И хотя это «что-то», возможно, изначально страшнее, но оно наступит позже. Сознание, что расплачиваться придется не сию минуту, придало ему силы.
Гуров причесался, поправил галстук, шумно вдохнул и выдохнул, проверяя, как это у него получается, и пошел к Орлову.
Полковник что-то писал, глянул недовольно, кивнул на кресло, затем отложил ручку и снял очки. Выслушав короткое сообщение Гурова, полковник задумался, по привычке вытянул губы трубочкой и стал похож на обиженного пенсионера.
– Ну? – спросил он. – Соображения?
– Ты все сам понимаешь, – ответил Гуров. – Либо он собирается бежать, что маловероятно, либо Сыча попытаются отбить.
– Значит, у него есть связь…
– Это мы уже проходили, – перебил Гуров. – Мы должны в эту ловушку сунуться. Мы их ищем и не имеем права отказываться от встречи. Если мы днем в Москве боимся встречи с бандитами, то…
– Боимся – не боимся, – перебил Орлов. – Это сопли, секция мягких игрушек. Разработай план, в операции ты участия принимать не будешь.
– Вы не имеете права…
– Я? – Орлов привстал. – Чего я не имею?
– Извини, ты все имеешь. Однако решение твое неразумно, – Гуров перехватил инициативу, почувствовал себя увереннее. – У меня с Сычом свои отношения, я его понимаю, чувствую.
– Ладно, – Орлов устало махнул рукой. – Иди думай, подбирай людей. – Он вышел из-за стола, открыл сейф, достал пистолет. – Возьми, потом положишь на место.
Гуров надел Сычу наручники, усадил в «Волгу». Вторая машина с опергруппой двинулась следом, но, как и было предусмотрено, отстала и затерялась в потоке.
– Командуйте, – сказал Гуров. – Куда едем?
– Я Москву знаю плохо, будем танцевать от печки, – сказал Сыч. – Три вокзала.
Он помнил полученную инструкцию, машины с опергруппой не видел, но не сомневался, что она существует, и не очень-то понимал, как его собираются отбивать.
Гуров взял рацию и сказал:
– Три вокзала, – выключил рацию, повернулся к Сычу. – Рассказывайте, куда мы поедем дальше, после Комсомольской?
– Да я, что помнил, уже написал, – ответил Иван. – Дальше мне глядеть надо, вспоминать.
– Рассказывайте, – Гуров снял с Ивана один браслет, застегнул на своем запястье. – Извините, но фраера живут в соседнем подъезде.
Миновав вокзалы, машина свернула в один переулок, затем в другой, Иван попросил остановиться, мол, требуется оглядеть дома, вспомнить.
Гуров в рацию назвал место своего нахождения, оглядел переулок, и они вышли из машины.
Дальнейшее произошло быстро и неинтересно. Иван не успел сделать и нескольких шагов, как раздались три выстрела. Две пули пробили грудь Ивана, третья вспорола колесо «Волги». Стреляли из подворотни, метров с десяти. Иван упал, потянул за собой Гурова, который тоже упал на колени. Подлетела машина, оперативники выскочили, побежали.
Гурова охватила апатия, он понимал, что пути отхода преступники выверили, дворы, конечно, проходные, а там машина… Москва… Как говорится, с концами.
Он отстегнул наручники, сунул в карман и стал равнодушно ждать возвращения запыхавшихся товарищей.
* * *
В кабинете генерала Константина Константиновича Турилина веяло холодком. Хозяин, как обычно, в строгом штатском костюме, белоснежной рубашке, с безукоризненно повязанным галстуком, сидел во главе стола для совещаний и поигрывал остро отточенным карандашом. Справа от него в генеральском мундире сидел Потапов. Он осунулся и, что уже совсем на него не походило, слегка горбился, ссадинку, полученную утром в роще, он заклеил кусочком пластыря. Орлов и Гуров расположились слева от Турилина, напротив Потапова.
Гурова предстоящий разговор не волновал, главное – завтрашнее утро, девочки, а все остальное может гореть голубым огнем либо другим цветом, ему безразлично. Вся эта холодная торжественность, как бы гарантирующая предстоящую объективность разбирательства, безукоризненные манеры хозяина, которому почти двадцать лет пытался подражать Гуров, сейчас раздражали до крайности. «Все время играем, что-то изображаем, а ведь мы живые, из мяса, костей, нервов, и сердце у каждого одно».
Раздался телефонный звонок, и так как все аппараты, кроме одного, были переключены на секретаря, генерал поднялся, прошел к своему столу и снял трубку.
– Турилин.
– Здравствуйте, Константин Константинович.
Турилин узнал голос, но не хотел, чтобы присутствовавшие знали, с кем он говорит, и ответил:
– Добрый день.
– Совещание?
– Небольшое.
– Ну что, генерал? Вчера за здравие, сегодня за упокой?
Звонил заместитель министра, но Турилин счел возможным не ответить на столь риторический вопрос.
– Понимаю, жизнь не гладкая, в полосочку. Но ваш Гуров становится однообразно утомительным. Я не собираюсь учить вас, генерал, но полагаю, что вас заслушают на коллегии министерства. Продумайте ситуацию и накажите героя примерно. Я неоднократно слышу эту фамилию и изрядно от нее устал.
– Разрешите вопрос? – тихо спросил Турилин.
– Разрешаю, – замминистра рассмеялся. – Не сердись, Константин Константинович. Тебе же отлично известно, что положение обязывает. Я говорю то, что должен сказать.
– У меня служат офицеры, фамилии которых не знаете не только вы, но даже я подзабыл. Они служат по тридцать лет и безвестными уходят на пенсию.
– Хорошо, хорошо, – замминистра вздохнул. – Поступай как знаешь, я тебя предупредил.
Гуров к разговору не прислушивался, но понимал что беседуют о нем. Он разглядывал Потапова, который сосредоточенно изучал сцепленные в замок пальцы, вспоминал, как генерал стоял на коленях в талом снегу, и подумал, что если девочки завтра не вернутся, то он, подполковник милиции Лев Иванович Гуров, этого человека убьет. Вся история в роще со стрельбой камуфляж, он никогда не толкнет Сергачева на убийство. Гуров убьет эту сволочь своими руками.
Потапов поднял глаза, встретился с Гуровым взглядом. Гуров коснулся кончиками пальцев виска, затем взглянул, на часы.
Орлов вздрогнул, быстро взглянул на Гурова, затем на Потапова.
«Вот сволочь, – подумал Гуров о своем начальнике и друге, – у него необыкновенное верхнее чутье». Гуров пододвинул к себе массивную сверкающую пепельницу и начал бессмысленно ее крутить. Он чувствовал на себе пытливый взгляд Орлова, но головы не поднимал, как бы признавая свою вину, да вот только не объясняя, в чем же именно она состоит.
Турилин занял свое место и сказал:
– Да курите вы, черт бы вас побрал, – он оттянул пальцами тугой воротничок рубашки. – Лев Иванович, плесни мне, пожалуйста, боржоми.
Гуров открыл одну из стоявших на столе бутылок, наполнил бокал, перегнулся через стол, поставил перед генералом.
– Пожалуйста.
– Благодарю, – Турилин чуть коснулся руки Гурова, взял бокал, взглянул на Орлова, затем на Потапова.
– Генерала Потапова представлять нет необходимости. Сергей Михайлович приехал к нам, чтобы помочь объективно разобраться в происшедшем.
– Константин Константинович, я здесь по воле руководства, документы читал, вопросов к полковнику Орлову и подполковнику Гурову у меня нет. Конечно, стрельба в центре города, смерть столь опасного преступника, который наверняка и важный свидетель, безусловно ЧП, – Потапов говорил тихо, гладко, без пауз, чувствовалось, что речь свою он заготовил. – Но на оперативной работе без накладок и ЧП не прожить. Слава Богу, никто из посторонних не пострадал и Лев Иванович остался жив. Так что считаю нужным провести анализ происшедшего, учесть ошибки на будущее. У меня все.
Гуров старался не улыбаться и продолжал гладить пальцами хрустальную пепельницу, а Турилин и Орлов обменялись взглядами, затем полковник посмотрел на Гурова, а генерал недоуменно – на Потапова. После паузы Турилин как-то растерянно сказал:
– Да, случается… Произвести три выстрела, две пули в груди преступника, одна в колесе машины…
Гуров отлично понимал, что ему следует молчать, но не выдержал и сказал:
– А я стоял рядом. Полагаю, что просматриваются три версии.
Орлов наступил ему на ногу, но Гурова понесло:
– Первое: у них плохо с патронами. Второе: я им лично симпатичен, и третье: подполковник Гуров – человек Корпорации. А в принципе накладка. И зачем я жив остался?
– У тебя жена и племяшка? – неожиданно спросил Турилин и не обратил внимания, как встретились взглядом Гуров и Потапов. А полковник Орлов на данный, казалось бы, незначительный факт внимание очень даже обратил.
– Ольга – сестра жены. Нам с супругой, как в старину говорили, Бог детей не дал. Я Ольгу удочерил, – ответил Гуров.
Орлов продолжал давить на ногу Гурова. Турилин кивнул и продолжал:
– Ты их, естественно, любишь. А я, старый… – генерал кашлянул, – люблю тебя. И ты, как всякий эгоист, моей любовью пользуешься.
– Что тоже естественно, – снова встрял Гуров.
Турилин постучал карандашом по папке, которая лежала на столе.
– Тебя требуют прокуратура и особый отдел, – он взглянул на Потапова: – Генерал, мы можем с «особкой» повременить? Человек ведь в отпуске…
– Перестройка перестройкой, а перестраховщики перестраховщиками. Телефонный звонок не указ, потребуйте бумагу. Пока напишут, пока пришлют, подполковник может уехать в санаторий… Хотя для одного отпуска у Льва Ивановича накопилось многовато…
– Спасибо, мир не без добрых людей, – Гуров встал. – Разрешите?
– Сдайте личное оружие и не выезжайте из Москвы, подполковник, – Константин Константинович посмотрел на Орлова, кивнул на дверь.
Орлов поднялся и, глядя на Потапова, сказал:
– Личное оружие подполковника Гурова со дня его нахождения в отпуске находится в моем сейфе.
– Хорошо, хорошо, – рассеянно ответил Турилин и жестом пригласил генерала Потапова перейти к письменному столу.
Гуров и Орлов шли по коридору, молчали, у кабинета полковник остановился.
– Что Потапов сегодня связан с преступниками, еще доказать надо, – проговорил он, вытянул губы и скосил глаза на кончик носа. – А вот что он, сволочь, службист и зануда, неожиданно душевность проявил, это я сейчас наблюдал, – он перестал корчить гримасы, схватил Гурова за рукав, заглянул в глаза. – К чему бы это?
– Человек – существо сложное, противоречивое… – начал было Гуров.
Орлов отпер дверь, затащил Гурова в кабинет и зашептал:
– Почему в тебя не стреляли? Не промахнулись, а просто не стреляли? Говори, сукин сын!
Глава третья
А за Уралом накатывалась ночь. Рита, Ольга и Эффенди сидели в гостиной у камина и пили чай с медом.
– А я уезжать не хочу, – сказала Рита, потягиваясь в кресле и глядя на полыхающие поленья.
– Да! – подхватила Ольга. – Мы не хотим!
В темном углу гостиной скрипнул ставень. Эффенди незаметным движением передвинул кобуру с пистолетом и, стараясь придать голосу беззаботность, ответил:
– И я делаю не то, что хочу. Жизнь!
– Жаль, – Рита вздохнула. – Красиво у вас, я никогда не думала, что ели бывают разные, здесь они совсем иные, чем под Москвой. А люди какие! Понимаете, в Москве мы все очерствели…
Эффенди облизнул сухие губы, расстегнул кобуру, привстал и неожиданно бросился на Риту, сбил ее на пол вместе с креслом, одновременно выхватил пистолет, прокатился по ковру и выстрелил в окно, из которого в это же мгновение полыхнул ружейный залп.
– Лежать! – крикнул Эффенди девочкам, произнес еще что-то непонятное и с пистолетом в руке выпрыгнул в черное окно.
Стрелявшего Эффенди не догнал и возвращался хмурый, злой на себя и на сорвавшихся с резьбы подчиненных.
«Старый стал, – рассуждал он, стряхивая снег и тяжело переводя дыхание. – Еще вожак, но уже старый, иначе не посмели бы, чуют, щенки, что хватка ослабла».
Был он исконно русским, Силин Леонид Ильич, а кличку Эффенди он получил в зоне более тридцати лет назад и привык к ней, как человек привыкает к своему имени. Он родился в Узбекистане, на первый этап вышел в расшитой тюбетейке и кто-то из конвоиров, не помня его фамилии, окликнул:
– Эй, ты, как тебя? – и неожиданно выпалил: – Эффенди!
Почему, отчего именно это слово выплюнул конвойный, неизвестно. С того дня никак иначе его не называли.
В армии по известным причинам Эффенди не служил, рос среди уголовников, но стал человеком дисциплинированным; получая приказ, выполнял не задумываясь; отдавая команды подчиненным, не сомневался, что они будут выполнены незамедлительно. Сегодня он был руководителем группы боевиков, гауптвахты у него не было, и нарушителей дисциплины Эффенди просто убивал. И вот незадача: вместо того чтобы убить обоих, убил лишь одного, за что мог и поплатиться.
Эффенди был достаточно умен, чтобы понимать, что есть много вопросов, на которые он не в состоянии найти ответ сам, и поэтому надо слушать старших. Ему приказали захватить девчонок, беречь и ждать, он и выполнял, и надо же было такому случиться.
Он вернулся в дом, оглядел пустую гостиную, догорающий камин, опрокинутую мебель, подошел к одной из дверей, постучал и громко сказал:
– Рита, Оля, это я, Эффенди. Не волнуйтесь, ничего не случилось, браконьеры пугают. Утром вылетите домой.
* * *
А в Москве был лишь вечер, трудящиеся пытались раздобыть что-нибудь на ужин и по глупости или от безысходности толкались по магазинам.
Не будучи оригинальными, Гуров и Сергачев встали в очередь за колбасой. В магазинах Гурова возмущала не скудость или полное отсутствие продуктов, а грязь и тошнотворный запах. Если ничего нет, то что же гниет?
– Лев Иванович, – тихо говорил Денис. – Не будь ты святее папы римского. Один из наших в фирменном магазине заправляет, заскочим в него, все будет, как в горкоме.
– Я не святой, я просто ленивый, – устало ответил Гуров. – Сейчас мы с тобой обойдемся, а вот завтра мне продукты нужны, – и про себя добавил: «Надеюсь». – Я тебе деньги дам, а ты завтра мне организуй, пожалуйста.
– Что вы там покупаете? – раздался позади визгливый голос. Мужчина и женщина, в которых сразу угадывались провинциалы, стаскивали с прилавка осклизлые батоны колбасы, путались в сумках, испуганно оглядывались, словно воровали.
– Как саранча, – сказала женщина, стоявшая перед Гуровым. – Ездят, а нам жрать нечего.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5