Вернулся он с пакетом, из которого торчала бутылка коньяка и палка копченой колбасы. Внутри была еще какая-то закуска и две бутылки минеральной воды. Одну из бутылок «Нарзана» он протянул мне, а вторую взял себе. С надеждой посмотрев на меня, спросил:
— Есть открывалка?
— Нет, — ответила я и, бросив свою бутылку на заднее сиденье, завела двигатель.
Вздохнув, Авдеев достал из внутреннего кармана пиджака обручальное кольцо, водрузил на палец, а затем лихо открыл им бутылку.
— Эти креветки как-то не пошли, — виновато улыбнулся Авдеев? сделав глоток, поморщился. — Здесь направо.
Я послушно свернула с проспекта. Мы очутились на узкой улице с односторонним движением, забитой машинами, оставленными своими хозяевами на ночь. Лицо Авдеева между тем покрылось бисеринками пота. Он торопливо опустил боковое стекло, сославшись, что ему нечем дышать, сделал еще один глоток из бутылки и, снова поморщившись, буркнул:
— Наверное, все чертова жара.
Я свернула, повела машину вдоль городского парка.
— Останови! — резко вскрикнул Авдеев, побелев, словно мел, и, лишь только «Фольксваген» остановился, мой новый знакомый молнией кинулся в заросли карагача.
Проверив аптечку в багажнике, я нашла то, что искала, — таблетки активированного угля. Кому-то это сейчас очень пригодится.
Вернувшийся Авдеев сильно смахивал на зомби: вытаращенные глаза, черные круги под ними. Извинившись, он прополоскал рот остатками минералки, со злостью швырнул пустую бутылку в кусты и сел в машину.
— Не понимаю, что со мной? — произнес Авдеев с недоумением.
— Испорченные морепродукты. В частности, креветки, — сказала я будничным голосом, — обычное пищевое отравление, — и протянула упаковку таблеток? — это активированный уголь. Выпейте сразу штук десять. Минералка на заднем сиденье.
— Да я уже в норме, — начал Авдеев отбрыкиваться, но фокус не удался. Я почти силой накормила его углем, и мы, наконец, добрались до места.
— Может, отложим переговоры до завтра? — предложила я Авдееву, который, немного пошатываясь, пошел к подъезду элитного дома, расположенного в самом центре города, с видом на набережную.
— Какой завтра, — проворчал Авдеев, — завтра я буду за тысячу километров отсюда.
Я поставила машину на сигнализацию и поспешила за ним.
— Антоха, отворяй ворота! — заорал Авдеев в домофон так, что залаял бультерьер, запертый на балконе второго этажа.
— А что это за хрен с горы ломится ко мне посреди ночи, — приветливо прорычал мужской голос из домофона, — вот щас выйду и рога обломаю.
Авдеев? нисколько не смутившись приемом, вытащил из пакета бутылку коньяка и демонстратино помахал ею перед видеокамерой.
— Ну ладно, заходи, — смягчился говоривший.
Дверь тихо открылась. Я поднялась по ступенькам и вошла в подъезд вслед за Авдеевым.
— Вы всегда так мило общаетесь со своим другом? — спросила я у него.
— Да это мы так шутим. Не обращайте внимания, — сказал Авдеев, поднимаясь по ступенькам на площадку первого этажа.
Антон оказался высоким, кареглазым, с наметившимся брюшком парнем одного возраста с Авдеевым. Светлые, коротко стриженные волосы, простое, с крупными чертами лицо, я бы даже сказала «совковое». Он встретил нас в одних боксерских трусах. На шее болталась толстая золотая цель с массивным крестом.
Бандит или близок к этому, решила я с первого взгляда.
— Вадик, да ты… нехороший человек, не мог сказать, что придешь не один, — возмутился Антон, пожирая меня глазами.
— Евгения Максимовна, это мой старинный друг Антон, прошу любить и жаловать, — представил мне своего друга Авдеев и, тронув меня за плечо, напыщенно произнес: — А это, Антоха, легендарная Евгения Максимовна Охотникова, телохранитель экстра-класса, про которую я тебе столько рассказывал.
— Да не может быть, — нахмурившись, пробормотал Антон, разглядывая меня еще пристальнее, чем в первый раз. — Я-то думал, там какая-нибудь культуристка, стриженная под машинку, с лицом, как у мужика, а вы просто…
Он не мог подобрать слов, поэтому я закончила за него:
— Сногсшибательная, неземная, луноликая…
— Владеет всеми видами оружия, черный пояс по карате.
— Не черный пояс, а пятый дан, — поправила я Авдеева.
— Хватит трепаться, пошли в хату, — скомандовал Антон и потащил нас в квартиру. — Ты че, Владик, сегодня уже квасил, что ли, без меня? Какое-то у тебя лицо начитанное, — поинтересовался Антон у Авдеева в коридоре. Авдеев поклялся, что вел трезвый образ жизни весь световой день. — Проходите в зал, — сказал Антон, сам же смотался на кухню за стаканами и столовыми приборами для закуски.
— Вы не замужем? — вдруг ни с того ни с сего спросил Авдеев, плюхнувшись на диван.
— Не ваше дело. Что это за вопросы такие еще? — грозно спросила я.
— Значит, не замужем. Хорошо! — развязно произнес Авдеев.
Я уже хотела высказаться по этому поводу, но в комнату вернулся Антон с маленьким столиком на колесиках. Мигом накрыли нехитрый стол. Авдеев откупорил бутылку коньяка, и мы выпили за знакомство — они коньяк, а я минеральной воды.
— Знаете, Евгения Максимовна, — обратился ко мне Антон подчеркнуто вежливо, — я уже говорил вот этому придурку, — он показал рукой на Авдеева, — что нам услуги телохранителя не требуются, но он упрямый как черт и продолжает гнуть свое.
— Может, ваш друг и прав, ведь произошло убийство, — заметила я осторожно.
— Я могу сам за себя постоять и отца сумею защитить, — с гордостью сказал Антон, разливая по второй.
— Мне чуть-чуть, а то с желудком жуть что творится, — жалобно попросил Авдеев, вырвав свой стакан. Повернувшись ко мне, он заговорщицки зашептал: — Не слушай этого засранца. Завтра он позовет и попросит вас заключить с ним контракт. Обещаю, — и подмигнул Антону.
— Ну ты меня достал, — вздохнул Антон, сверля друга тяжелым взглядом.
— Можете сейчас ехать домой, — демонстративно продолжал шептать мне Авдеев, — а завтра готовьтесь приступить к своим обязанностям.
Я пожала плечами — хорошо. Позвоните завтра — отлично, а не позвоните — не беда, у меня клиенты в очередь выстраиваются.
Нагло взяв на себя роль хозяина, Авдеев проводил меня до двери, а сам вернулся продолжать вакханалию. На то, что завтра мне позвонит Антон, я надеялась слабо, но зато не сомневалась, что по приезде домой меня ожидает жестокий допрос. Тетя не успокоится, пока не выведает все о моем кавалере. В голове мелькнула трусливая мысль не ночевать сегодня дома, однако я отбросила ее и решила сказать тете, что кавалер скончался прямо в ресторане, объевшись креветками. Вероятно, это избавит меня от дальнейших мучений. «Фольксваген» завелся с пол-оборота, и я покатила по ночным улицам города домой.
2
Удивительно, но Антон правда позвонил на следующий день, ближе к вечеру, и предложил встретиться со мной на квартире его отца незамедлительно. Адрес он продиктовал. Я сказала, что уже еду, и вылетела из квартиры.
— Ты даже не поела, — крикнула мне вдогонку тетя Мила.
Но мне было не до еды. Наклевывалась интересная и денежная работа. Нужно было ковать железо, пока горячо.
Отец Антона жил в старом четырехэтажном здании дореволюционной постройки. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я поняла, что дом не так плох, как кажется на первый взгляд. Добротная кладка, стены и потолки без трещин и плесени, лестница из гранитных плит с широкими ступенями. Наверное, раньше дом принадлежал какому-нибудь графу или богатому промышленнику. У стальной двери я замерла в нерешительности. Звонка не было, однако меня внимательно изучала камера наружного наблюдения, прикрепленная над дверью.
— Евгения Максимовна Охотникова, мне назначено, — на всякий случай сказала я в камеру. Никакого результата. Приглядевшись, я все же нашла кнопку звонка, замаскированную на двери, и позвонила.
«Может, меня не ждут», — подумала я, когда прошла еще одна минута томительного ожидания. В голову полезли всякие мысли: я не расслышала адрес, перепутала время встречи. А может, звонок не работает? Я еще раз нажала на кнопку и, не отпуская, постаралась уловить трель звонка, однако стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом листвы за выбитым оконным стеклом подъезда. Одно из двух — либо квартира снабжена потрясающей звукоизоляцией, либо звонок действительно испорчен. И тут дверь неожиданно распахнулась, едва не задев меня. За ней оказалась высокая дородная женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой и сердитым лицом. Я резко отдернула руку от кнопки.
— И чего поднимать такой шум? В квартире глухих нет, — сурово сказала женщина, сдвинув брови. Ее беспокойные карие глаза бесцеремонно изучали меня.
— Если не глухие, что не открывали? — спокойно спросила я.
Женщина приготовилась ответить, однако ее опередил голос из глубины квартиры.
— У нас тут строгие меры безопасности, практически военное положение. — За спиной женщины показался Антон. На его губах играла грустная улыбка. — Валерия Евгеньевна, это ко мне, я же предупреждал, — обратился он к женщине. Лицо той приобрело виноватое выражение. Она взглянула на меня так, словно искала союзника, повернулась к Антону и виновато сказала: — Дмитрий Иванович мне строго-настрого приказал не пускать в квартиру никого постороннего и даже не открывать дверь.
— Проходите, Евгения Максимовна. Я познакомлю вас со своим отцом, — радушно предложил Антон, оттесняя женщину в глубь коридора. Закрывая дверь, Антон пояснил, что Валерия Евгеньевна домоработница его отца.
Я разулась, женщина подала мне какие-то стоптанные шлепанцы. Я хотела отказаться, заявив, то не стоит беспокоиться, но домоправительница огорошила меня заявлением:
— Надевайте, надевайте, без тапок нельзя. Дмитрий Иванович не любит, когда по его коврам ходят босыми ногами. Они от этого быстрее пачкаются.
— Не знаю, какие к вам обычно гости приходят, только лично я мою ноги каждый день.
Антон негромко хмыкнул, а Валерия Евгеньевна от моего замечания недовольно поджала губы. Мое же внимание сосредоточилось на одной странности. В прихожей на стене были прикреплены четыре вешалки для одежды, еще две стояли прислоненные к стене, между тем как сама одежда, которой надлежало висеть на крючках, кучей валялась на тумбочке. Проследив за моим взглядом, Антон пояснил: — Это антикварные, отец над ними трясется. Вот та, светлая, отделана слоновой костью и серебром, а черная, где крючки в виде голов носорога, — бронзовая, конца восемнадцатого века. Отец повесил вешалки на стену, чтобы клиент мог видеть, как они будут выглядеть в его квартире.
— Вы тоже во всем этом разбираетесь? — поинтересовалась я, разглядывая диковинные предметы. Самой мне больше понравилась вешалка из красного дерева. Ее украшали вырезанные из дерева бутоны роз и листочки.
— Честно сказать, я в этом антиквариате полный профан, — признался Антон, увлекая меня прочь от вешалки. — Просто отец постоянно твердит «не вешай одежду, она конца восемнадцатого» и «не дотрагивайся, это слоновая кость» — вот и запомнил.
Валерия Евгеньевна свернула к кухне, а мы вошли в большую гостиную, чудовищно захламленую разными вещами. В комнате оставалось небольшое свободное пространство, где посередине стоял дубовый стол на массивных ножках и два кресла. Я загляделась на великолепную хрустальную люстру под потолком, напоминающую гигантский алмаз со множеством мельчайших граней.
— Здрасте, здрасте. Так это и есть наша героическая телохранительница, — раздался за спиной чуть дребезжащий голос. — Не слишком ли вы юны для такой работы, барышня?
Я вздрогнула. Повернувшись, я увидела в одном из кресел хозяина квартиры.
— Нет, в самый раз. В КГБ отправляли на смерть девушек и помоложе, — сдержав эмоции, ответила я спокойно.
Говоря это, я изучала старика. Крепко сбитый, седые волосы зачесаны назад, как у Сталина, круглое, лоснящееся лицо практически без морщин. Не верилось, что Дмитрию Ивановичу за семьдесят, самое большее — шестьдесят.
— Стало быть, вы работали в комитете? — задумчиво спросил отец Антона. — И сколько времени?
Не успела я ответить, как на меня обрушалась целая лавина вопросов: где жила? С какое по какое время? Где училась? Когда закончила? Какого характера задания выполняла в комитете? Когда уволилась со службы? Кто родители? Семейное положение и все в том же роде.
Старик хорошо знал свое дело. Вопросы чередовались так, что слабо подготовленный человек, если он говорил неправду, сам бы выдал себя с головой и ничего не заметил. Ворошиловку Дмитрий Иванович презрительно окрестил Институтом благородных девиц. Спорить с ним я не стала, потому что понимала всю бесполезность подобного занятия. Такие люди, как Дмитрий Иванович, считают, что прожили достаточно долго и теперь имеют право навязывать всем своем мнение, и не терпят, когда им перечат. Я расслабленно сидела в кресле, чуть подавшись вперед, руки на подлокотниках, и делала вид, что с жадностью внимаю словам старика.
— Демократы хреновы, развалили страну. А раньше, при Союзе, КГБ весь мир вот где держал, — решивший сделать краткий экскурс в историю, Дмитрий Иванович показал мне сжатый кулак. — Мы американцев били на всех направлениях. Эти сволочи даже своей тени боялись. А что теперь? А? Я вас спрашиваю? — Задав вопрос, Дмитрий Иванович свирепо посмотрел на Антона. Тот, развалившись на диване, судя по звукам, играл в какую-то игру на мобильном телефоне. — Видите, Женя, во что превратилось нынешнее поколение. Уткнулся в телефон, и ничего больше не надо, — сказал Дмитрий Иванович с горечью, а поскольку Антон никак не отреагировал на его слова, разъяренно закричал: — Антон, мать твою так, подними свою задницу и посмотри, на чем ты сидишь!
Антон, оглянувшись, вскочил и посмотрел на диван под собой.
— Я думал, это покрывало, — виновато пробормотал он.
— Покрывало, покрывало! — завопил Дмитрий Иванович, подскочив к Антону. — Гобелен конца семнадцатого века. Покажи мне человека в здравом рассудке, который будет протирать своим задом вещь стоимостью в несколько тысяч долларов.
1 2 3 4 5