. Не годится, чтобы видели, как вы входите вдвоём; кроме того, я помогу вам устроиться.
Такая комбинация несколько охлаждает мой пыл: я бы предпочла получить ключ, адрес комнаты, свободу…Рези приходит раньше времени, вид у неё озабоченный; я, пытаясь изобразить на лице улыбку, говорю:– Не угодно ли отправиться со мной? Рено нашёл нам… как бы это сказать… холостяцкую квартирку.В её глазах прыгают зайчики.– А-а!.. Так он знает, что я знаю, что…– Вот чёрт! Разве было возможно действовать иначе? Вы же сами мне советовали – да как настойчиво. Рези, за что я вам теперь очень благодарна! – обратиться за помощью к Рено…– Да, да… (Её серые глаза смотрят ласково и вместе с тем лукаво; вдруг в них вспыхивает беспокойство, она ловит мой взгляд, то и дело приглаживая золотистый пушок непокорных волос на затылке…) Боюсь, вы сегодня любите меня недостаточно для… этого, Клодина!Она сказала это, вплотную приблизившись ко мне, я почувствовала на себе её дыхание, и этого оказалось довольно: я крепко сжимаю челюсти, так что у меня краснеют уши…– Я всегда люблю вас… даже слишком сильно… безумно. Рези… Да, я бы хотела, чтобы никто на свете не имел права разрешать или запрещать нам встречаться, когда мы забываем обо всём и чувствуем себя в полном одиночестве. Но если я могу за надёжно запертой дверью на мгновение поверить, что вы принадлежите мне, в первую очередь мне, или даже только мне… я ни о чём не буду жалеть.
Она с мечтательным видом слушает мой голос, даже, может быть, не понимая моих слов. Мы одновременно вздрагиваем, когда входит Рено, и Рези на какое-то время лишается уверенности. Он понимающе улыбается, отчего её смущение понемногу проходит, и с заговорщицким видом достаёт из жилетного кармана ключик:– Тс-с! Кому же его доверить?– Мне! – протягивая руку, властно говорю я.– Мне! – ласковым голосом умоляет Рези.– Не-зна-ю-как-мне-быть! – скандирует Рено. – Придётся вам тянуть жребий, девочки.Из-за этой дурацкой шутки в стиле Можи и пронзительного смеха Рези в ответ на слова Рено я едва не взрываюсь от бешенства. Рено предчувствовал такой исход! Он встаёт.– Идёмте, девочки, автомобиль внизу.
Сидя против нас на жёстком откидном сидении, он с трудом скрывает, как возбуждён нашей проказой. Нос у него белеет, а усы вздрагивают, когда он скользит взглядом по Рези. А та неуверенно пытается поддерживать разговор, умолкает, вопросительно заглядывает в моё печальное надменное лицо: я теряю терпение…Да, я сгораю от нетерпения! Мне страстно хочется вкусить того, чему предшествовали всю эту сумасшедшую неделю настойчивые мольбы моей подруги; но особенно тяжело мне дождаться, когда кончится это шокирующее путешествие втроём…Как?! Мы останавливаемся на улице Гёте? Так близко? А мне показалось, что мы ехали целых полчаса… Лестница, ведущая в дом под номером пятьдесят девять, – весьма внушительная. В глубине двора – конюшни. Три этажа. Рено бесшумно распахивает дверь: все стены, включая переднюю, обтянуты шёлком, отчего в квартире царит гнетущий полумрак.Пока я с некоторым предубеждением осматриваю небольшую гостиную, дальновидная Рези (я умышленно не называю её опытной Рези) подбегает к окну и исследует улицу, не поднимая занавесок из белого тюля. Видно, удовлетворившись осмотром, она вместе со мной бродит по крошечной гостиной, которую маньяк-любитель эпохи Людовика XIII испанского периода украсил шедеврами из резного и золочёного дерева, тяжёлыми рамами с грубым орнаментом, христами, агонизирующими на ярком бархате, отталкивающими молитвенниками, а также огромной витриной в виде носилок, массивной и красивой, на боковых стенках которой выступают вырезанные и позолоченные дары осени: яблоки, виноград, сливы… Эта кощунственная простота мне по душе, я расслабляюсь. За приподнятой портьерой видны угол светлой спальни в английском стиле, медная шишка кровати, кресло, обитое весёленькой тканью в цветочек…Словом, впечатление очень приятное.– Рено! Это прелестно! – заявляет Рези. – У кого мы в гостях?– Вы у себя дома, красавицы! Вот электричество. Здесь – чай и лимон, сандвичи, там чёрный виноград, ну и, разумеется, к вашим услугам моё сердце, оно принадлежит вам обеим.
До чего он непринуждён, как безупречно исполняет свою сомнительную роль! Я наблюдаю за тем, как он с женской предупредительностью и ласковостью расставляет блюдца, как улыбается своими иссиня-чёрными глазами, как протягивает Рези виноградную гроздь и та кокетливо надкусывает ягоду… Впрочем, почему я удивляюсь на него, если моё поведение кажется ему вполне естественным?
…Я прижимаю её к груди, она льнёт ко мне всем телом. Я ощущаю прикосновение её прохладных коленей, она щекочет меня своими крашеными коготками. Её скомканная рубашка напоминает скорее муслиновую тряпку. Я бережно поддерживаю её голову (она покоится у меня на локте), её лица не видно: его захлестнула волна роскошных волос. День клонится к вечеру, тень опускается на светлую обивку, непривычную для моих глаз и потому мешающую мне забыться. Рези говорит, почти касаясь моих губ, и время от времени у меня перед глазами поблёскивают, словно уклейка, её белоснежные зубы. Рези говорит оживлённо, она подняла руку и рисует в воздухе указательным пальцем то, о чём говорит. Я слежу за тем, как её белая рука описывает в наступающих сумерках круги, и этим жестом Рези словно подчиняет себе мою сломленную волю: меня охватывает приятная истома…Я бы хотела, чтобы Рези испытывала такую же грусть, как и я, с тоской и страхом провожала каждую проведённую нами минуту или хотя бы оставила меня наедине с моим воспоминанием… Сию минуту Рези поражает изысканной прелестью. А совсем недавно она была умопомрачительно красива…Вздрогнув от первого моего прикосновения, она повернула ко мне необыкновенное лицо; у неё отсутствующий взгляд, брови опущены, рот соблазнительно приоткрыт, она будто напряжённо чего-то ждёт… Вдруг она швыряет к моим ногам свои сокровища, я обо всём забываю под её требовательное воркование, её захлёстывает порыв безудержной страсти, за которым следует немного детское «спасибо», громкие ахи и вздохи, будто девочка, умирающая от жажды, пила, не отрываясь, до полного изнеможения…
Теперь она говорит, и её дорогой голос нарушает очарование настоящей минуты. По правде говоря, она «выбалтывает» свою радость, совсем как Рено… Неужели они оба не могут смаковать её молча? Я вдруг становлюсь мрачной под стать этой странной комнате… Какой из меня отвратительный партнёр в первые после близости минуты!Я оживаю и крепко обнимаю Рези; её теплое тело будто нарочно создано для меня: оно изгибается, когда изгибаюсь я, оно так подвижно в своей неуловимой стройности, что я нигде не встречаю сопротивления…– Ах, Клодина, вы так крепко обнимаете!.. Да, уверяю вас, что его супружеская холодность, его оскорбительная ревность могут всё простить… (Она имеет в виду моего мужа? Я не вслушивалась… И зачем ей прощение? Это слово здесь неуместно. Поцелуем я сдерживаю поток её нежных слов… на несколько секунд.)…Вы, вы, Клодина… Клянусь, что я никогда так мучительно не ждала встречи ни с кем, кроме вас. Столько времени потеряно, любовь моя! Вспомните: скоро весна, и каждый день приближает нас к летнему отдыху, а значит – к разлуке…– Я тебе запрещаю уезжать!– Да, запрети мне что-нибудь! – умоляет она с неизбывной нежностью, обняв меня за шею. – Ругай меня, не бросай меня, я никого не хочу видеть кроме тебя… и Рено.– Ага! Рено снискал милость?– Да, потому что он добр, у него нежная душа, он понимает и поддерживает нас… Клодина, я не испытываю стыда в присутствии Рено, это странно, правда? (И впрямь странно, я даже завидую Рези. А вот мне стыдно! Нет это не совсем подходящее слово, скорее… я немного шокирована. Вот именно: мой муж меня шокирует.)– …И потом, дорогая, это не имеет значения, – приподнимаясь на локте, заключает она, – ведь мы втроём переживаем несколько необычных страниц в жизни каждого из нас!
«Несколько необычных страниц!» Ну и болтушка! А если я с силой прижмусь к её губам, она догадается, почему мне хочется сделать ей больно? Я хотела бы прокусить её острый язычок; я хотела бы любить молчаливую Рези, безупречную в своём молчании, оживляемом лишь взглядами и жестами…Я забываюсь в поцелуе – чувствую только, что подрагивают ноздри у моей подруги да часто вздымается грудь… Становится совсем темно; я поддерживаю голову Рези обеими руками, словно драгоценный груз, взлохмачиваю волосы, такие нежные, что даже на ощупь могу определить их оттенок…– Клодина! Я уверена, что сейчас семь часов! – Она вскакивает, бежит к выключателю, и нас заливает свет.Я чувствую себя одиноко, мне холодно, я сворачиваюсь клубком на нагретом месте, надеясь подольше сохранить тепло Рези и впитать в себя её горьковатый аромат. Мне ведь спешить не надо. Мой муж преспокойно дожидается меня дома!Она ослеплена и какое-то время крутится на месте, не в силах найти разбросанное бельё. Вот она наклоняется за обронённым черепаховым гребнем, снова поднимается, и её сорочка соскальзывает наземь. Она не смущаясь закалывает волосы торопливо, но как всегда очень грациозно, и это меня забавляет и в то же время чарует. Подмышки и низ её живота утопают в золотой пене такого нежного оттенка, что при свете кажется: моя Рези обнажена, будто статуя. Но у какой статуи может быть такой упругий задок, такой смелый изгиб рядом с хрупкой талией?Серьёзная, тщательно причёсанная, как подобает приличной даме, Рези прикалывает к волосам свою весеннюю шляпку и замирает на мгновение перед зеркалом, причём единственная её одежда – эта сиреневая шапочка. Увы, мой смех подхлестывает её! Вот уже сорочка, корсет, полупрозрачные трусики, нижняя юбка цвета утренней зари обрушиваются на неё, словно по мановению волшебной палочки. Ещё минута, и Рези-светская дама закутана в меха, её руки затянуты в шведскую лайку цвета слоновой кости; она стоит передо мной, гордясь своей необычной ловкостью.– Блондиночка моя! Уже темно, и все ваши бело-золотые прелести не могут соперничать с солнцем… Помогите-ка мне встать: я не в силах оторваться от этих простыней, они меня удерживают…Я встаю и потягиваюсь, раскинув влажноватые руки – чтобы размять затёкшую спину;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21