Ведь он был врачом, бывал в разных домах, разных семьях и многое повидал. Трофимов казался ему наилучшим кандидатом, потому что он знал его накоротке, видел его порядочность и преданность.
Миронов тосковал по дочери, но не надеялся, что она навестит его. Ехать же домой и вносить разлад в семейную жизнь Оли ему не хотелось.
– Я думаю, что она приедет, только если я помирать буду, – грустно пошутил как-то Николай Алексеевич.
И оказался прав. Болезнь свалила его, потихоньку подтачивая организм. Трофимов видел, как Миронов чахнет и тает на глазах. Причем оба, как опытные доктора, прекрасно понимали неизбежность печального исхода. Борис, не дожидаясь просьбы учителя, послал в Петербург телеграмму, оповещавшую Извекову о возможности скорой смерти ее отца.
– Вы что, голубчик, все мечетесь, словно ждете кого? – слабым голосом спросил однажды Миронов, который уже дней десять не поднимался с постели. – Неужто Олю вызвали?
– Каюсь, проявил самодеятельность, – смутился Борис.
– Так! Значит, по-вашему, дела мои совсем плохи. – Николай Алексеевич внимательно посмотрел в лицо своего ученика и друга, зная, что ложь между ними в профессиональных вопросах немыслима.
Трофимов смешался. Он не мог соврать, к тому же это было и невозможно.
Но и слов правды он тоже не мог из себя выдавить.
– Ваши подозрения, уважаемый коллега, полностью совпадают с моими, – тихо произнес Миронов. – Полагаю, что нам надо попытаться отрешиться от нашего взаимного дружеского и человеческого расположения и проанализировать все симптомы с профессиональной точки зрения.
Трофимов поспешно схватил протянутую руку Миронова. В этот миг он хотел быть кем угодно, дворником, городовым, извозчиком, но только не доктором!
Трофимов не отходил от постели больного, вкалывал ему морфий, и Миронов ушел тихо, не мучаясь. От Ольги не было никаких известий. Трофимов сам управился с похоронами, стремясь выполнить волю покойного – кремировать тело и похоронить его в Петербурге рядом с женой.
Прошло три дня после завершения печальных хлопот. Борис пытался заглушить работой боль утраты любимого наставника, но в голову лезли совсем иные мысли. Как ужасно умереть на чужбине! Как мучительно сознавать, что единственное любимое дитя не примчалось к смертному одру!
Хорошо, что хоть он, Трофимов, оказался рядом!
И вот однажды дверь в лаборатории отворилась.
– Боря! – раздалось за спиной. – Борис, очнитесь!
Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Оля Миронова.
– Я опоздала? – Она тревожно огляделась, словно ища кого-то.
Он кивнул.
– Я опоздала! Опоздала! – Она запричитала, заплакала и заметалась по лаборатории.
– Ольга! Ольга, сядьте! – Он схватил ее в охапку и насильно посадил на скрипучий стул. – Вот, выпейте воды!
– Боже мой, Боря, вы не представляете, как складываются иногда обстоятельства! Ведь мы только похоронили нашего старшего мальчика, Кирилла! Ужасная дуэль, ужасная смерть! И тут я получаю вашу телеграмму. Я даже не поверила своим глазам, не может так быть, столько несчастий в один момент! Воистину, пришла беда – отворяй ворота! А тут еще Вениамин, с его.., с его пьянством, да-да, не удивляйтесь! Я тоже поудивлялась, да все прошло!
Свыклась, приноровилась! Он решил, что если я уеду к отцу, то уж точно обратно не вернусь, и запил так, что чудом откачали.
Такого запоя с ним не было никогда.
Она вытерла глаза платком. Борис жадно изучал ее лицо, фигуру, благо собеседница не обращала внимания на его испытующие взгляды. Трофимов, помогая ее снять пальто и шляпу, вкрадчиво спросил:
– Почему он так решил? Разве вы плохо жили, ссорились?
Оля махнула рукой и вкратце поведала предысторию дуэли.
– И вот только теперь я здесь, – произнесла Извекова, оглядевшись по сторонам, и снова заплакала, вспомнив причину приезда; – Теперь ваш черед рассказывать. – Она снова вытерла глаза и попыталась взять себя в руки.
Они проговорили до позднего вечера.
Оля требовала все новых и новых подробностей жизни и кончины отца. Трофимов пересказал ей все, до мельчайших подробностей. Оба изнемогли от разговоров, и Борис отвез Ольгу в отель. Когда погружали ее вещи, он обратил внимание, что их слишком много для женщины, которая приехала лишь на похороны.
На другой день Трофимов явился к ней в номер спозаранок. Оля ждала его. Они поехали на кладбище и долго там просидели. Борис с жаром говорил об учителе, и в его словах против его воли постоянно сквозил невольный укор Оле. Он полагал, что теперь его полномочия исчерпаны: дочь заберет прах и отвезет урну в Россию.
– Да, разумеется, я поступлю именно так, но позже, – неуверенно произнесла Извекова.
Трофимов не понял, но переспрашивать из деликатности не стал.
Через несколько дней он перевез Олю из гостиницы в квартиру, которую до этого снимал Миронов. Трофимов навещал ее часто, но не оставался подолгу, из чего она решила, что его кто-то всегда ждет. Что ж, Боря стал хорош собой, представительный мужчина! Имеет практику, печатается в научных журналах, его знают в медицинских кругах. Она попыталась представить себе как могла выглядеть возлюбленная Трофимова и почему-то решила, что это непременно вдова, с рыжими волосами и веснушками на курносом носу.
– Отчего же вдова, да еще и рыжая? – засмеялся Борис, когда по прошествии месяца, она случайно обронила свои предположения.
Они пили чай в малюсенькой гостиной.
Оля совершенно уже освоилась в новом жилище, и от ее присутствия холостяцкое жилье покойного Миронова приняло теплый и уютный вид.
Оля не нашлась, что ответить, и тоже робко засмеялась, наверное, в первый раз за последние несколько месяцев.
– Нет, милая Ольга Николаевна, никакая вдовушка меня не ждет. Но я несвободен. Однажды, королева Елизавета сказала, что она замужем за Англией. Так вот, я женат на науке!
– Что ж, достойный выбор! Во всяком случае, ваша избранница никогда не разочарует вас и не предаст! – пылко воскликнула Оля и покраснела, поняв, что ее слова оказались слишком откровенными.
Трофимов поставил чашечку на столик.
Оля сидела, выпрямившись, и напряженно ждала. Отчего-то она решила, что теперь Трофимов должен захотеть говорить с ней о прежних чувствах.
– Я понимаю вас, бля! Вы пережили ужасное разочарование. Вас предали, предали в самых лучших, сокровенных чувствах! Я хорошо помню, как вы были счастливы, как искренна была ваша любовь!
А теперь вы на распутье. Как я полагаю, вы не торопитесь возвращаться?
– Сама не знаю. – Она вздохнула. – Наверное, я решусь требовать развода.
– Мне кажется, что это будет непросто, – заметил собеседник. – Одно хорошо, вы уехали, у вас есть деньги, вы относительно свободны. Не думаю, что господин писатель станет заявлять в полицию. Главное для вас – не только юридические аспекты вашей свободы. А ваша внутренняя жизнь, ваше понимание себя. Ведь, как я понял, вы и не жили для себя, своим миром. Вся ваша жизнь состояла из услужения семейству Извековых, не так ли?
Разговор стал Оле неприятен. Борис говорил правильно. Но от этих слов в ней поднимался протест, она не хотела мириться с бесплодностью своего бытия. Да к тому же он разочаровал ее, не сказав ни слова о собственных чувствах. Неужели все прошло? Впрочем, немудрено, столько лет, и потом, она так дурно относилась к нему, к его любви. Вот теперь она пришлась бы совсем кстати! Только, увы, чувства – деликатная материя, не товар в лавке. Заверните, я возьму, ах, нет, передумала. Впрочем, так и быть, давайте!
Трофимов ушел, оставив на столе недопитый чай и тоску в душе Ольги. Она собралась пройтись, прогуляться, потом передумала. Незнакомый город пугал молодую женщину, по-английски она говорила плохо…
Глава 34
Вера рассматривала принесенный почтальоном конверт. Она узнала почерк, рассмотрела штемпели. Нет сомнения, от нее, от Ольги. Как хочется заглянуть внутрь, узнать, что она пишет, беглянка! Это она, Вера, первая разоблачила мачеху. Отец ждет ее и ждет, а она все не едет и не едет, не шлет ни писем, ни телеграмм. Вера решилась и самовольно открыла запертую дверь в комнату Ольги Николаевны. Вот тут-то и вскрылась вся правда. Обнаружилось, что увезены все необходимые вещи, фотографии, драгоценности, ценные бумаги. Зачем тащить за собой целый воз, если ехать только за тем, чтобы забрать и перевезти прах покойного?
– Я знаю, она там не одна, она наверняка с Трофимовым сошлась! – лила Вера яд на душу Вениамина Александровича. – Иначе что ей там делать так долго, в чужой стране?
– Нет, это невозможно! Я не пойму, как она умудрилась обвести меня вокруг пальца!
– Вот, вот! В тихом омуте черти водятся!
– А что Павел, он тоже ничего не знал?
Но Павел, по счастью для себя, на тот момент уже получил место на железной дороге и отбыл из дома. Теперь он редко бывал в столице, да и к отцу не очень спешил.
Поэтому выпытать что-либо из брата по горячим следам не удалось.
Вера вошла во вкус разоблачительницы. Дня не проходило, что бы она не корила мачеху и за побег, и за мыслимые и немыслимые прошлые грехи. Разом забылось все доброе, вспомнилась и история с Пепелищевым. Извеков был мало осведомлен о тогдашнем происшествии на пруду.
Он знал только, что Вера влюбилась в его приятеля, да безответно. Теперь обрисовались «истинные» очертания события. Бедная Ольга оказалась в Верином пересказе коварной искусительницей и соблазнительницей. Она уже тогда, вероятно, изменяла Извекову! Поэтому немудрено, что, убежав в Лондон, она тотчас же сошлась со своим бывшим воздыхателем!
И вот письмо! Что там? Вернется или нет? Требование развода или раскаяние?
Девушка повертела плотный пакет, посмотрела на просвет. Может, нагреть на свече и аккуратно вскрыть?
– Вера! Неужели письмо? От Оли? – Отец появился в дверях.
– Да, только принесли, я хотела отдать вам. – Вера протянула конверт.
Вениамин Александрович, поплотней запахнув бухарский халат, тяжело двинулся к столу и принялся распечатывать послание. Дочь тревожно смотрела ему в затылок, пока он читал. Шею писателя залило краской. Он тяжело задышал и отбросил письмо: Вера боялась пошевелиться.
– Какая низость! Какая подлость!
Обвинять меня во всех смертных грехах!
Я, видите ли, отравил ее жизнь! Погубил ее молодость! Это я-то! Я! Который дал ей, ничтожной, свое известное имя, одарил своим чувством, вывел в великий и прекрасный мир! Какая неблагодарность!
Извеков закрыл лицо ладонями, и казалось, что он рыдает. Вера обомлела. Вениамин Александрович стонал и мотал головой. Она не могла более сносить его терзания и бросилась перед ним, обнимая его колени.
– Папа, не убивайтесь так! Она никогда не была достойна вашей любви!
– Нет, все кончено, все меня оставили! – Извеков казался безутешным.
– Я, я с вами навеки! Я никогда не покину вас! – Вера порывисто обнимала отца.
Тот прижал ее голову к себе, потом отпрянул и точно увидел ее впервые в жизни.
– Да, только ты осталась со мной, мое дитя! Ты мой самый верный и преданный друг! Мы не расстанемся с тобой, уж ты не покинешь меня! Ведь не покинешь, Вера? – Он заглядывал в ее заплаканные глаза.
Она мотала головой и прижималась к нему еще сильней. Так, плача и обнявшись, они просидели долго. Часы в столовой пробили семь часов, Извеков поднялся и, продолжая охать, пошел в кабинет. Вера сидела на полу, размышляя о том, как теперь они прекрасно заживут вдвоем. Наконец ее, Веру, никто не будет заслонять. Нет ни прекрасной матери, ни ненавистной мачехи. Теперь она будет везде и всюду сопровождать отца, красоваться на приемах рядом с ним. С ней будут знакомиться, ею станут интересоваться. Как же, дочь Извекова! Теперь она и только она – хозяйка дома, повелительница прислуги.
Вера поднялась с пола, выпрямила спину. Оглядела себя в зеркало. Что ж, пожалуй, настало время играть новую роль.
Она Горская-Извекова! Вера горделиво улыбнулась сама себе. Ив это мгновение ей показалось, что она стала наконец-то похожа на мать. А раз так, она, занявшая теперь место рядом с отцом, имеет право на материны украшения и наряды.
Улыбаясь, Вера поспешила к отцу. Подойдя к дверям, постучала. Ответа не последовало. Она постучала сильней. Не может быть, чтобы после такого единения сердец, такого эмоционального порыва он не пустил ее. Из-за двери до ее слуха донеслось слабое позвякивание. Нет, милая Вера, есть еще одна соперница, которую тебе не одолеть, которую батюшка предпочитает всему!
Глава 35
Отправив мужу письмо, Оля успокоилась. Намерения ясны, решение принято.
Осталось ждать. Ждать, когда придет ответ. Ждать, пока Извеков согласится на развод. В том, что он согласится, она не сомневалась. Теперь, когда у нее на руках оказались бесценные бумаги, обнаруженные в кабинете писателя.
Ольга решила не терять время попусту и хотя бы осмотреть Лондон. Но мысли, теснившиеся в ее голове, мешали наслаждаться красотами великого города. С таким же успехом она могла бы ходить по улицам какого-нибудь губернского Н-ска.
Магазины и лавки могли бы привлечь внимание, но к чему наряжаться, для кого, кто оценит и полюбуется? Вот-вот! Прав оказался Трофимов, она разучилась жить для себя, все с оглядкой на чужое мнение!
Но Оля все же заставила себя зайти в модный магазин и сделать покупки. Ей пришлось преодолеть робость от смущения, она напрочь забыла все английские слова.
Однако вышколенные английские приказчики смогли понять ее и без слов. Оля и испугаться не успела, как перед ней оказались разложенными новинки белья, чулки, корсеты. Вот натягивают шуршащее платье и миленькие ботиночки. Снимают с полок коробки со шляпами, украшенными цветами, перьями, птицами, фруктами. Вечером она встретила Трофимова, и тот ахнул, до чего хороши оказались обновки.
Оля просияла, хоть кто-то оценил ее мучения!
Они шли по широкому бульвару. Извекова держала спутника под руку. Должно быть, они хорошо смотрелись вдвоем! Во всяком случае, Оле так казалось.
И как бы сложилась ее жизнь, согласись она тогда, десять лет назад, на его предложение? Вот так бы шли под руку, смеялись или обсуждали домашние дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28