Вступили в игру четыре арфы, до этого молчавшие; их звонкие пассажи показались ирландской артистке мерцающим сиянием тысячи свечей, горящих в бальной зале, да и вся эта музыка, возбужденно-тревожная, с постепенно нарастающей звучностью, вызвала у нее чувство того волнующего ожидания, которое владеет тобою, когда от­правляешься на бал.
Вступление окончено, скрипки запели нежную и лас­ковую танцевальную мелодию. Что это? Оказывается, вальс! Очаровательный, изящный вальс. «Браво, Бер­лиоз! - подумала мисс Смитсон. - Я, кажется, начинаю вас понимать; мне нравится этот вальс. Но где же «ме­лодия возлюбленной»? Пора ей появиться на балу!» И она появляется в удивительно мягком звучании флейты, гобоя, кларнета, полная обаяния. А вальс все звучит, его мелодии легко скользят у скрипок и альтов, у арф и флейт. В конце вальса вновь появляется «мелодия возлюблен­ной», словно заставляющая всех танцующих на миг оста­новиться и взглянуть на ее прекрасный облик. Но мгно­венье миновало, и сцена бала завершается вихрем вальса, водоворотом праздничных звучаний.
Еще немного о вальсе. В программе второй части сим­фонии сказано о «шуме блестящего празднества». Одна­ко к этому вальсу не очень подходит, как представляется, эпитет «блестящий»; он, скорее, изящный и тонкий, поэ­тичный и благородный. Не случайно в партитуре вальса композитор не использовал «звонкую медь» (корнеты, трубы) и очень рельефно выписал мелодии флейт и клар­нетов, скрипок и арф.
В этом есть глубокий смысл. Если вспомнить, что в программе «Фантастической симфонии» упоминаются два героя - «молодой музыкант» и «любимая женщина», то окажется, что первая часть - «Мечтания и страсти» - рассказывает о «молодом музыканте», это его мечтания, его страстные чувства, а вторая часть - «Бал» - вос­принимается как портрет «любимой женщины», особен­но тот эпизод, где «мелодия любимой» звучит в ритме вальса.
«Фантастическая симфония», как уже отмечалось, наделена автобиографическими чертами. Следовательно, вальс из симфонии - это в известной степени музыкаль­ный портрет Генриетты Смитсон, а была она девушка «высокого роста, с царственной осанкой, перламутровым цветом кожи, изящной линией рта, копной золотых волос, а в глазах - невыразимая неземная томность» (Теодор-Валенси).
Третья часть симфонии, «Сцена в полях»,- пастораль­ная картинка, где слышны перекликающиеся наигрыши двух пастухов и отдаленные раскаты грома, - мисс Смит­сон, так любящей природу, тоже понравилась. А вот две последние части она слушала не очень внимательно. Ее ни капли, нисколько не обидело, что в четвертой части герой убивает свою возлюбленную и, осужденный на смерть, шествует на казнь, что в пятой «мелодия воз­любленной» представлена в окарикатуренном виде на шабаше нечисти и участвует в адской оргии. Генриетта была растрогана прекрасной музыкой вальса и после окончания симфонии вместе со всем залом аплодировала композитору.
Но концерт еще не окончен: как продолжение «Фан­тастической симфонии» исполняется сценическая канта­та «Лелио, или Возвращение к жизни», и Генриетта не может не обратить внимание на слова, которые так отчет­ливо произносит актер, нарочито повернувшийся в ее сторону: «О, почему я не могу найти ее, эту Джульетту, эту Офелию, которую призывает мое сердце? Почему я не могу опьяниться этой радостью, смешанной с печалью, которую дает настоящая любовь?» Еще раз ирония судь­бы: эти слова, как и вся кантата «Лелио», были когда-то написаны Берлиозом в адрес Камиллы Мок, в отместку Генриетте Смитсон. Но она этого не знает, ей до этого нет дела: это она - Джульетта и Офелия, это к ней те­перь обращена пламенная речь Берлиоза.
Критик Ж. д'Ортиг писал в рецензии: «Мисс С. при­сутствовала недавно в концерте Берлиоза, держа в руке экземпляр программы, который она читала с большим вниманием. Ее сердце должно было быть обуреваемо роем ужасных чувств, когда она присутствовала при блестя­щем успехе человека, которого она презирала и остроум­ной мести которого она подверглась». Но рецензент до­пустил преувеличения. Ее сердце не было обуреваемо «роем ужасных чувств», и месть Берлиоза, низвергнув­шего «образ возлюбленной» в пятой части «Фантастиче­ской симфонии» с возвышенного пьедестала, не состоя­лась. Если в начале концерта Генриетта была смущена, то к концу ею овладела искренняя взволнованность. И ког­да на другой день Берлиоз попросил - в который уже раз! - позволения представиться мисс Смитсон, он его наконец получил.
После пяти лет влюбленности и страданий, мечтаний и ожиданий они все-таки встретились. О чем беседовали Берлиоз и Смитсон, мы не знаем, но после этой встречи в их отношениях многое изменилось. В дальнейшем им пришлось пережить немало испытаний, и одно из них - подлинно трагическое. Берлиоз и Смитсон задумали дать совместный концерт-бенефис. В начале марта 1833 года, когда подготовка к концерту только началась, мисс Смитсон, выходя из кабриолета, поскользнулась, упала на мостовую и сломала ногу. О выступлениях на сцене не могло быть и речи; объявленные спектакли английско­го театра отменили, труппа распалась. Положение попу­лярной артистки было катастрофическим. Берлиоз вновь проявил себя подлинным рыцарем; это тяжкое испытание его любовь выдержала с честью. Берлиоз заботливо уха­живает за больной невестой, тратит все свои деньги на докторов и лекарства, организует в начале апреля боль­шой концерт, сбор с которого пошел в ее пользу. Среди участников концерта - друзья Берлиоза Фридерик Шопен и Ференц Лист.
Наконец 3 октября 1833 года состоялась свадьба; од­ним из свидетелей при бракосочетании был Ференц Лист. В первые счастливые дни, покинув Париж и живя на ло­не природы, Генриетта и Гектор много гуляли вдвоем - это их «сцены в полях», и не раз, присев на траву и сорвав полевой цветок, она просила Берлиоза спеть ей мелодию вальса из «Фантастической симфонии». Генриет­та его очень любила, это был ее вальс.
* * *
Несколько концертных симфонических вальсов написал Ференц Лист. К числу подлинных шедевров великого венгерского компози­тора принадлежит знаменитый «Мефисто-вальс» (1860), или, по-другому, «Танец в деревенском кабачке». Программа пьесы взята из поэмы «Фауст» австрийского поэта Николауса Ленау, рисующей кар­тину сельской' свадьбы. Музыканты деревенского оркестра настраи­вают свои инструменты (так сочинены начальные такты пьесы), затем играют грубоватый энергичный вальс. Картину свадьбы на­блюдают через окна кабачка Фауст и Мефистофель; Фаусту пригля­нулась красивая крестьянская девушка, он приглашает ее на тур вальса. Но вот Мефистофель берет у деревенского музыканта скрип­ку - и звучит другая музыка: порою полная любовного томления - это влюбленный Фауст, порою саркастически-насмешливая, «мефис­тофельская». Дьявольская скрипка увлекает Фауста и его девушку на лоно природы; музыка рисует картину зачарованного леса, слы­шится пение соловьев... Но возвращается мелодия деревенского танца, и «Мефисто-вальс» завершается безудержной вакхической пляской. Лист сделал фортепианное переложение «Мефисто-вальса», и сейчас эта пьеса - одна из популярных в репертуаре кон­цертирующих пианистов.

Страницы дневника
Польский композитор Фридерик Шопен (1810-1849) со­чинял вальсы на протяжении всего творческого пути. Самые первые вальсы были им написаны в ранние юно­шеские годы, последний - за год до смерти. Не все его вальсы дошли до нас, а из дошедших - не все напеча­таны. Сам Шопен опубликовал только 8 своих вальсов, в полном собрании его сочинений - их 17. Но в массо­вых изданиях, во множестве вышедших во всех странах мира, представлено, как правило, 14 вальсов, причем за каждым закреплен свой постоянный номер. Эта традици­онная нумерация не отражает хронологии творчества Шо­пена и возникла как результат прижизненной и посмерт­ной публикаций вальсов. В нашем рассказе вальсы Шопе­на будут именоваться их традиционными номерами.
Летом в Шафарне
Летние каникулы 1824 и 1825 годов юный Фридерик Шопен проводил в деревне Шафарне в семье своего дру­га, соученика по Варшавскому лицею Доминика Дзевановского. Эта сельская жизнь дала будущему композитору много ярких впечатлений, в том числе и музыкальных. Шопен был в те мальчишеские годы веселым, живым и общительным юношей, охотно принимавшим участие в забавах и развлечениях, всяческих шутках и невинных проделках. В одном из писем к родителям Шопен описы­вает деревенский праздник «последнего снопа»: «...в двух деревнях праздновали «дожинки». Мы как раз сидели за ужином, ...когда издали донесся хор… …Встав из-за стола, мы с Домусем покинули общество и выбежали во двор, где целая толпа народа медленно подвигалась, все ближе подходя к дому. ...Две ясновельможные панны, со снопами в руках, с венками на головах, торжественно вы­ступали впереди жниц. Образовав такие колонны перед самым домом, они пропели все строфы, в которых каж­дому воздавалось по заслугам, а между прочим, эти строфы касались меня:
Из ружья был зайчик ранен...
Больно прыток варшавянин!
Верьте нам или не верьте,
Варшавянин тоньше жерди!
В небе звездочка погасла...
Варшавянин тоньше прясла!
У забора мхи растут...
Варшавянин тут как тут!
Куст зеленый в поле рос...
Варшавянин тощ, как пес!
Сложили венки и снопы, а Фриц как рванет на скрип­ке, так что на дворе все ударились в пляс... Начались танцы, вальс и оберек, и, чтобы вовлечь в танец робких парней, тихо стоявших по сторонам и только переступав­ших на месте, я пошел в первой паре вальса с панной Теклой, а потом и с пани Дзевановской. Позже все так разохотились, что танцевали до упаду».
Шопен в Шафарне не только танцевал вальс, но, как видно, и сочинил какой-то вальс, о чем есть косвенное упоминание в этом же письме. Но до нас этот вальс - один из самых ранних у Шопена - не дошел.
Фридерик Шопен порою посылал из Шафарни роди­телям в Варшаву шуточные письма в виде рукописной газеты «Курьер шафарский» (пародия на газету «Курьер варшавский»), В одном из номеров этой юмористической газеты, в разделе «Иностранные известия», есть такие строки: «Ясновельможный пан П и ш о н, проезжая че­рез Нешаву, услышал сидевшую на заборе К а т а л а н и, которая распевала что-то во всю глотку. Это его сильно заинтересовало, и хотя он услышал мелодию и голос, но, не удовлетворенный этим, старался разобрать и слова... Побуждаемый любопытством, он достал три гроша и по­сулил их певице с тем, чтобы она повторила ему свою песню. Она долго отнекивалась, ломалась и отказывалась, но потом, привлеченная тремя грошами, решилась и на­чала петь мазурочку». Предполагается, что мелодия, ус­лышанная от «деревенской Каталани», стала впоследст­вии песней Шопена «Желание».
Альбом Эмилии Эльснер
После окончания лицея Шопен поступил осенью 1826 года в Варшавскую консерваторию (тогда она называлась Главной школой музыки и была одним из факультетов Варшавского университета), где изучал теорию музыки и композицию. Его педагогом был Юзеф Эльснер - та­лантливый композитор, написавший около тридцати опер, пользовавшихся в свое время популярностью, и немало инструментальных произведений. Эльснер одним из пер­вых разгадал гениальную одаренность Шопена.
У Эльснера была дочь Эмилия, в альбом которой молодые композиторы, ученики ее отца, записывали свои произведения. Есть в этом альбоме и два вальса Шопена, сочиненные им в 1827 году.
Оба вальса невелики по масштабам; первый довольно прост по фактуре, второй - более сложный. Колорит их очень светлый, мажорный; они танцевальны, в особенно­сти первый. Оригинальный творческий почерк Шопена здесь еще не столь очевиден, но кое-где уже проглядыва­ет гений великого композитора.
В 1829 году Шопен вписал в альбом Эмилии свою пес­ню «Желание». Стихи для нее композитор взял из сбор­ника «Сельские песни» своего друга поэта Стефана Витвицкого, а музыка, как уже говорилось, возникла, пред­положительно, из «мазурочного» напева «деревенской Каталани». Но под пером Шопена мелодия эта приобрела вальсовые черты: «Желание» - изящная песня-вальс. Уже восьмитактное фортепианное вступление задает песне этот «вальсовый тон». Оно построено на ритмическом ри­сунке, очень близком к тому, который Шопен в одном из более поздних писем определил как признак старинной мазурки столетней давности и воспроизвел забавной фор­мулой «рам дидириди, рам дидириди, рам дидириди райда». Но с течением времени этот ритм перешел, как видно, из мазурки в вальс; ритм «рам дидириди» встречается в вальсах Шопена довольно часто. Впрочем, в песне «Желание» остались и некоторые признаки ма­зурки.
Одна из самых ранних у Шопена, песня «Желание» при жизни композитора в печати не публиковалась, но уже тогда, в последние варшавские годы (1829-1830), распространившаяся в рукописных списках, была широко известна, а впоследствии стала очень популярной.
Констанция Гладковская
Весной 1829 года Шопен окончил теоретический курс Варшавской консерватории, а летом состоялась его пер­вая поездка в Вену. Шопен выступил - и с большим ус­пехом - в нескольких концертах, завел целый ряд ин­тересных знакомств. Среди новых друзей Шопена была Леопольдина Благетка - талантливая пианистка, чье му­зыкальное дарование высоко оценили Бетховен и Пагани­ни. Но Шопену сама Леопольдина - красивая 18-летняя девушка - понравилась как будто больше, чем ее манера игры, о которой он отозвался так: она «страшно колотит по инструменту».
Посетив на обратном пути Прагу и Дрезден, Шопен возвратился в сентябре 1829 года в Варшаву. Воспомина­ния о венских успехах были столь волнующи, что он подумывал о второй поездке, на более длительный срок. Но тут в биографии композитора появляются новые лири­ческие мотивы. В письме от 3 октября к другу Титусу Войцеховскому есть такие строки: «Ты, разумеется, и сам понимаешь необходимость моего возвращения в Вену, и не ради Благетки, о которой, кажется, я Тебе писал (это молодая красивая пианистка). Ведь у меня, может быть, к несчастью, уже есть свой идеал, которому я, не перемолвившись с ним ни словом, преданно служу уже полгода, о котором мечтаю и в честь которого возникло adagio моего концерта, и который сегодня утром вдохновил меня на сочинение посылаемого Тебе вальсика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20