Поэтому, хотя копы в основном и скептики, не слишком многие в открытую смеялись над тетушкой Розой, и никто не пытался бросить ее за решетку за то, что она иногда рассказывала соседским дамам об их будущем. Эл Макки терпеть не мог гнилого запаха старой ведьмы. Она пахла рыбой, чесноком, луком и кошками. Элу Макки казалось, что у нее живет кошек сто, не меньше, и от одного воспоминания он начал чихать уже за квартал до старого заскорузлого дома со всеми соответствующими театральными причиндалами.
Мартин Уэлборн с уважением относился к тетушке Розе, и она всегда была рада его видеть. Впереди у нее свисал зоб, и она болезненно хромала на толстых, замотанных бинтами ногах. Возраст тетушки Розы не поддавался исчислению, и они даже не могли с уверенностью сказать, белой ли она расы. Эл Макки подозревал, что она евроазиатского происхождения. Но по волосам, выкрашенным в черно-синий цвет, и благодаря двойной подтяжке лица угадать было трудно.
- Знаете, сержант Уэлборн, - сказала старуха, когда они уселись в ее затхлой гостиной, - во вторник вечером я очень ясно ее видела. Я плакала, пока не уснула. Она звала меня, моя дорогая Бонни.
Тетушка Роза всегда называла пропавших детей "своими дорогими".
- Ребенок умер, - сказал Эл Макки.- Там была кровь.
- Она не мертва, сержант Макки! - воскликнула тетушка Роза, и ее голова беспомощно задрожала: наследие последнего инсульта. Зоб дрожал и раскачивался.
- Ну-ну, тетушка Роза, я с вами полностью согласен, - сказал Мартин Уэлборн. - Мне кажется, Бонни жива.
- Да-да, сержант Уэлборн! Она жива и знает, что мы ее ищем!
Пока она говорила, по ногам Эла Макки вдруг проскочила кошка, гоняющая котенка: это заставило его подскочить. Черт бы побрал старую ведьму!
- Ее... не обижают, тетушка Роза? - тихо спросил Мартин Уэлборн.
Тогда старуха заплакала. Она шумно всхлипывала, шмыгала носом и вытирала его рукавом. - Мне кажется, ее обижают, сержант Уэлборн. Она зовет меня, но это похоже на какую-то странную песню сирены. Будто... Будто она хочет, чтобы мы пришли, но вокруг нее опасности. Словно там прячется огнедышащая сила, которая ждет нас, сержант Уэлборн!
- Ребенок мертв, - сказал Эл Макки, но они сделали вид, что не услышали его.
- Ну-ну, тетушка Роза, - сказал Мартин Уэлборн, когда трясучка старухи стала такой сильной, что она расплескала чай.
- Дьявол - это свирепствующий лев, сержант Уэлборн.
- Не знаю, не знаю, тетушка Роза, - успокаивающе сказал Мартин Уэлборн, ласково похлопывая ее по древней, покрытой старческими пятнами руке. - По-моему, он может быть и глупым койотом. Если он вообще существует.
- О, он существует, сержант Уэлборн. Он существует на самом деле.
- Будем надеяться, - сказал Мартин Уэлборн все еще похлопывая старуху по руке. - Жизнь стала бы невыносимой, если бы у нас не было дьявола, не так ли?
Ответом ему был полукашель-полусмешок старухи. Она сказала, - Вы абсолютно правы, сержант Уэлборн. Без дьявола жизнь стала бы адом.
- Если вы услышите или увидите что-нибудь, что-нибудь, о Бонни Ли Брюстер, то позвоните мне, тетушка Роза. В участок или домой. Днем или ночью. В любое время.
- Вы хороший мальчик, сержант Уэлборн, - сказала тетушка Роза. Когда детективы поднялись, ее трясучка уменьшилась.
- Спасибо, но детектив из меня неважный. Мне требуется ваша помощь.
- Мы найдем Бонни, сержант Уэлборн, - сказала тетушка Роза. В свете настольной лампы ее зоб маслянисто отсвечивал. -Нет... Она найдет нас!
Когда они ехали обратно в участок, Эл Макки сказал, - Ну, куда еще хочешь съездить, Марти? Может в отделение для психов в больнице для полицейских-ветеранов? Правда, там мы не найдем так же чокнутого, как твоя тетушка Роза. Может, съездим к астрологу?
- Мне хотелось бы еще раз побывать на автостоянке около боулинга, Эл. Я хочу по ней побродить. Я хочу поговорить со служащими.
- Со служащими? Их уже спрашивали-переспрашивали. Они рано закрылись. Они ничего не видели, Марти. Да Найджел Сент Клер не отличил бы шар для боулинга от слоновьих яиц!
- Ладно, давай просто походим по стоянке. Давай просто ощутим... запах того места.
Вот таким детективом стал Марти, а с точки зрения Эла Макки, детектив должен быть совсем другим. Он сказал, - Марти, преступления раскрывают с помощью дедуктивного мышления. Мистикой пусть занимаются в затемненных спальнях в Лорел-каньоне, где не занятые на съемках актеры ищут свою жизненную силу, погружаясь в ванну с вареньем. Единственный знакомый мне коп, который раскрывает преступления на нюх, работает в аэропорту, и у него четыре лапы, пушистый хвост и противный запах из пасти.
Но Мартин Уэлборн, как обычно, только добродушно посмеялся, а Эл Макки взглянул на его гладкую мальчишескую кожу, едва начинающие седеть волосы и сухие, уверенные руки и понял, что Марти выглядит лет на десять моложе его. И может быть ему, а не Марти, суждено закончить свою жизнь в Лорел-каньоне, в коричневом больничном халате и с волосами, утыканными незабудками. Господи, они с Марти превращаются в ин и ян5 в том, что касается психического здоровья.
Здания висели на фоне красочного многоцветия неба, похожего на предгрозовое. Но это были лишь смертоносные серебристые частички смога. Мартин Уэлборн вышагивал по стоянке, что-то старательно записывая в блокнот, останавливаясь, чтобы осмотреть машины, прохожих, интенсивность движения, а Эл Макки шарахался от эскадронов конькобежцев на роликах, которые летали над мостовой, как привидения в фантазиях тетушки Розы. На некоторых роликобежцах висели наушники, и они дергались под музыку "новой волны" или панк-рока. Вообще-то некоторые из них и одевались, как панки. На одном юноше топорщились спортивные трусы, а тело украшали маскарадные "ножевые раны". Чтобы нанести их на тело, надо не один час потрудиться перед зеркалом с косметическим набором. Он пролетел по стоянке, пританцовывая в стиле диско с несуществующей партнершей. Выше пояса на нем ничего не было, кроме нескольких приклеенных перышек и кожаного лифчика.
Еще один роликобежец, на этот раз женщина, вдруг появилась с западной стороны стоянки - лохматое пятно в ослепительном солнечном свете - и перепрыгнула через мотоцикл "судзуки", прикованный цепью к ограждению. Ребята, катающиеся на роликовых досках, конечно, проделывали какие угодно трюки, но Эл Макки не предполагал, что можно вот так вот прыгать с тяжелыми роликами на ногах. На ней было балетное трико: одна нога полосатая, как зебра, другая ярко-розовая. Выше пояса - прозрачный пластик, под которым она потела, как мышь, на сосках - два пятна в форме маргариток, что делало ее одной из самой скромно одетой представительниц роликобежцев "новой волны" на стоянке.
Эл Макки начал уже испытывать чувство голода, когда заметил, что пятьюдесятью ярдами дальше Марти разговаривал с группой роликобежцев, одетых более традиционно. Разговор длился довольно долго, и к группе подъехали еще несколько человек, чтобы присоединиться к беседе.
За все те годы, что они работали вместе, Эл Макки никогда особенно не понимал своего напарника. Но перед уходом Паулы они ходили друг к другу в гости по крайней мере раз в неделю. Поскольку у него не было детей ни от одной жены, Эл Макки осознавал, что теперь, в начале среднего возраста (боже, как же это отвратительно звучит!) Мартин Уэлборн - единственный человек в мире, который ему небезразличен. Марти был одним из тех людей, про которых невозможно подумать, что они кому-то не нравятся. Даже бывшей жене Марти, Пауле, он должен был когда-то нравиться. Паула Уэлборн была умной, симпатичной женщиной. Эл Макки ненавидел ее всей душой.
Эл Макки смотрел на Паулу Уэлборн как на одну из тех самых сучек, что всю жизнь считают, что вышли замуж за человека ниже себя, и тут она обнаружила рядом с собой неуверенного в себе молодого копа, перетренированного иезуитами в изучении мертвых языков, мумифицированного философией и умирающей теологией, и все это перемешано в одну дымящуюся паром навозную кучу. Наливай в нее ежедневно по кастрюле чувства вины и увидишь, что вырастет в божьем саду.
Конечно, если бы Паула родилась в местечке Плейнс, штат Джорджия, и подцепила бы самого папу римского, то и тогда она считала бы, что вышла замуж ниже своих возможностей. Такая вот она сука.
Эл Макки изнемогал от жары и тер воспаленные от смога глаза, и думал, что Паула Уэлборн была из тех баб, которые флиртуют с половиной мужчин на вечеринке с коктейлями (никогда с Элом Макки, может быть именно поэтому он и возненавидел ее с самого начала), а потом, когда пьяный лейтенант, или капитан, или командующий пытались ей подыграть (она почти не тратила времени на сержантов), она бежала к Марти и свертывалась калачиком рядом с ним, как большая кошка, и всем видом показывала всей этой банде, что они могут отправляться в "Сверкающий купол" или довольствоваться костями своей старухи.
Она также была одна из тех, кто в те дни между первым разводом Эла Макки и его такой (увы!) короткой женитьбой номер два, когда он чувствовал себя как боксерская груша, набитая яростью и нерешительностью, которую адвокаты гоняли туда-сюда, решая между собой финансовые вопросы, - она иногда снисходила и позволяла Марти пригласить Эла Макки к обеду.
И она достаточно ясно давала понять свое снисхождение в какой-либо момент обеда, когда Марти выходил из комнаты, чтобы помочь дочерям-подросткам, Бабс и Салли, сделать домашнее задание.
И хотя она всегда давала Элу Макки почувствовать, как она относится к приглашениям Марти, не она ли, отправляясь в туалет, часто начинала расстегивать молнию на джинсах еще до того, как выходила из комнаты? Да, вот такая она сука. И тем не менее, в те редкие моменты, когда Мартин Уэлборн заговаривал о ней, он утверждал, что они относительно счастливы, и это продолжалось дотех пор, пока ее кризис среднего возраста не подорвал их семейный корабль и не выкинул Марти к чертовой матери на рифы.
Существовала еще одна проблема, о которой Эл Макки мог только догадываться: религиозный кризис Марти. Марти ушел из семинарии за три года до принятия сана, но он никогда не говорил об этом, как не говорил и о том, как отнеслась его мать к качественному скачку через стену семинарии. Он вообще не заговаривал о религии, хотя родители Эла Макки родились в Ирландии, и он испытывал некоторый интерес к Истинной вере. К счастью, его родители были с Севера. Он ненавидел священников. Подумать только, что бы из него стало, будь он чистокровным ирландцем с воспитанным с детства чувством вины и наследственной дисфункцией энзимов, превращавшей всех кельтов в потенциальных алкоголиков. В последнее время Элу Макки представилась возможность изучить мрачные симптомы этой болезни.
Марти никогда не рассказывал о недобром старом времени, когда он учился у иезуитов, и сопротивлялся всем усилиям Эла Макки разузнать о его прошлом. Эл Макки мог завести разговор на эту тему словами: "Знаешь, мне нравится, как ведет себя этот новый папа римский. Он первый, кто не корчит из себя дворового Ромео".
А Марти улыбнется и скажет: "У него физиономия, как у настоящего гангстера, это точно".
А Эл Макки скажет: "Да, и у него прямой провод с Иисусом Христом".
А Марти скажет: "Да, и он к тому же поляк".
И все. И больше никаких разговоров ни о папской физиономии, ни о религиозном кризисе Марти, который, как догадывался Эл Макки, он переносил очень тяжело. Только один раз Мартин Уэлборн упомянул о своей семье в штате Огайо. Это случилось в День Матери, и Эл Макки как раз заканчивал свою вторую, такую (увы!) короткую семейную жизнь со стервой, которая не только отняла у него уверенность в своей мужской силе, но еще и попрыгала на ней, чтобы надежней раздавить, и к тому же оставила его таким же банкротом, как корпорация "Крайслер".
В тот день Эл Макки принес в дом Уэлборнов букет гвоздик и объяснил Пауле, что есть обычай носить в петлице розовую гвоздику, если мать жива. Если нет - тогда носят белую. Эл Макки никогда не забудет тот день, потому что когда они с Марти ждали, пока Паула с девчонками одеваются к праздничному выходу в ресторан в честь Дня Матери, Эл Макки отломил розовую гвоздику и предложил Марти вдеть ее в петлицу. Эл Макки знал, что мать Марти жива-здорова и живет в Огайо, и тем не менее Марти лишь на мгновение посмотрел на него своими удлиненными карими глазами, и отломил белую, и прикрепил ее к лацкану пиджака. Эл Макки больше никогда не задавал вопросов о матери Мартина Уэлборна.
Марти, кажется, закончил разговор с роликобежцами. Он помахал Элу Макки, который стоял, прислонившись к забору, и наблюдал, как чернокожий мальчишка лавировал между рядами машин. Задом наперед.
Мартин Уэлборн направился к своему напарнику, но тут какой-то парнишка пронесся у него за спиной, и Мартин увидел его угловым зрением, когда тот скрылся за линией крыш стоящих автомобилей. Он был меньше ростом и моложе, чем остальные. У него были светлые волосы, и Мартин Уэлборн вдруг обнаружил, что бежит за ним, огибая машину, чтобы рассмотреть его получше. Парнишка скрылся. Он был похож на Дэнни Мидоуза.
Дэнни Мидоуз назвал его "папой". Он сказал: "Папа?" Это было единственное слово, которое он услышал от Дэнни Мидоуза. "Папа?"
Бабс до сих пор называла его папой. Сэлли будет называть его папой всю жизнь. В этом он был уверен. Хотя она старше Бабс, она никогда не будет называть его "Па". Она никогда не назовет его "Отец".
Никто не назовет его "отец". Даже подумать об этом невозможно:"Отец Уэлборн". Но у церковников самый низкий процент самоубийств, у них и у работников социального обеспечения. Очевидно, добрые деяния удерживают людей от "жевания револьверов". Самый высокий уровень самоубийств у полицейских и врачей. Наверное, чувство такой беспомощности, какое существует у полицейских и врачей, не способствует долгожительству. Девяносто процентов полицейских-самоубийц пользуется огнестрельным оружием. Врачи пользуются оружием больше знакомым их профессии. Каждому свое. Говорят, большинство полицейских, покончивших с жизнью, обладали пассивным характером и неадекватно развитой индивидуальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29