Митя конечно, понимал, что превысил свои, так сказать, полномочия, но он только сейчас прочувствовал себя совслужащим.
На улицах Парижа, понимая язык, идя с девочкой хиппи, он был гражданином Мира, - и был от этого счастлив. Он вздохнул, посмотрел на себя в зеркало, причесал встрепанные волосы и отправился к шефу.
Шеф был человек далеко не однозначный. Когда-то в давние времена служил он в страшном здании на Лубянке, а потом пошел по экономической линии, но ухватки все сохранил в неприкосновенности. Он был мал ростом, даже чуть ниже Мити, толст, скорее жирен, с тройным подбородком и почти вечной улыбочкой на отекшем книзу лице. Но глаза его, узковатые, заплывшие, излучали такой холод, что в них страшно было заглянуть, - все всегда старались смотреть ему хотя бы в пробор, который был безупречен,- казалось, что в ночи, в постели не распадается ни один волосок.
Звали его Георгий Георгиевич. И вот этот-то шеф и ждал своего переводчика, который сегодня ему был не нужен, но шеф заставил всех прыгать и искать его. А того нигде не могли сыскать. По
том-то уж сыскали с какой-то французской девчонкой, - шли за ручку! но скоро этот разхлебай явился, так что не пришлось вытаскивать с улицы.
Олег не тумкает в языке ни бум-бум, взяли по настоянию папы - Большого человека! Ну, так и следи за своим подчиненным! Если больше ни на что не годен! В общем, Г.Г. был нескончаемо зол: напихали сынков и зятьков, теперь с ними разбирайся.
Г.Г. не пил ( когда-то было слишком много пито), не курил, - сосал леденцы, и только швейцарские, которые ему специально привозили. Да и сам он не вылезал из разнообразных стран, хотя вечной его любовью был только Восток, с его жестоким шариатом, который люб был сердцу Г.Г. Он считал, что шариат надо бы ввести везде и тихонько, полегоньку, подталкивал к подобному сознание высших начальников, но на это требовалось время. Уйма времени!
Г.Г. умел ждать, над ним не каплет, он еще молод, - всего-то пятьдесят четыре.
В номер постучали.
- Войдите, - как всегда еле слышным, хрипловатым, безразлично-презрительным голосом откликнулся Г.Г. Такая него давно сложилась манера говорить: кто захочет - услышит, а не услышит, - сам виноват, Г.Г. не повторяет дважды. Все уже знали это и когда Г.Г. начинал говорить, некоторые служаки просто лезли к нему в пасть, чтобы - не дай Бог! - не пропустить истину в единственном исполнении. И это тоже злило Г.Г.. Он шипел на такие штуки, поэтому многие закупили себе слуховые аппараты, чтобы, не раздражая своего шефа, слышать, что там похрипывает гремучий змей - Г.Г.
Митя, естественно, этого ничего не знал, и не услышав из-за двери ни звука, снова стукнул, погромче. Опять - тишина. Из номера напротив вылетел Олег с белыми от ужаса глазами. Он подскочил к Мите, шепнул: дур-рак!.. И тихонько приотворил дверь (Олег следил за этим ненормальным из своего номера, - почему-то Митя вызывал в нем что-то вроде симпатии,- чувства, которыми не имеют права обладать работники, связанные с загранкой), спросив: можно, Георгий Георгиевич? Вы не заняты?
Из номера донеслось какое-то шипение и Олег, понаторевший уже в такой ситуации, вошел, втянув за собой удивленного немало Митю, - он раньше только видел шефа, но не говорил с ним, вернее, тот не говорил с младшим переводчиком, а теперь вот пришлось.
Г.Г. был разъярен.
Он мотнул куда-то головой и Олег тут же испарился - знак головой дал понять, чтобы Олег убирался. Потом Г.Г., запихнув очередную конфетку в рот, где-то в глубине под вислым носом, что-то прошипел.
Митя похолодел: он ни черта не понимал, что говорит это мужик, развалившийся в кресле, расползшийся в нем, с недобрыми, уплывшими в мешки глазками. Митя подумал сначала, что тот предлагает ему присесть, но рядом не было ни стула, ни кресла... Да и кивнуть этот Г.Г. мог бы...
Г.Г. совершенно стал не в себе - ничего не понимает этот зятек Трофима! Но Трофим сейчас в чести, Г.Г., пожалуй, будет поменьше рангом, поэтому с этой соплей зеленой придется чуть повысить голос. Г.Г. прошипел погромче, будто через силу, будто страдая от того, что ему приходится говорить громче: что ж... вы... молодой человек (Митя был весь внимание, он понял, что, видимо, тут так говорят! И надо напрячься, перенапрячься! но услышать!)?.. Вы работать прибыли или с девками шляться (это Митя разобрал и похолодел: вот оно как! Его вели! За ним следили! И все его походы с Катрин известны!.. А если бы он... Его даже тряхануло от ужаса и он уставился в змеиные глаза своего шефа с тихим кошмаром внутри)? Я вас... могу... отправить немедля в Союз... молодой человек... И вашей карьере... Г.Г. взял новую конфетку и речь его уже стала совсем не ясна, лишь отдельные слова: предательство... Родина... Девка... Честь советского... Тесть... Работа...
Мите казалось, что он находится в театре абсурда, о котором читал в какой-то книжке... Он только понял в конце, что завтра будет работа с утра и до ночи. Прием.
В свой номер он притащился в изнеможении физическом и психическом: все кончено, - с Парижем ли, не с Парижем... Этот шипящий змей сделает все, чтобы у Мити был черный шар по всем параметрам. Как бы теперь он не старался, - ничего не изменишь. Прощай Катрин, девочка хиппи, свободно идущая дорогами Европы. Куда Мите! - Мите из Союза, приехавшему по наводке тестя, не имеющему простых человеческих прав!
Митя сидел на постели, глаза у него пылали жаром, он курил сигарету за сигаретой.
Хотел даже выпить чего-нибудь из мини-бара в номере, - он все просмотрел здесь и всему удивился. Но выпивать Митя побоялся не дай Бог, эта шипучая змея вызовет ночью... А что? Такой все может. Митя подумал, а как он будет переводить Г.Г.? Как он разберется в том, что тот из себя выдавит? Да на хрена ТАК ехать в Париж! Лучше вовсе не знать ничего и жить до последнего своего часа на родине... А что змей шипел о Родине? Кажется, Митя ее предал!.. О, Господи! Митя и предположить не мог, когда стремился как к земле обетованной, - в МГИМО, что все обернется - вот ТАКИМ... Прощай, Катрин, свободная как природа.
Раным рано к нему в номер заскочил Олег. Извинился, что так рано, объяснил, что иного времени не будет, а ему, во-первых, надо знать, что "этот" сказал Мите, и дать кое-какие советы. - Ну как ты? - спросил Олег, валясь в кресло, - слушай, дай горло ромочить, вчера нажрался на ночь виски, с этим сбрендишь...
- А разве можно пить перед работой? - Уже всего опасаясь, спросил Митя.
Олег усмехнулся, - пить можно, даже нажраться вечером в номере можно, только с утра чтоб - хоккей... Вот шляться по городу, да одному - нельзя. А с девкой!.. - Криминал, брат! Ну, давай выпьем, что ли...
Он встал и взял из бара бутылку виски. Плеснул в два бокала и произнес торжественно: за твой первый кувырок в загранку! Чтоб - не последний!
Они выпили и Митя сказал: знаешь, Олег, думаю, что последний. Меня эта шипучка вчера в предательстве и в измене родине обвинила.
Олег заржал, - сегодня, здесь с Митей, ранним утром, он был весел, бодр и свободен, - ты его правильно обозвал. У нас его в МИДе зовут просто "г". Вонючий мужик, ты его остерегайся. Он конечно на тебя накапает, но твой тесть повыше него будет, - отмажет. Ты, главное, чтоб с девчонками, - ни Боже мой! Самый криминал.
Он потянулся, выпил еще немного и мечтательно сказал: я бы в бордель сползал, охота посмотреть, посидеть, девку хорошую выбрать, трахнуть. Негритяшку!
Мите ничего не хотелось, только бы выбраться отсюда и отмазаться от невиннейшего дня с Катрин.
- Олег, слушай, а как мне сегодня эту бормотуху переводить? - спросил он.
Олег отхлебнул из бокала и стал его поучать: ты слушай внимательно и отключись ото всего вокруг, смотри, б...., прямо ему в пасть. По губам. Слушай! - Вдруг вскинулся он, - я попробую тебе помочь. У него всегда текстуха есть. Я попрошу его референта дать мне на минутку, он парень ничего, выпить не дурак, купишь ему бренди или еще чего-нибудь... Давай, я пошел. Сиди здесь.
Через полчаса Олег ввалился в номер к Мите уже сильно навеселе с какими-то листками и заорал: беги, воруй, пока трамваи ходят! Читай и запоминай! Олежке бутылочка за шпионаж!
Все обошлось на дневной встрече.
Митя переводил точно, синхронно и спокойно. Г.Г. как-то с интересом глянул на него: он ценил профи.
А на приеме Митя опять оторвал штуку.
Сначала все было распрекрасно, Митя не отходил от шефа и, уже как-то приноровившись к нему, - и шеф с иностранцами делал в своей манере некоторую подвижку, понять что-то было можно,- лихо переводил, переходя и на испанский, и на английский, - нужно было это или нет, действуя по своему разумению и желая задобрить шефа. Тому нравилось, как работает мальчишка, но раздражала его слишком свободная манера держаться и это лихое знание языков, тогда как сам он к языкам был туповат и кроме слабенького английского ничем не владел.
Все и осталось бы нормальным, если бы не пришлось Мите поставить бутылку референту и Олегу, и самому с ними выпить.
Он вдруг почувствовал легкость необыкновенную, веселость и радость, которую хотелось делить со всеми. И уже в конце приема, когда гостей оставалось немного, Митя сел за рояль и стал наигрывать и петь свои песенки. Оставшиеся собрались вокруг него и выражали одобрением выкриками и аплодисментами, особенно воодушевились женщины. После своего Митя перешел на битлов и тут пошло братание. Кто-то подал Мите бокал с шампанским, он легко его опорожнил и продолжал петь.
Сквозь винную завесу, он вдруг увидел глаза шефа: из-под полуприкрытых тяжелых век его пронзали две иглы, впившиеся казалось прямо в митины зрачки. Митя вздрогнул, ощутил себя там, где он находился, с улыбкой закрыл рояль, встал, раскланялся и удалился вслед за шефом, который выплывал из зала.
Митя думал, что шеф ему сделает замечание, хотя сам Митя не видел ничего дурного в том, что несколько развеселил публику, - попел и поиграл. Но шеф смолчал и Митя забыл об этом инциденте.
Олег, правда, забежав к нему, сказал, хлопнув рюмаху виски, - ну, ты даешь! Опять устроил! Какого тебе понадобилось распевать?
На официальщине!
- Да пошел ты,- беззлобно и устало сказал Митя. Ему уже до тошноты надоело пребывание в ИЛЬ де ФРАНС, хотелось домой - в простоту отношений и свободу, тоже, впрочем, относительную, но все же...
Конечно, никакую Катрин он не разыскивал, по улицам в одиночку не шастал. Вместе с Олегом сходили они в определенное для покупок время в дешевые магазины ТАТИЩЕВА - ТАТИ, купили там для подарков разного барахла, причем особо не выбирали. Абсолютно все теперь здесь стало для Мити чужим, вернее, его заставили, чтобы все здесь казалось чужим и враждебным.
В Москву он прибыл утром.
Дома были Нэля и Митенька. Тесть уехал на работу.
Митя вывалил подарки, которые Нэле пришлись по вкусу - трусики, колготы, платочки, зонтик, и конечно, французские духи.
Митеньке он купил большую пушистую собаку (тот очень любил животных и просил себе собачку или кошечку, но Нэля запретила - она их на дух не выносила, - грязь, запах и шерсть), увидев которую Митенька даже заплакал от счастья и сам Митя чуть не разрыдался, подумав, как же мало надо человеку: одному - игрушечную собачку, другому - денежек побольше, третьему - женщину...
Они с Нэлей, отправив Митеньку с няней гулять, забрались в постель и было им очень хорошо.
Нэля заснула, а Митя лежал и вспоминал не девочку хиппи, а Елену Николаевну и Веру. Две женщины боролись в нем за преобладание. И он не мог ни одной отдать предпочтение.
Он решил, что прямо днями зайдет в издательство и посмотрит на них. Спохватился, что там о них не подумал и ничего им не привез... Что-нибудь придумает.
Он расслабился и крепко и сладко заснул, отсыпаясь за весь свой напряг во Франции.
В тот же день Г.Г. позвонил Трофиму Глебовичу и зазвал встретиться на нейтралке. Они договорились поужинать в " Пекине" наверху, где был специальный зальчик для высоких гостей. Трофим без особой симпатии относился к Г.Г., считая его выпендрежником и таким хитрованом, что не только ухо надо было с ним держать востро, но и все иные отверстия. И был прав. Не хотелось Митьку с ним отправлять, но так сложилось... Короче, ничего хорошего Трофим от этого свидания не ожидал.
Они встретились как добрые друзья. Выпили немного, поговорили ни о чем и обо всем, и вдруг Г.Г. стал серьезным, - до этого он рассказывал анекдоты и какие-то случаи, улыбался, приятно щурил свои страшненькие глазенки, - и налив себе минералки, а Трофиму водки, заговорил именно о том, ради чего позвал Трофима. Трофим сейчас очень пошел в гору, поэтому Г.Г. пока не составлял бумагу на зятя Трофима, решив с ним вначале поговорить.
- Трофим, - ласково прошипел Г.Г., - я тебя люблю, ты знаешь, и потому позвал тебя сюда, чтобы ни одна сволочь не услышала. Твой зять прокололся. И очень нехорошо прокололся.
У Трофима закатилось сердце, - чуял он, что с этим сопляком Митькой войдет к ним в дом беда. Все Нэлька! Прилипла к Митьке как банный лист, чего она в нем нашла? И что теперь сделает Г.Г.? Он - малый не промах, захочет, - свалит кого угодно. Надо его выслушать и сделать вывод. Поэтому он пока никак не отреагировал на сообщение Г.Г., а только разом выпил и налил еще.
- Зять у тебя человек без моральных устоев и дисциплины. - Продолжал меж тем Г.Г., - я к нему, как говорится, с душой, твой ведь зять! Разрешил погулять в первый день... А он, понимаешь, пристроился к какой-то девке и черт-те где с ней таскался до ночи... Я остался без переводчика. На приеме концерт устроил - пел там черти-что, чуть не плясал. И эти сволочи, иностранцы, европейцы херовы, ко мне подходили им восторгались, - а если враг хвалит, - это что? Ты сам знаешь, что...
Г.Г откинулся на спинку стула и стал пить воду - слишком утомился он от такой длинной речи, надоело ему говорить, пусть теперь Трофим вещает.
По мере того, как Г.Г. проговаривал с трудом всю историю, Трофим зверел: сукин сын! Безродный говнюк! Приехал с драным чемоданишкой, а теперь имеет все! Неблагодарный потрох! И бабник!
Это Трофим почему-то подозревал давно: такие хлипари обыкновенно любят с бабами валандаться. А Нэлька?! Несчастная его Нэлька! Что делать-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74