Ну, а раз есть колдовской вир, значит, был и колдун.
Только вот запамятовали забарцы, в каком году произошла эта история. Знают лишь, что Шмель в ту пору ещё жив был. Лесной мудрец как раз и вызволил своих земляков из большой беды. Известное дело: непрошеный чудотворец - страшнее дьявола.
Ранним утром, в пору сенокоса, едва пастухи прогнали стадо и бабы затопили печи, появился на селе этот кривоногий чудотворец - Волосатые уши.
Он молча шел по селу, заглядывая в окна. И оттого ль, что колдуна уже знали, оттого ль, что его волшебная сила действовала, выходил из домов народ и двигался следом.
Люди ждали чуда.
Недалеко от ветряка, на бугре за Поповым концом, колдун остановился. Сбросил мешок, оглядел всех и сказал:
- Ну?
Народ пришел в движение. Бабы загалдели. Один из мужиков сказал:
- Вот что, Волосатые уши. Сенокос начался, а дожди каждый день, сено гниет. Сделай так, чтоб добрая погода постояла.
- Чем платить станете? - спросил колдун.
- А что бы ты хотел?
- Деньги давайте.
- Откуда у мужика деньги. Бери салом.
- Салом погожу. Новую телегу поставьте и трех исправных лошадей.
Зачесали мужики затылки, но знали: с колдуном торговаться - зря время терять. Что требует - отдай, душа из тебя вон.
- Ладно, согласны, - сказали все хором.
- Тогда хворосту тащите, костер разжигайте, - приказал Волосатые уши.
Натащили бабы хворосту, мужики разожгли костер. Колдун вырвал из уха волосок, подошел к костру.
- Не быть дождям, быть сухой погоде, - сказал он и бросил в огонь волосок.
Вспыхнуло яркое пламя, в испуге закрестились бабы.
Колдун помолчал и опять спрашивает:
- Ну?
- Коров у нас яловых много, - сказали мужики. - Нельзя ли, чтоб от каждой приплод был. По одному телку, а лучше по два, ежели колдовства у тебя хватит.
- Хватит, - сказал Волосатые уши. - Давайте ваше сало.
- Сколько?
- Полную бочку.
- Ох, - сказали мужики, но согласились.
Вырвал колдун из уха волосок, бросил в огонь.
- Быть по весне от каждой коровы по две телки, - сказал он, и вспыхнуло яркое пламя. Потом в третий раз сказал: - Ну?
- Скота-то у нас прибавится, а лугов мало, - сказали мужики. - Чем кормить коров станем?
- А где я возьму луга? - рассердился Волосатые уши. - Природа мне не подвластна. Перепахать все - могу: волшебные птицы имеются. А вы уж соображайте - что на зерно, а что на зеленый корм. Луга и половины того не дают. Согласны?
Задумались мужики.
- А где же скотину пасти, когда луга перепашем? - спросили.
- В стойле держите, велика загвоздка... Ну, согласны? Плата та же: бочонок сала.
Плата велика, дело опасное, но все же решились мужики, хуже, чем есть, не будет.
- Валяй. Была не была! - сказали.
В третий раз вспыхнуло яркое пламя от колдовского волоска. И в третий раз в испуге закрестились бабы.
Когда костер стих, колдун сказал:
- А теперь уговор: спать буду две недели, пока отрастут волосы, которые израсходовал. Ведите меня на самый тихий сеновал, в самое душистое сено. Как проснусь, чтоб во дворе того дома подвода стояла с двумя бочонками сала да три коня в упряжке было. И чтоб ворота были открыты, а лошади напоены и накормлены. Сверх того предупреждаю: кто к спящему ко мне притронется - хоть человек, хоть тварь какая, - замертво упадет, и труп его земля не примет, - жечь придется. Все ли ясно?
Народ молчал. С перепугу ли, так ли, а может, беду предчувствовал кто знает.
Отвели колдуна спать на сеновал к Приходько, самому исправному в Забаре мужику.
Проспал Волосатые уши ровно две недели час в час, а когда проснулся, сразу пить запросил, а попивши - есть, а поевши - слез с сеновала.
Во дворе стояла уже подвода с двумя бочонками сала и толпился народ.
Колдун забросил на телегу свой мешок, сел на передок, взял в руки вожжи.
- Расступись, люди!
Народ загалдел:
- Сними свое колдовство, Волосатые уши! Сенокос закончили, а суховей все дует и дует. Огороды гибнут.
- На срок уговору не было, - сказал колдун. - Не в моей власти на срок колдовать. Расступись, народ!
Но мужики стеной стояли.
- Не выпустим тебя! Расколдовывай!
Разгневался Волосатые уши, кулаком погрозил:
- Замертво всех вас тут положу! Думаете, сало мне ваше требуется, кони? Добра вам хотел, дураки! А без платы колдовство силы не имеет. Расступись, говорю!
Приходько видит, что дело плохо, рукой махнул - отходи от ворот. Люди отошли, и колдун выехал со двора.
Но мужики между собой все совещались: "Не сегодня-завтра колдовские кони перепашут наши луга, а земля - как зола в костре, что на ней вырастет? Беда, братцы. За зиму сено изведем, а весной - подыхай скот". И вновь кинулся народ за Волосатыми ушами. А колдун увидел, что догоняют, вырвал из уха волосок, дунул на него, и след телеги простыл.
Стояли, стояли люди на дороге и разошлись бессловесно по хатам. Мужики подумали: "Авось беда стороной пройдет".
Но не прошла беда стороной. Настало время осенней пахоты да сева, глянули как-то поутру мужики, выйдя за село, - а луга перепаханы, и все кругом засеяно. И ничего не растет, потому что дождя нет.
- Вот оно, братцы, и сбылось. За свое же сало, за телегу свою и коней - угощеньице.
Наступило тут среди забарцев молчание. И бабы из хат повыбегали, про печи, про скот забыли. Ни урожая, ни лугов, хоть помирай...
- Доавоськались, землячки? За свою лень расплачиваетесь? - услыхал вдруг народ позади себя знакомый голос.
Обернулись мужики, а это Шмель стоит сам. Никто отродясь такого не помнит, чтоб лесной мудрец в Забаре появлялся. Всю старость свою отшельником живет, а одиночестве думу думает, а тут - пришел. И лицо у него мрачнее тучи, в глазах - злость.
- Доавоськались, говорю, лентяи вы этакие? Чудо вам подай! Эх вы... Шмель сел на землю, палку рядом с собой положил. - Садись и вы, - сказал он мужикам. - Думать будем.
- Отгони, Шмель, суховей. Окажи такую милость, - попросили забарцы.
- Погодите, братцы, с просьбами, - остановил мужиков Приходько. Шмель не все, поди, знает. Рассказать надо.
- Все знаю, можете не рассказывать, - ответил мудрец.
- А что на обман мы попались - знаешь?
- Знаю.
- Что не от хорошей жизни на чудо уповали - знаешь?
- Знаю.
- Что последнее сало отдали, коней лучших - знаешь?
- Все знаю.
- Тогда за что сердит на нас?
- Коли глупости своей ты и нынче не понял, Приходько, обливаться слезами будет весь твой род ещё долгие годы.
Шмель встал с земли.
- Хватит разговоров. Слушайте, с чем пришел к вам. Я волшебник скромный, над большими чудесами не властен. Суховея изгнать не могу. Но одно волшебство для вас придумал. Оно поможет вам.
- Какое? - обступили забарцы Шмеля. - Говори скорее!
- Поезжайте в Стародуб-город, купите там у ремесленников три кожаных мешка, больших. И возвращайтесь. Будете в эти мешки пот собирать.
- Что за пот? - не поняли мужики.
- Обыкновенный ваш мужицкий трудовой пот.
- Зачем?
- А вот соберете, тогда и узнаете.
- И куда мешки эти девать, когда наполнятся?
- Привезете ко мне в лес. Да, чур, глядите: воды не добавлять, чтоб один в них крестьянский пот содержался. Ясно?
Заскребли мужики свои головы.
- Ясно-то ясно, а что нам с того будет? Ягодки ль сладкие, лебеда ль горькая?
Эти слова разгневали Шмеля.
- Пришлому обманщику у вас веры больше, чем своему человеку.
- Пообещай хоть что-нибудь, - сказал Приходько.
- Все ещё не сыты обещаниями? - Шмель стукнул палкой о землю и удалился.
Задумались забарцы, рядить да мерить стали. В первый раз, считай, Шмель из леса вышел. Не зря ведь шел. Видно, иного совета нет у него.
- Так-то оно так, - сказали другие. - Но попробуй три мешка пота собрать.
- А собравши, что делать с ним станем? Уж не пить ли?
Приходько спор остановил:
- Вот что, мужики: не раз мы Шмеля слушали, и была нам польза. Трудную он задал нам задачу, да куда теперь денешься, не пропадать же вовсе? Не будем зря время терять. В Стародуб за мешками поеду сам. А далее так порешим: не сидеть сложа руки, пот трудом добывается. Работаешь, каплю на лице почувствовал, в ладонь её и в мешок. Рубаха взмокла, снял, над мешком выкрутил. Вот так, даст бог, и соберем, что приказано.
- А дела какие делать будем? Зрящие?
- Зрящих дел сотворили и без того досыта, - сказал Приходько. Наперекор Волосатым ушам пойдем, так я предлагаю. Чудотворцев разных почитаем, а управляться с хозяйством надобно самостоятельно. О том, срок придет, Шмеля и попросим.
Вот с этого самого дня и дали Приходько кличку Самостоятельный, а потом и на весь его род до наших дней эта кличка распространилась.
Обмозговав свои дела, разошлись по домам мужики. А на другой день Приходько привез мешки из Старобуба. Первым делом на Непути запруду построили, канал прорыли, и дал народ воду сухой земле. Потом луга восстановили: не в близких краях семена разных трав раздобыли и посеяли. Так и пошло. С одним делом управишься, второе тебя ждет. Не каплями капал, а градом сыпал пот с мужиков. В трудах и не заметили, как полных три мешка набралось. Когда этот день настал, скомандовал Приходько землякам своим: "Кончай, братцы, шабаш!" И поглядел тогда каждый на то, что сделано общиной, окинул взглядом родные поля, и все в один голос прокричали:
- Ай да мы! Варите, бабы, брагу, гулять будем! Не страшны нам нынче суховеи и чудотворцы!
- А как же Шмель? Выходит, и к нему нужды нет ехать? Была беда и ушла.
Мужики умолкли. Задумались. Не поехать к Шмелю - разгневаться может мудрец, он и без того злым ушел из Забары. Поедешь - как бы ещё хуже не стало. Зачем ему три мешка пота? Однако думали, думали и решили все же мешки в лес отвезти. Справедливый человек, дескать, и в злости не страшен, к тому же за мудрый совет добром платить полагается.
Так оно и вышло, как рассудили забарцы. Не на людей зол был лесной мудрец, а на то, что народ каждому шалопаю провести себя позволяет. Приказал Шмель, когда гости к нему пожаловали, груз с подводы сбросить. Потом сам подошел, развязал все три мешка и вылил пот на землю.
- Не соль мне ваша была нужна, - сказал хитрый старец, - а труд ваш. От этого дня и вовеки помните, земляки, что никому не дано на земле сотворить больше чуда, чем работящему человеку.
Шмель оглядел всех внимательно, будто прощался с каждым, подошел к Приходько, похлопал мужика по плечу и спросил тихо:
- Наука вам?
Забарцы низко поклонились.
- Наука, - сказали они мудрецу.
С той поры так и повелось в Забаре: новое дело в хозяйстве начинать сразу разговор: "Ну, готовь, стало быть, мешки для пота?"
ЖИВАЯ ТЕНЬ
В каком году, уже никто не помнит, у барина Тринклера откупил Забарское имение человек по прозвищу Гаврила Мучитель. Память о себе он оставил недобрую, но прочную. Я долго пытался найти в селе хотя бы дальних родственников Гаврилы, но в живых не оказалось никого - не то что у Степана-пахаря, которому полдеревни нашей - родня.
Я рассказал Егору Тимофеевичу о своей неудаче. Старик разгладил ладонью свою бороду и, тяжко вздохнув, посмотрел на меня, как на малое дитя.
- Кто же станет таким родственником похваляться, чудак-человек! При жизни был "богом", а умер - стал собакой.
Наконец мне повезло. В прошлом году на Майские праздники, когда веселилась вся Забара, я случайно разговорился о Гавриле с одноруким дедом Климкой. Дед Климка на девятом десятке туг стал на ухо и оттого молчал больше. Но тут он, видать, пропустил по случаю праздника пару рюмочек, расхрабрился и захотелось ему со мной поговорить.
- Ты погляди, веселится-то как народ. Мать честная. Вот бы Гаврилу на них, он бы им показал веселье.
Оказалось, отец Климки у Гаврилы крепостным был. Барин Тринклер всех забарских мужиков запродал Гавриле вместе с имением.
Усадил я деда на лавочку, угостил сигареткой. Пошутили, посмеялись, а потом опять завели речь о Гавриле.
- Так ведь что, сынок, - сказал мне дед. - Так оно и было. Строг был Гаврила, страсть как строг. Я не так скажу: нынче людям строгости-то этой и не хватает. Пораспущали что малых, что старых... Ну, откудова Гаврила родом - это никто не знает. В молодости, говорят, был он певчим в церковном хоре, чи в городе, чи в деревне - неизвестно. А потом появился в Забаре, купил имение, хозяином стал. Чужеродец он. Одним словом, они все богатые чужеродцы-то. Ты спрашиваешь, с чего он начал? А с того и начал, чем, видно всю жизнь занимался. Сечь стал. И гляди ты, рассудил-то как. "Мужиков сечь, - сказал он, - у меня завсегда право найдется и завсегда сечь буду, потому как ни одного нет такого, чтоб без вины жил. А начнем мы перво-наперво с молодежи. Враз соберу всех на площади и высеку, чтоб, значит, наперед знали, как им жить". Вот, порешил и сделал. Ну, а баб смирил другим манером. На баб попа натравил, приказал в страхе держать божественном. Так-то у него дело и пошло. Но я те скажу, не только сек Гаврила. И другие наказания в ход пускал. Малость что, скажем, не так - парня в рекруты. Чуть у мужика какая недоимка - корову заберет, лошадь. Зима ли, весна ли давай, и все тут, хоть подыхай. Знал Гаврила, у кого свинья опоросилась и приплод каков. И курам счет вел, и овцам, всему мужицкому добру, будто оно его было личное, добро-то. А ты говоришь, не хозяин. Хозяин, брат. Что я тебе ещё скажу. Сам-то он без роскоши жил. А куда деньги девал - одному богу известно. Видно, копил, владения свои расширять хотел. Да так вышло не успел Гаврила во всю ширь-то развернуться - помер. Да... Ты погоди. Помереть-то помер, а власть его продолжалась. И то сказать: сколько годов в страхе народ держал. И костей его, поди, в земле не осталось, а люди все боялись - вернется. Страх, он ведь что? Дальше пяток не уходит, как ты ни гони его. Это тебе не хмель. А тут ещё диво такое свершилось: не стало Гаврилы, а тень его явилась. Вот те крест. Поди, сам слыхал...
Я слыхал и, конечно, немало посмеялся над историей, которую по сей день рассказывают в нашем селе.
Похоронили забарцы грозного хозяина, а через неделю случилась беда. В погожий день ехал по селу верховой, мужик из соседнего села. У дома Гаврилы картуз не снял с головы, не поклонился. Тут сразу, откуда ни возьмись, набежала черная-пречерная тень. Поднялась лошадь с испугу на дыбы, а всадник полетел наземь. Да так неловко упал, что и руки и ноги повредил себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19