Он никак не мог вспомнить, чьи же ноги так его потрясли.
– Которая солистка-то? – спросил он пробегавшего мимо конферансье.
– Да вон!
Папа вздыбил рукой чуб и пошел в атаку.
– Девушка, а можно вас на минутку?
Впоследствии оказалось, что конферансье ошибся и вместо солистки Абрамовой указал на рядовую Титову. Но папа ни разу об этом не пожалел.
Отозвав девушку в сторонку, он начал рассказывать про соцсоревнование между художниками.
– Нам до зарезу нужна модель. А вы идеально подходите! – божился он. – Я вас прошу только об одном: попозируйте для меня!
Девушка смущенно улыбалась и поглядывала через плечо на подруг. Договорились встретиться в студии – в воскресенье в шесть вечера.
Всю неделю папа изобретал концепцию плаката, который мог выйти в печать. Титова должна была осознать, что она познакомилась не с пустобрехом, а с настоящим издающимся художником.
Но руководство интересовали только слава КПСС, гибель империализма и техника безопасности. Конечно, можно было нарисовать Титову на плакате «Уходя, гаси свет!»… Но тогда ей пришлось бы позировать в рабочей робе. От таких мыслей папе становилось грустно.
К воскресенью он так ничего и не придумал. Ходил, меряя шагами студию, поглядывал на часы. «Она не придет…»
Полседьмого в дверь постучали. Титова стояла на пороге с двумя огромными сумками.
– Извините, в прачечную забежала, – сказала она. – Нужно было простыни забрать.
И тогда папу осенило.
Через пару месяцев из Горьковской типографии вышел плакат: статуя Свободы, замотанная в простыню, читает телеграмму:
«Разоблачение грядет.
Сдавайся сразу. Твой народ.»
– Экая у тебя американка вышла! – восхищался папин друг Воронкин. – Прям как из «Плейбоя»!
Папа усмехался в усы. «Статую» хотели зарубить на комиссии, но председатель сказал, что плакат – жизненный, так как показывает распущенность Америки. А потом повесил его в своем кабинете.

Секс в большом городе

[11 июля 2005 г.]
Кевин – моя привычка. Визиты к Арни – ее следствие.
Я не умею жить, когда мне не о ком думать. У Кевина есть то, перед чем невозможно устоять, – мозги, и поэтому из всех знакомых мужиков я выбрала именно его. Сидя в пробках или гуляя по магазинам, я вспоминаю наши слова и взгляды – в этом заключается моя любовь.
Он изящный сноб, от него пахнет аристократизмом. Я как-то сказала ему:
– Тебе обязательно нужен герб. Ты без герба – как президент без штанов.
Кевин только ухмыльнулся:
– И что мне на нем нарисовать?
– Придумай какой-нибудь красноречивый символ.
Он придумал. На следующий день прислал мне по факсу эскиз: в центре щита – мультяшный старичок-каторжник с ядром на ноге, а по бокам – страусы, сунувшие головы в песок.
Кевин знает цену не только окружающим, но и себе.
Я закрываю глаза и на Сьюзан, и на отсутствие перспектив. Мне надо о чем-то мечтать.
Звоню Кевину:
– Хочешь, я тебе устрою секс по телефону?
– У меня сейчас футбол по телевизору… Давай потом, а?
И голос такой жалобный-прежалобный.

Чудеса

[14 июля 2005 г.]
Вот был бы у меня мужик, я бы его за пивом отправила, а так пришлось тащиться самой. По дороге купила компьютерную игру «Моя фантазийная свадьба». Уж больно аннотация понравилась: «Спланируй самый счастливый день в твоей жизни! Выбери жениха, платье, торт и все остальное! Воплоти свои мечты в реальность! Твой суженый ждет тебя!»
А ниже приписка: «Для детей от 6 до 12 лет».

Грабеж (мемуары)

[1974 г.]
Впервые я столкнулась с миром криминала в восемь лет.
Банты, школьное платье и фартучек, похожий на те, что носят официантки придорожных кафе. В кармашке у меня хранилась сокровищница: знаменитая на весь 2-«Б» коллекция календариков.
Я владела очень ценными экземплярами – из серии «Города» и «Цирк». Более того, у меня был всамделишный гэдээровский календарик с кораблем.
Как мне завидовали! Мне предлагали обменять его на любые богатства – хоть на настоящую кнопочную ручку, хоть на коллекцию фиолетовых биток. Но я была непреклонна и хранила кораблик, как Кощей свою смерть.
Каждый вторник и пятницу я тащилась в музыкальную школу на репетицию детского хора. Петь прикольные песни из репертуара Кобзона нам не разрешали, и мы печально тянули программное «Шла баржа по Волге широкой».
Бог ведает, почему хормейстер Маргарита Александровна мучила нас бурлацкими песнями. Может, виной тому было извращенное чувство юмора, а может, ассоциации бурлацкой лямки с нелегкой долей дирижера… Как бы там ни было, у нас весь репертуар состоял из «Дубинушек» и «Похоронили парня под откосом».
Как страстно мы завидовали школе искусств! Там детский хор бацал «Мы красные кавалеристы» и «Шел отряд по бережку». У них и форма была намного круче: красные плиссированные юбки, галстуки-бабочки и буденовки. А у нас – унылые жабо, похожие на кухонные занавески.
Единственное, что спасало меня от скуки репетиций – это календарики. Сядешь на последний ряд, разложишь их на коленках… Девчонки смотрят и завидуют!
Но однажды приключилась беда.
– А ну дай сюда! – сказала Маргарита Александровна, которой очень не понравилось, что все глядели на меня, а не на нее.
Я протянула грозной женщине календарик, который похуже.
– Все, все давай! – велела Маргарита Александровна.
Мои «Города» и «Цирки» перекочевали в упитаную ладонь музыкального работника. «Кораблик» уплыл следом.
Петь я уже не могла: губы дрожали, слезы текли ручьями и скапливались, невытертые, под подбородком.
После репетиции я подошла к роялю.
– А можно…
– Нельзя! – отрезала Маргарита Александровна. – Отдам только родителям.
Но я не могла привести в музыкалку родителей! Иначе они мигом раскрыли бы мой сговор с учителем по баяну. Он поклялся меня не учить, а я обещала помалкивать насчет скрипачки Людочки, с которой он запирался в красном уголке.
До конца учебного года я не пропустила ни одной репетиции хора – все надеялась, что Маргарита Александровна вернет мне похищенное. Я несколько раз улучала момент и рылась в ее пахнущей холодильником сумке. Все было тщетно: календарики исчезли. Вероятно, Маргарита Александровна отнесла их домой и присоединила к собственной, разросшейся от постоянного грабежа коллекции.
Год спустя Борька Папахин спер у нее золотое кольцо, лежавшее на рояле. Маргарита Александровна жутко кричала. Она вытащила Борьку на середину зала и хотела заставить его на коленях просить прощения.
– Ты вор! По тебе тюрьма плачет!
– Иди на хер!
Все онемели от изумления. Ляпнуть ТАКОЕ взрослой женщине?! Тем более преподавателю?! Маргарита Александровна выпустила Борькину руку, и тот неторопливо вышел из актового зала.
Я была уверена, что Папахина посадят в тюрьму, но его всего лишь отругали на родительском собрании.
– Все по закону, – сказал Борька после этого, – если взрослый тырит у маленького, ему ничего не бывает, и если маленький тырит у взрослого – то же самое. Единство и борьба противоположностей – мне это старший брат объяснил.

Имя Барбары

[1 августа 2005 г.]
Барбара моет микроволновку. Попу туго обтягивают розовые штанишки. Каждое движение преисполнено изящества.
– Барбара, сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
Самый сок. Интересно, что она делает по вечерам? Ни за что не поверю, что она, как все прочие, сидит перед телевизором. Таким девушкам надо вести порочную жизнь, ездить на дорогом мотоцикле и носить кожаный плащ. Она должна входить в ночные клубы и, сняв перламутровый шлем, встряхивать роскошными волосами. Она должна курить длинные сигареты и оставлять следы помады на шеях мужчин.
– Барбара, ты знаешь, что означает твое имя?
Дива стаскивает резиновые перчатки.
– А оно что-то значит?
– В переводе с латыни «Барбара» означает «дикарка». Тебе очень подходит твое имя.
Барбара не понимает, чего мне от нее надо. Ее мир прост, как суповая тарелка. Ее родители – добрые трудолюбивые люди – тринадцать лет назад нелегально пересекли американо-мексиканскую границу. Это был единственный способ вырваться из глухой нищеты, передающейся детям, как наследственная болезнь.
– Барбара, тебе определенно нужен «Харлей Дэвидсон».
– Да нет, микроволновку лучше мыть обыкновенной содой. Она запах убивает.

«Королева Мэри»

[17 августа 2005 г.]
Океанский лайнер «Queen Mary» очень похож на «Титаник». Та же роскошь, те же пропорции, те же черно-оранжевые трубы… Его палубы помнят многих звезд XX столетия – от Уинстона Черчилля до Кларка Гейбла. Это был корабль-мечта – может быть, не столь широко разрекламированная, но зато непотопляемая.
«Королева Мэри» давно уже вышла на пенсию: теперь в ее каютах располагается гостиница. Мы с Кевином забрели сюда ради фотовыставки Джорджа Хёррелла[1]. Золотой век Голливуда – черно-белая красота…
Я смотрю на Кевина.
– Представляешь, мой отец плавал на этой посудине, – говорит он чуть слышно. – В тысяча девятьсот сорок четвертом году сюда затолкали шестнадцать тысяч солдат и повезли в Европу. А в мирное время корабль был рассчитан на две тысячи пассажиров.
Отец Кевина каждый вечер писал письма домой без надежды отправить. По ночам небо гудело: немецкие бомбардировщики пытались атаковать транспорт. Громыхали зенитки, орали офицеры… Акустики то и дело докладывали о подводных лодках.
Днем тишь, штиль и силуэты конвойных судов неподалеку. Куда ехали? Зачем? Если ударит торпеда, никому не спастись. Если доплывут, то половина сгинет в европейской мясорубке.
Я хожу по палубам «Королевы» и наяву слышу шум тысяч голосов. На стенах вместо голливудского гламура – плакаты: «Покупайте облигации военных займов!» В коридорах – ноги, каски, котелки… Плиты на камбузе горят круглосуточно. В туалет очереди, как в кинотеатр.
Мне преподавали историю так, будто американцы только купоны стригли на этой войне. Как будто не было ни Перл-Харбора, ни Нормандии, ни Ио Джимы. Ан нет: все та же боль, все тот же страх, все тот же шепот: «Вернись живым!»

Универсальный солдат

[1 сентября 2005 г.]
Джошу удивительно идут душевные терзания. Когда он в печали, у него и лицо одухотворяется, и глаза становятся как у приличного человека.
– Значит, ты решил записаться в морскую пехоту? – осведомилась я.
Джош угрюмо вертел в руках ключи от машины.
– Угу.
– И, надо полагать, твое появление в Ираке переломит ход войны.
– Ну…
Да, Джош у нас смертоносец, что и говорить… Помнится, он как-то демонстрировал приемы рукопашного боя на Ронском-Понском. Ронский победил.
– И что тебя навело на эту гениальную мысль?
Джош вскинул на меня гневные очи.
– Теть, ну смотри! Тебе каждый месяц платят зарплату, но при этом ты живешь на всем готовом и тратишься только на стрижку и форму. Плюс бонус… Они, кстати, хотят поднять его до сорока тысяч долларов.
– А знаешь почему? Потому что потери в Ираке продолжают расти, а число дураков, желающих помереть, сокращается. По вполне естественным причинам.
Губа Джоша выпятилась, как панелька дисковода.
– А в авиации никакого недобора нету!
– Потому что иракцам очень трудно захватить в плен бомбардировщик: автомат немного недостреливает. Но ты-то собрался в морпехи…
– «БМВ» хочу купить, – наконец признался Джош. – Если мне дадут сорок штук, то…
– Мы тебе на них дивный памятник отгрохаем. Со скульптурной группой в изголовье: «Иракцы отрезают голову американскому герою». Закажем у Церетели – он как раз специализируется на эпических композициях. У нас и исходные материалы будут: наверняка «Аль-Джазира» любезно предоставит нам видеозапись твоей кончины.
– Ну, теть! Мне рекрутолог сказал, что я буду специализироваться на электричестве! Я вообще при штабе буду! К тому же, может, меня и не пошлют ни в какой Ирак.
Я смотрела на своего племянника. Что твориться в голове у этого балбеса?
– Как думаешь, те, кто лежит сейчас в могилах, думали, что убьют именно их? А те, кто валяется по госпиталям, предполагали, что именно они напорются на мину? Что ты скажешь себе, если нечаянно пристрелишь беременную иракскую бабу? Что ты не хотел? Что это получилось случайно?
Выражение лица Джоша было достойно фотоаппарата Джорджа Херрелла.
Пусть думает: ему это идет.
…Джош стесняется говорить со мной об истиных причинах. Он считает меня циником, способным воспринимать только «БМВ».
На самом деле Джош хочет стать героем.
Я отчетливо помню себя такой же. Помню, как я мыла посуду – тряпка из старых колготок, «Пемоксоль» на раковине, – и думала, что ненавижу этот мир. В нем не было места подвигу. Мне казалось, что жить обычно – это унизительно.
Нынешней молодежи хорошо – у нее есть Интернет. С начала иракской войны там такие баталии ведутся – ого-го! Сколько искренней радости по поводу американских потерь! Сколько счастья, когда американцам удается замочить врагов!
У этой войны есть болельщики – как в футболе. И смотрят ее по телевизору – как футбол.
Разумеется, Джош самозабвенно защищает Америку. Наверняка кто-нибудь ляпнул ему, что воевать за компьютером может любой дурак, а ты пойди послужи, если не слабо.
Джошу не слабо.

Хорошо бы похудеть!

[3 сентября 2005 г.]
Развесила по кухне фотографии киноактрисы Рене Зельвегер, мэра Москвы Юрия Лужкова и медведя после зимней спячки. Я должна помнить, что похудение – это реально.
Ночь
Почему сегодня Ронский просыпался десять раз?
Почему сегодня Понский назывался «пидорас»?
Над домом полночи летали полицейские вертолеты (гонялись за каким-то воришкой), и моя собака решила, что без нее никак не обойдутся.
«Помощь следствию» выражалась в следующем: Ронский взлетал на кровать и проносился по мне к окну – глазеть.
Увиденное приводило его в воинственное расположение духа: а как же – ведь не каждую ночь за окном можно обнаружить кусты и фонарный столб.
1 2 3 4 5 6