- Калымщик окаянный, ведь как одурачил меня, старую! Ужо я ему скажу! Я скажу!
- Эх, а сама еще учишь: прощайте врагам своим, и так далее. Я-то, например, простил Олега, когда он мне синяк подставил. Схлопотал - и ни звука. А ты изза какой-то кастрюли совсем на мыло сошла. Эх, бабушка!
И Мишка скорбно уронил голову на грудь.
Бабушка налила в свою большую чашку чаю, присела за стол. Все трое молчали. И только Мишка время от времени печально вздыхал.
- А какие песни-то надо, Миш? - сжалилась наконец бабушка. - Может, вспомню чего. Голова-то старая, память плохая. Да и голосу-то нет.
Ребята исподтишка переглянулись. Димка мигом развернул на столе чистую тетрадь, положил рядом самописку.
- Хорошо бы самые старинные песни, бабушка! - встрепенулся Мишка. - Ну, вот самые старые, какие в твоей молодости старики пели.
- Старики-то в моей молодости не пели, где им, а вот девицы - те, бывало, певали.
- Ну спой, спой скорее!
- Только вот напев-то запамятовала. - Бабушка зажмурилась и, раскачиваясь в такт, затянула дрожащим голосом:
При лунном свете серебри-и-стом Гуля-а-ла дева под луно-ой И за-а-клинала небом чисты-им Хранить до гроба свой поко-ой.
- Постой, бабушка! Про деву - это не то, давай чтонибудь еще постарее.
- Постарее? Ну, вот еще веселую девицы наши пели.
Только уж это с пляской. Мишка, принеси-ка мне чистый платок.
- Носовой?
- Который с кружевом. Потому никак, нельзя эту пляску без платка совершать, - важно объяснял?!
бабушка.
Мишка слетал в горницу, принес самый лучший бабушкин платок.
Подбоченясь, бабушка вышла на середину кухни и, мелко, дробно топая, взмахивая платком, поплыла вокруг стола
Штатский неуклюжий,
Фрак на ем висит,
А военный-душка
Шпорами стучит.
Она остановилась:
- Годится али нет?
- А еще постарее нет ли? - засомневался Мишка. - Что-нибудь про монголо-татар.
- Про татаровей?
- Дело в том, Пелагея Дементьевна, что наш город в старину захватили татары, - зачастил Димка. - Вот нам и интересно, как это было. Узнать чтобы про всё. Как воевали, как жили, и вообще...
- Про монголов да про татаровей что-то не помню.
Да и не бывало у нас таких. Ишь выдумали. Мы православные, а татарове те сами по себе.
Бабушка сложила платок, сердито запихнула в карман.
- Ну, может, слова какие татарские помнишь или выражения? Говорят, слова-то из поколения в поколение переходят.
- И выражений не знаю никаких. Кыш ты, окаянная! - Бабушка замахнулась на Мурку. - Опять за рыбой полезла. А ну айда, айда отсюда! Не уследишь. На базар бегала за рыбой-то, легко ли? Заодно вот и казан у Митьки забрала. Ах он, калымщик окаянный!
- Опять! Ну, бабушка! Может, стихотворение какое старинное помнишь, былину или еще чего... Ну не может быть, чтобы не знала! Ты ведь такая старая! - заныл Мишка.
- Я старая? - Бабушка окончательно рассердилась. - Я еще не старая! Вот соседкина, Настина, бабка - та вот старая! С палкой ходит и то надвое согнувшись.
А я, малый, все хозяйство веду. Старая-то!
- Ну не старая, не старая! - заторопился Мишка. - Тогда расскажи нам чего-нибудь.
- Ну, так и быть. Спою вам стих старинный. Про татарина. Слушайте.
Димка схватил самописку, изготовился записывать.
- Это еще когда девицей была, с голосу разучивала.
И так-то мы пели, так-то пели! Прямо разливалися!
Бабушка уселась на табуретку, положила руки на колени и запела сначала тихим, заунывным голосом:
Прочь, прочь, слеза позорная,
Кипи, душа моя!
Твоя измена черная
Понятна мне, змея.
И вдруг заголосила громко, с вывертом:
Я знаю, чем утешенный
По звонкой мостовой
Вчера скакал как бешеный
Татарин молодой...
Бабушка умолкла.
- Забыла дальше-то. Ей-богу, забыла...
Ребята переглянулись.
- Татарин!.. Чем-то там утешенный, - пробормотал Мишка.
- Известно чем! Добычи нахватал, вот и утешенный, - догадался Димка. Еще бы не скакать! Так, значит, я записываю: "Прочь, прочь, змея..."
- "Слеза позорная", - подсказала бабушка.
- А-а, слеза... Так. А дальше?
- "Кипи, душа моя". Стало быть, это он-то говорит, сам-то, который поет. Кипи, говорит, душа моя, потому как я самый разнесчастный.
- А отчего разнесчастный? - вытаращил глаза Мишка.
- От любви сердечной, - объяснила бабушка.
- А при чем же тут любовь? - вскричал Димка. - Речь идет ведь о нашествии татаро-монгольской орды, любовь тут уж совсем ни при чем!
- Как это "ни при чем"? Тьфу! - рассердилась бабушка. - Никак вам не угодишь! Что с вами, несмышленышами, разговаривать! А ну, поели-попили - и айда гулять! Айда, айда, малый! Нечего на кухне сидеть, керосином дышать! Марш во двор!
Делать нечего, пришлось отступить.
- Ну хоть кое-что записали, - вздохнул Мишка. - И то хлеб. Кого бы еще расспросить, как ты думаешь?
- А Настину бабушку, которая с клюкой ходит!
- Боюсь, Настя прогонит. Про череп забыл, что ли?
Ведь она это на нас думает, будто мы нарочно напугали тетку Марью. Даже с Олегом теперь не разговаривает.
- А если мы потихоньку, когда Насти дома нет?
Давай заглянем сейчас, а?
Тихонько пробрались друзья в сарай. Из оконца, уже не загороженного доской, виден был весь соседский двор, поросший молоденькой светло-зеленой травкой. Куры щипали траву, на завалинке возле забора сидела старая бабка, грелась на солнышке, смотрела на кур... Ребята переглянулись. Потом молча выбежали из сарая и перелезли плетень. Бабка сидела неподвижно, будто ничего и не заметила.
- Здравствуйте. - Мишка даже слегка поклонился, так хотелось ему быть приятным Настиной бабушке.
Димка последовал его примеру.
- А! Здравствуйте, здравствуйте, деточки. Настенька на базар ушла, одна я на дворе... Чего надото?
Мальчишки присели на завалинку рядом с бабкой.
- А нам бы вот что, - дипломатично начал Мишка. - Просили мы бабушку...
- Пелагею Дементьевну, - вставил Димка.
- Просили мы ее спеть про старину, про монголотатар, как они наш город взяли. А она и не помнит ничего.
Вот мы и пришли к вам. Послушать хочется, а спеть или там рассказать некому.
Помолчала Настина бабка, пожевала беззубым ртом.
- Стара стала Пелагеюшка-то. Вот и запамятовала.
Куды ей, немощной. Я-то ведь всегда шустрее была, да и то уж... Старину помню, однако... Как же не помнить...
И про татаровей...
- Спойте, бабушка, спойте!
Мишка стрельнул глазами на приятеля, тот мигом вытащил заветную тетрадь. Запела Настина бабушка неожиданно чистым, тоненьким голоском:
А не сильная туча затучилася,
Не белая лебедушка прокырчила,
Уж идет-наплывает сила темная,
Скрипят телеги ордынские...
Старушка остановилась, чтобы передохнуть, посмотрела на небо, где медленно плыли округлые, полновесные облака, и заговорила-запричитала нараспев:
Выходили на стену защитнички,
Удальцы-резвецы, сыны отецкие,
Целый день они билися с татарами,
Прибили тех татар не мало число.
Димка едва успевал записывать. Время от времени Мишка заглядывал в его тетрадку, подсказывал слова, которые тот пропустил или еще не успел записать.
Стрелы летят, что часты дожди,
А тех татар им не можно взять.
Выходили они пбдкопью к Тесьме-реке,
К люту ворогу внезапу обернулися...
Она вдруг умолкла.
- А дальше-то что? - нетерпеливо спросил Мишка.
- А дальше много чего было, - отвечала Настина бабушка, - уж очень долго петь-то. Уж и запамятовала я, детки. Вот дед Афанасий, тот, бывало, сколько хошь, хотя бы и весь день сказывал, а мы слушали. Крепкий старик был, дедушка мой, царство ему небесное...
Неожиданно скрипнула калитка. Мальчишки обернулись: во двор вошла Настя с корзинкой на согнутом локте За ней двое каких-то незнакомых.
Настя еще издали заметила мальчишек.
- Это что такое! Озорничать пришли? А ну вой отсюда! Чтобы духу вашего не было!
Ребята живо перемахнули через плетень. Второпях Мишка зацепился рубахой, порвал.
- Плетень повалите, черти! - ругалась Настя.
Забежали в сарай, подобрались к оконцу.
Двое незнакомых сбросили с плеч рюкзаки и уселись на скамейку.
- Бабуль, они будут жить у нас, - громко говорила Настя, обмахивая веником крыльцо. - В горнице постелю. Сдала я горницу-то. Вот им, говорю, сдала.
- А сколь проживут-то? - тоненько спросила старуха.
- А сколько проживут, то и ладно. Два месяца, говорят.
Она ушла в дом.
Друзья переглянулись.
- Миш, а Миш, - зашептал Димка, - у того, что в шляпе, лопатка из мешка торчит. Сапер"ая. Чего это он, а?
- На рыбалку. Червей копать. Мало ли...
- А другой, гляди, длинный, и лицо длинное, как огурец.
- С рыжими глазами.
- И правда, глаза-то рыжие. И брови рыжие.
В беретке который.
Первый приезжий, тот, что пониже ростом, снял соломенную шляпу, стал обмахивать свое темное, сморщенное, как грецкий орех, лицо. Заблестела совершенно лысая, коричневая от загара макушка.
- Ну что же. Вот мы и на природе, - сказал он, оглядываясь. - Поистине человек не знает, где наутро проснется. Такова жизнь.
- Н-да. Завтра приступим к работе, - сказал рыжеглазый. - Чего тянуть?
- Погоди, друг, осмотреться надо... Сейчас закусим, отдохнем, потом я прогуляюсь, взгляну, чего стоят эти их раскопки.
- По домам пройтись бы. Приглядеться к иконам.
Я лично на них больше рассчитываю.
- Н-да... Интересные образцы должны бы найтись.
Но не будем спешить. Погоди, - ответил лысый и при этом широко зевнул.
Ребята затихли.
- Ученые! Члены экспедиции, - шепнул Димка.
- Здорово! Теперь мы всё знать будем, что там у них творится, чего найдут. Про все будем знать, - обрадовался Мишка.
- Здесь, в сарае, будет у нас наблюдательный пункт!
- Тише...
На крыльцо вышла Настя.
- А вы проходите, проходите в дом, у нас тенёчек, чего на солнце-то печься.
- У вас, хозяюшка, молока холодного не найдется ли? - спросил лысый.
- А как же! Корова своя, молочком обеспечим.
Проходите, проходите...
Оба приезжих поднялись. Тот, что пониже, надел снова свою соломенную помятую шляпу и зашагал впереди. За ним, волоча длинные ноги и на каждом шагу как бы спотыкаясь, двигался рыжеглазый в беретке. Потом снова выбежала Настя и забрала оба рюкзака. Ребята отошли от оконца, уселись на ящике с инструментами.
- Ну, а насчет песий этой что ты думаешь? - спросил Михаил.
- Какой песни? А, бабкиной. Сейчас посмотрим. Где же она?
Димка зашарил по карманам, но тетрадки нигде не было. Оглядел сарай. Нет, тетрадка нигде не валялась.
- Эх, ты! Понимаешь ли, что ты наделал? - вскричал Мишка. - Ценный документ потерял! Растяпа!
Стали искать во дворе.
- Слушай! А я, должно быть, там ее потерял. - Димка указал на соседский двор. - Когда побежали, она из кармана и выпала. Факт!
Бросились к забору, осмотрели все щели. Так и есть!
Тетрадка валялась на траве, приблизительно в метре от забора.
- Полезай! - мрачно скомандовал Мишка.
Делать нечего, Димка полез. Подобрал тетрадку и только было повернул обратно, как, откуда ни возьмись, - Настя. Видно, к колодцу ходила.
- Опять! Да что же это такое! Я же хмель посадила у забора-то. Что вас носит, чертей этаких! Куда? Ну нет, от меня не уйдешь!
Настя подбежала с ведром и с размаху выплеснула его на Димку, который уже наладил было перемахнуть через забор.
Промокший до нитки Димка свалился прямо к Мишкиным ногам.
- Зато тетрадь сухая, - сказал он. - Во, гляди.
Он вытащил из-за пазухи тетрадь. Уселись на солнышке, отжали Димкину рубаху.
- Ну, давай почитаем. - Мишка развернул тетрадь. - В первой-то строфе все как будто ясно. "А не сильная туча..." Так. Описание природы. Это, мы, конечно, пропустим. "Уж идет-наплывает сила темная, скрипят телеги ордынские". Ясно?
- Конечно, ясно. Нападение орды, чего уж яснее.
- Во второй строфе, - продолжал Мишка, - значит, описание обороны: "Выходили на стену защитнички, удальцы-резвецы, сыны отецкие".
- Маменькины сынки, что ли? - усмехнулся Димка. - Резвецы-то?
- Именно отцовские, а не маменькины! - рассердился Мишка. - Давай без шуточек. Так. "Целый день они билися с татарами, прибили тех татар не мало число".
- Все ясно, - кивнул Димка. - Наши жмут.
- Так. А дальше:
Стрелы летят, что часты дожди, А тех татар им не можно взять.
Выходили они пбдкопью к Тесьме-реке, К люту ворогу внезапу обернулися...
- "Внезапу" - внезапно, значит, - задумчиво сказал Мишка.
- А что это - "пбдкопью"? Под копьем, г то ли? Или с копьем? - Димка наморщил лоб - так усиленно он соображал.
- А может, "подкопали"? Подкопали чего-нибудь там. Вал, например.
- Кто? Ордынцы подкопали? - не понял Димка.
- Там ведь сказано, что вышли они "подкопью"
и "к люту ворогу внезапу обернулися". Значит, наши подкопали-то... И вылезли, и внезапно...
Мишка вдруг ощутил, как мурашки побежали по спине. Вот оно что!
- Дим, - тихо сказал, он. - Дим!
- Что ты?
- Дим! А там ведь надо искать подземный ход.
- Какой подземный... Где?
- "Где"! Я теперь понял: наши вышли какимто подземным ходом, а потом ударили в тыл врагу.
Представляешь? Они из-под городской стены внезапно вылезли и...
- Здорово. Как ты догадался?
Димка быстро перечел свои записи.
- Верно! Подземным ходом вышли. Только это ведь не обязательно про наш Городец. Нигде ведь нет слова "Городец"...
- А Тесьма? Тесьма-то ведь наша, другой реки Тесьмы, наверное, нет.
- А сколько поселков и деревень на Тесьме?
- Наш Городец, наверное, самый крупный. Двадцать тысяч жителей, маслозавод, лесопилка...
Оба задумались.
- Значит, надо искать по берегу Тесьмы. Они ведь к Тесьме вышли-то, решьл Димка.
- Наш огород тоже к Тесьме спускается. А за ним - яма, где я все это нашел: и кости, и обломки оружия. Гдето тут было сражение, - раздумывал вслух Мишка.
- Может, и подкоп где-то близко? Миш, побежим поищем, что ли?
- Ладно. Только про подземный ход пока молчок.
Мы первые его откроем. Понял? Никому чтобы...
- Конечно, молчок!
- И про песню ту пока никому не рассказывать!
- Ясно уж. Побежали, айда!
Мальчишки направились было к калитке, но тут им не повезло. Калитка открылась, вошла веселая, в запыленных брюках и ковбойке с засученными рукавами, Лина. Волосы девушки были аккуратно убраны под платок, брюки заправлены в сапоги. Вслед за Линой шагал Олег. На плече он нес Линии мешок с разными инструментами. Инструменты в мешке позвякивали.
- Куда? - остановил приятелей Олег. - А уроки сделаны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21