Только и смогла, что ведьмой влететь на кухню и остолбенеть перед совершенно иностранного вида худощавым мужиком. Он выглядел устало, но с интересом оглядел меня с ног до головы. Ничего особенно утешительного он там не увидел, поскольку я действительно нацепила что Бог послал, паникуя из-за его здоровья и благополучия.
– Are you all right? – спросил меня он, пытаясь как-то объяснить себе мои разные тапки. Один из плюшевого мишки, другой из плюшевого зайца. Я люблю плюшевые тапки, но вечно их путаю и теряю. Не считаю это недостатком! Я вынула у него из рук чашечку и аккуратно посмотрела внутрь. Вот черт, так и есть. Половину выпил. Нет в жизни счастья. Этот коктейльчик настолько бронебойный, что я, попробовав один раз, оставила его жить в шкафчике до лучших времен. Терять вес такой ценой я не была согласна.
– Я олл райт, – кивнула я и стала лихорадочно думать, что делать с американцем, которого мой братец напоил слабительным. Я ткнула в кружку. – Зачем ты это пил?
– I think it was cafe! – проявил неожиданное понимание русской речи он. Его глаза выражали недоумение. Кстати о глазах. В панике я не успела его как следует разглядеть, а ведь между тем поглядеть было на что. Если бы я повнимательнее разглядывала в свое время его фотографии, я, может быть, и вовсе не влюблялась бы в Полянского. Лайон представлял из себя удивительно классического, высокого и стройного красавца, шатена с чуть вьющимися волосами, идеально выбритым лицом и большими зелеными глазами. Просто-таки библейский красавец с этническими еврейскими чертами, но без огромного носа.
– Это не кофе, – пояснила свои неадекватные действия активным болтанием головы вправо-влево я. И предложила ему чай. Конечно, чай тоже нельзя было назвать идеальным, так как я даже не помнила, когда его заварили. Но он хотя бы не был слабительным.
– Can I drink it? Really? Are you sure? – он с недоверием осматривал напиток. Я с недоверием осматривала его. Интересно, что мне с ним теперь делать? Неожиданно мою притворно-больную голову посетила гениальная мысль. Вот он – ответ на все мои молитвы! Надо каким-нибудь образом приволочь его на работу, чтобы все (особенно Селиванова) увидели мой триумф. Только надо сделать так, чтобы он реально был дико влюбленным в меня иностранцем, бросающим к моим ногам весь мир.
– Пей-пей. Не бойся, – кивнула я, прикидывая, что именно надо сделать в первую очередь. Ведь не исключено, что когда Полянский (эта сволочь Полянский) узнает про нас с Лайоном, ему будет больно. Откуда он узнает? Ну, уж это как-нибудь организуется. Главное, побыстрее организовать нашу с Лайоном любовь. Лавер.
– I very glad to see you. I need you will be beauty, but you queen! – затарахтел он. Я разобрала в его словах какие-то ужасающе банальные комплименты, но языковой барьер встал передо мной во всей своей красе. Просто какая-то китайская стена. Ага, надо найти разговорник!
– How is your flight? – выдавила я из себя знакомую фразу и бросилась за литературой.
Впрочем, оказалось, что не так страшен черт, как его малюют. При желании и наличии словаря можно объясниться даже с эскимосом, не то что с человеком, который больше интересуется твоей внешностью, нежели лексиконом. Через пару часов мы с Лайоном мило щебетали на моей кухне и дощебетались до того, что ему лучше сегодня остаться ночевать у меня (на диване в кухне, конечно), а завтра я покажу ему Москву. Поскольку я не стала гнать его на улицу и оказалась достаточно похожа на высланную ему в свое время Риммой фотографию, Лайон был незамысловато счастлив. Его поездка в Россию вполне совпала с ожиданиями, хотя акклиматизация и смена часовых поясов далась ему «неожиданно» тяжело. Он приходил в себя всю ночь, практически не слезая с нашего унитаза, отчего я испытывала определенные муки совести.
– По крайней мере, он не станет подавать на нас в суд! – глубокомысленно хихикал Ромка. – Индивидуальная непереносимость местной воды.
– Сейчас я устрою тебе индивидуальную непереносимость местной сестры! – попыталась побить родственника веником я. Лайон, усталый и умиленный, наслаждался русским темпераментом и колоритом, пока, часам к десяти утра не уснул, наконец, тяжелым, неглубоким сном. Я обрадовалась, что его «акклиматизация» более-менее завершилась и у меня появилась возможность подумать. А подумать, наконец, мне надо было всерьез. Допустить промашку в акции мести «за все то зло» я не могла.
Глава 2. Заигрались детки, оказались в клетке
Издревле люди в поисках безопасности изобретали все более и более надежные стены. Крепостные рвы, мосты на огромных цепях, бешеные злые псы, кусающие всех по ночам. Со временем историки пришли к небанальному выводу, что крепостная защита – самая неэффективная. Как, почему – неизвестно, но со временем, при определенном желании и упорстве завоевывались любые крепости. Если не помогали штурмы, завоеватели шли на хитрости. Когда и они разбивались о каменные неприступные стены – оставалась длительная изматывающая осада. Достоверно известно, что длительных голодовок в каменном мешке, выстроенном своими руками, не выдерживал никто. Как минимум, съедали всех крыс и собак, что нарушало экологическое равновесие и приводило к катастрофам, как максимум, какая-нибудь измученная отсутствием пряников красавица (обычно дочь князя или графа) по-тихому открывала городские ворота и отдавала свое трепетное тело на милость победителя. Варвары обновляли генофонд вычурной аристократии молодой горячей кровью, так и происходила эволюция. Сейчас я странным образом ощущала крепостью саму себя. Я смотрела на Москву, открывая ее самые красивые уголки Лайону, и меня не покидало ощущение чего-то удивительного, непостижимого. Я стою рядом с завоевателем нового тысячелетия, представителем расы, считающей свою страну уникальной цитаделью, а себя правителями земли, вершителями судеб. Лайон – вершитель судеб человечества работал в какой-то компьютерной компании и устанавливал, отлаживал и чинил какие-то бесконечные сети. Если бы он чем-то подобным занимался у нас в стране, вряд ли его сочли интересным кандидатом в мужья, но его мягкий английский открывал перед ним любые двери. В-принципе, именно так перед ним пала и моя дверь. Весь вторник я провела, катая Лайона Виллера (как выяснилось) по Тверской и Неглинной. Мы осмотрели Кремль, прогулялись по Старому Арбату, поглазели на чудеса Манежной площади.
– И в вас есть красивый мест! – с изумлением высказался Лайон на ломаном русском, коверкая слова согласно инструкциям разговорника.
– Очень даже много, – почти обиделась я. Но Лайон попросил отвести его «в какая-то рестаран, плиз. Угощать милый Екатерина», поэтому я резко сменила гнев на милость и доставила его в уютный суши-бар, что называется, в лучшем виде.
– Любишь суши? – одобрительно кивнул Лайон. Я пожала плечами. Я реально люблю все подряд, но сейчас мне просто важно было найти реальный контакт с этим буржуазным пережитком. Ведь завтра среда, а это значит, что я пойду к врачу, который оглядит мое излучающее здоровье лицо и прикроет весь этот праздник. В четверг я буду вынуждена посмотреть в глаза сослуживцев, которые, наверное, уже рвут и мечут в ожидании объяснений. Моя осада будет столь кровопролитной, что я, скорее всего, сдамся прямо сразу и выболтаю все. Вот только вопрос, что именно все.
– Я встретилась с Лайоном и у нас любовь, – это был первый вариант, но для него мы с Лайоном были еще недостаточно близки. Для этого хорошо бы уже демонстрировать поцелуи и объятья, а американец, явно задавленный тамошним феминизмом, пока боится даже открыто смотреть на меня.
– Лайон – очень интересный человек. Не чета нашим русским идиотам. Вчера, когда мы с ним сидели в… – тоже вариант, потому что есть намек на потенциальные отношения. Поэтому мне было в целом все равно, где сидеть.
– Полянский и правда ничего не понимает в женщинах. Как он мог упустить такую?! – из уст кого-нибудь независимого, а лучше всего из уст Селивановой – вот мечта, которая незримо мерцает в небе. Ориентир, типа Полярной звезды, единственная надежда моряка. Он еще пожалеет!
– Катья, ты так… хорошо! Я нравиться? Лично? – я ценила его попытки говорить по-русски, но, если честно, он мне не очень-то «нравиться. Лично». Да, красив, да, хорош. При всех прочих равных вариантах я должна была бы прыгать от счастья, но почему-то не хотелось. Однако было не до привередливости.
– Очень! Расскажи о себе еще. Почему такой мужчина до сих пор одинок и ищет свою судьбу в России, – излучала восторги я. Лайон вполне мне верил, если судить по его возбужденному и лихорадочному поведению.
– Я не искать. Я найти, – уверил он меня и вдруг встал, чтобы пристально посмотреть мне в глаза. Я невольно поднялась вслед за ним, не выпуская бокала из рук. – Это ты!
– Как романтично, – поперхнулась вином я. Интересно, как он может так быстро все понять? Хотя о чем это я? Мы с ним знакомы целую кучу времени. Я написала ему уйму трепетных и серьезных писем. Еще бы, ведь мне помогал с этим Илья Полянский! Эх, сейчас расплачусь!
– Do you love me? – потрясенно смотрел на мои слезы Лайон. Мысль, что я плачу из-за него, явно порадовала его.
– Yes! – только и смогла выдохнуть я. А что мне оставалось? Я еще могла бы что-то объяснить русскому мужчине, хотя после этого он развернулся и бросил бы меня прямо в ресторане. А как договориться с человеком, который выбирает слова из арсенала «Сто фраз для общения в России».
– I’m happy! – выдохнул он. Внезапно он схватил мою ладонь в свою и принялся ее нежно теребить. Я переминалась с ноги на ногу. Он истолковал это как томление. Его пальцы были тонкими и холодными, хотя при этом оставались чуть влажными. Не приведи Господи, сейчас придется целоваться.
– Я тоже, – прошептала я и плюхнулась на стул. Кажется, мир перевернулся. Когда я честно желаю отдать мужчине все, он только и делает, как приглядывается к моему загару и ищет подвох, а когда я просто закашливаюсь перед посторонним человеком, он готов принимать это за самые искренние проявления чувств. Парадокс. Ну, да нам только на руку.
К четвергу наши с Лайоном отношения уже вполне тянули на близкие, доверительные. Он уехал для разнообразия поработать над установкой каких-то программ на каких-то фирмах с безликими англоязычными названиями. Я передохнула спокойно и отправилась предъявлять себя в Премьер-Медиа. К Полянскому. К Селивановой. Орудия, к бою.
– Как ты себя чувствуешь? – взволнованно осмотрела меня Римма. – Я звонила, но Ромка не дал с тобой поговорить. Просто собака Баскервилей.
– Ага. Баскервильская сука. В смысле, порвет любого, – зло, не смотря на ее сочувственный вид, бросила я. Не смогла удержаться. Как только увидела Римкино лицо, сразу вспомнила, как она гнала меня в этот злосчастный салон красоты.
– Я что-то не пойму. А твой америкос-то приехал или как? – с вызовом подошла к моему столу Селиванова. Я надела на лицо приветливую, радужную физиономию.
– Сашенька! Рада тебя видеть. Ну, конечно приехал. А я вам не говорила? Странно. Совсем все из головы выпадает!
– Отчего бы? – раздосадовано протянула та.
– Ну, так приходится напрягать мозги, чтобы говорить по-английски, просто сил нет, – искренне, почти не кривя душой, объяснила я. – Хорошо, хоть, что мы с ним часто молчим.
– Какая многозначительность! – мечтательно и с пониманием кивнула Лиля. Она тоже была не прочь толково помолчать с кем-то подходящим пару часов.
– Ну да ладно. Надо и работой заняться! – отстранилась от дальнейших расспросов я. Народная мудрость учит, что лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Что-то в этом роде я и организовывала для офисных дам.
– Пойдешь обедать? – испробовала последнее средство для морального давления Саша Селиванова.
– Нет, – легко перебирая бумажки, отмахнулась я.
– Что так? – с некоторой игривостью интимно пробасила она.
– Надо беречь фигуру. Мало ли куда меня занесет, – я демонстративно подтянула грудь вверх и прошла к рабочему столу. Нельзя сказать, чтобы я вправду собралась худеть, но даже самый минимальный шанс столкнуться без свидетелей с Ильей приводил меня в состояние шока и потери аппетита.
– Всегда бы так! – бегал вокруг меня с дико довольным видом Виктор Олегович. Мое трудолюбие потрясло его воображение. Я напечатала инструкцию и развесила ее на стенах, я составила статистический отчет о количестве звонков, который был очень нужен отделу по привлечению клиентов уже много лет. Я даже умудрилась переделать журнал дежурств по отделу, за что на меня посмотрели волком все сотрудницы. Пока в этом журнале была путаница, размер и очередность тупой вечерне-утренней вахты определялась товарно-денежными факторами, а теперь график четко закреплял эти почетные обязанности за всеми по порядку. Кроме меня. А секретарям и не положено. Я бы и еще каких-нибудь гадостей натворила, если бы за мной не приехал Лайон. Он вышел из лифта и сразу привлек к себе всеобщее внимание. Долговязый, в футболке, джинсах и твидовом пиджаке, с немного неправильным, нерусским строением подбородка, сразу выдающим в нем иностранца, он был неуловимо привлекательным в своей мнимой беспомощности.
– Hello! Can I find Ekaterina Barkova? My name is Lion, – сказал мой лев Лайон, хотя все и так поняли, кто перед ними. Его фотографии в свое время тщательно изучили все в нашем отделе. Все, кроме меня, потому что я в тот момент изучала живого Полянского.
– Катя, за тобой пришли! – фальшиво взвизгнула Анечка и принялась пялиться на Лайона. Я немного подержала паузу, делая вид, что перекладываю бумажки, а потом повернулась к нему. Он подошел прямо к моему столу, а я так нежно ему улыбнулась, что он сначала даже немного растерялся от такой бурной радости с моей стороны. Но потом, вспомнив, как видно, мои слезы умиления и любви, расслабился, улыбнулся, буркнул утробно «you are pleasure! May I kiss you?» и чмокнул куда-то в область лица.
– Вау! – на американский манер прокомментировали происходящее все. Селиванова с холодным от бешенства лицом смотрела на нашу нежную воркотню.
– Мои поздравления, – проговорил кто-то из-за спины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38