- Да.
- Так ты мне не договорил о нашем институте... - Мария Петровна снова наполнила рюмки. - Что ждет там Мазанова? Что за работа? Он справится?
- За тебя, - он поднял рюмку и задумался на мгновенье и залпом выпил. Мария Петровна смотрела на него и ждала ответа.
- А почему нет? Начальник он и есть начальник... Если не станет на службу приходить на четвереньках, не разведет там гарем и не устроит пожар, то все будет нормально. Еще и генерала получит.
- Гриша, что ты говоришь? Будто не знаешь, что Юрий Степанович ни на что такое просто не способен. Но вдруг там ведутся какие-то работы, с которыми ему трудно будет справиться.
- Для этого есть специалисты... - Григорий Иванович потянулся вилкой к соленому груздю. Наши ученые способны на все... Только денег давай.
- Кстати, а кто это тебе звонил?
- Когда?
- Ну сейчас.
- А этот, как его. Один новый генерал у меня во втором управлении... Ты его не знаешь.
- Как его фамилия? Для подчиненного довольно бестактный звонок... В выходной, да ещё на дачу... Что-то случилось?
- Все нормально, оставим это. Подумаешь, звонок... А с Мазановым ты права. Пора переводить. Завтра же займусь этим, прямо отсюда поеду. Не знаю, правда, куда девать нынешнего начальника института...
- Подбери ему что-нибудь получше, Гриш. Не обижай, ладно? Он ведь и специалист хороший, и для института много сделал.
- Для этого кадровики есть, что-нибудь найдут. Давно я в Чистых Ключах не был. Пора взбодрить... Чтоб служба медом не казалась.
Они ещё долго говорили, обсуждали семейные и государственные дела, пили кофе, вспоминали друзей и родственников. Но в душе Марии Петровны уже не было покоя. Из головы не выходил этот случайно подслушанный телефонный разговор, этот начальственный, вальяжный, странно знакомый голос. Ей вдруг показалось, что на безоблачном горизонте появилась небольшая, но угрожающая туча.
Глава 2. СКЕЛЕТ
Иван Иванович Красильников, несмотря на солидный возраст, худобу и сутулую фигуру, на здоровье не жаловался. Он обитал в небольшой комнатке, где кроме телевизора и двух пожилых котов, кастрированных ещё в период развитого социализма, ничего лишнего не было. Звери мотались по своим делам, иногда шипели друг на друга, но у кормушки к удивлению Ивана Ивановича вели себя достойно, каждый держался своего места: один садился справа, ближе к двери, другой - слева, того тянуло к окну. Красильников так и прозвал их - Правый и Левый. Коты были одинаково серой масти, и сам хозяин нередко путал их, особенно выпивши.
Поздними вечерами далеко за пределами двора можно было слышать зычные выкрики:
- Правый, Правый, Левый, Левый! Домой! Домой, гады!
Если бы в это время в Новозаборск вступали войска, подобные команды могли внести в их строевой шаг полную неразбериху.
По утрам, пока во дворе было пустынно, Красильников любил кормить голубей. Растерев в крупных и твердых, как жернова ладонях, старые корки и засохшие куски булок, он скармливал им горы крошек. Тогда все было ещё не так дорого и он мог кормить уток в городском пруду, бродячих собак, воробьев, любую живность. Любил он и выпить, особенно зимой, в кругу котов, делясь с ними закуской. До реформ Иван Иванович был в состоянии довольно часто покупать дешевый портвейн и даже водку. В плохую погоду вечерами он зажигал свет, спрашивал у котов, где мои боевые сто грамм, и, включив телевизор, доставал бутылку. Телевизор он включал только под выпивку чтобы не облучаться болтовней, пояснял он котам.
Потом стало хуже. Пенсии уже не хватало и приходилось ради этих небольших удовольствий собирать по пустырям и другим местам увеселений граждан пустые бутылки. Но мужики, даже напившись до беспамятства, ползали по земле и собирали за собой стеклотару: какой-никакой, но доход. Когда пенсии перестало хватать даже на еду, он понял, что надо предпринимать что-то из ряда вон выходящее, иначе к зиме придется заколоть на мясо котов.
Если верх возьмут радикалы, вначале заколю Правого, а если консерваторы, начну с Левого, ругался он, просматривая газеты. В холостяцкой квартире Ивана Ивановича теперь с утра до вечера раздавался их голодный вой. Откуда у этих сволочей столько аппетита, размышлял он, ведь они же кастрированные. Может, ветеринар, стервец, обманул. Или что-то напутал спьяну. Просто загадка природы. Эх, нам бы такую страну, рассуждал он, чтобы без стариков, без инвалидов, без домашних животных и без прочих дармоедов. Тогда бы министры свои умственные способности и развернули. Тогда-конечно, любую задумку внедрить можно, даже американскую или японскую. Да, статистика у нас никудышная: шутка ли, пенсионеров столько развели... А собак, кошек сколько! И что характерно-все жрать хотят, а пользы никакой.
Ладно ещё здоровье крепкое, думал он, а то без лекарств помрешь. Котов вот жалко, думал он. Они-то, сволочи, ничего не понимают в политике. Врожденная контра: не верят, гады, в реформы, не то что мы.
Когда соседка Юлия Сергеевна приглашала его на чай он чаще всего отказывался, чтобы - как он считал - не разбаловаться на чужих харчах. От нечего делать Иван Иванович бродил по очередям, надеясь услышать что-нибудь обнадеживающее. В то время в Новозаборске ожидалось странное для этих мест событие - натуральный политический митинг. Ничего подобного в двухсотлетней истории города не происходило. Ни при царе, ни при советской власти. Ни в период расцвета, ни в период загнивания.
Новость с удовольствием, как анекдот, смаковалась жителями Новозаборска. В руках они держали не примитивные пакеты времен застоя, а двухведерные хозяйственные сумки, оснащенные металлической рамой и парой колес. Это гениальное изобретение неизвестного самоучки напоминало тачку, правда, безмоторную, предназначенную, как писалось в инструкции, и для мужской и для женской тяги.
Дата проведения исторического события ни у кого сомнения не вызывала. Причины же назывались самые разные. Поговаривали даже, что все это происки московской мафии, мечтающей прибрать к рукам единственную местную газету. Захватив газету, которая, как известно, является коллективной агитаторшей, в городе перед самыми выборами можно было бы без труда поднять панику. Версия казалась правдоподобной, хотя газета и была величиной с носовой платок и после чтения мало на что годилась.
Однажды Красильников узнал, что в пентагоне много научных работников, которые для своей науки собирают по окрестностям животных. И тут его осенило. Наверняка им нужны не только животные, но и люди. А что, если продать им свой скелет... Написать завещание, честь по чести, отдаю, мол, после смерти мое тело со всеми органами, чтобы служило науке. Тем более, что во время войны, это тело в боях за Родину получило множественное осколочное ранение от разорвавшейся мины. Прямо в цепи, когда шли в атаку. Четыре осколка потом извлекли, а два так и остались в костях таза. Так и сидят в них. Для науки это должно быть интересно. Столько лет сидят эти осколки, а он даже инвалидом не стал. Живуч до удивления наш человек, просто загадка природы. Да и сталь, видать, качественная была у немцев. Рынок, что тут поделаешь, каждый торгует, чем может. Чем скелет не товар? Сколько же содрать за него, чтоб дотянуть до нормальной жизни...
В субботу после очередного похода по городу Красильников встретил старого приятеля. Широкое кумачовое лицо Павла Ильича Дерябина улыбалось, голубые слезящиеся глаза сияли неподдельной радостью. На поводке он вел флегматичного, пожилого, как сам, и почти такого же седого пса. Только тот не улыбался, потому что, не в пример хозяину, был по-собачьи трезв.
- Привет Иваныч, - обрадовался Дерябин. Как делаа-то? Живой еще?
- Помереть-то у нас не проблема, вот как бы выжить, - сказал Красильников. - Натворили делов, экономисты.
- Откуда у нас экономисты? - возразил Дерябин, - бюрократы есть, демократов, как оказалось, тоже навалом, а откуда экономисты? Лучше уж иностранцев призвать. Вон Петр Первый выписал в свое время, немцев, и сразу все стало нормально. На западе...
- Что нам твой запад, - перебил его Красильников, - там и дурак проживет. Пусть у нас попробуют, при нашем начальстве. И главное, все об народном благе думают. А мы с тобой по сравнению со всей этой грандиозностью - просто никто. Как микробы в воздухе, которых полно вокруг, но не видно. И кажется, что их вообще нет.
- Временно это. Появяться же когда-нибудь и у нас наверху умные люди. На земле все идет циклами: спад-подъем, умный-дурак, зима-лето. Говорят, вон в Америке тоже спад производства, - сказал Дерябин.
- Нам бы такой спад, - заметил Красильников.
Они прошли во двор и сели на лавочку. Над головами покачивались в вечернем солнце отцветающие кусты белой сирени.
Пес, освобожденный от поводка, проковылял к траве и, как подкошенный, повалился на бок.
- Чем ты его кормишь? - поинтересовался Красильников, мне такого зверя содержать ну просто не по карману. У тебя, похоже, нетрудовые доходы есть, а, Ильич?
- Кашей кормлю, перловкой. Правда иногда рыбки приношу с озера. Хочешь, сходим вместе. И ты своим дармоедам наловишь.
- Так надо же снасти. Да и осталась ли там рыба? - засомневался Красильников.
- Какие снасти? Вот, смотри, - Дерябин опасливо огляделся, открыл увесистую сумку, которую держал в руках, и поднял её поближе к глазам Красильникова.
Сумка была полна серых пакетов, напоминающих пачки маргарина, только с хвостиками.
- Взрывпакеты, понял? Двадцать штук.
- Ничего себе. Откуда? - поразился Красильников.
- Я где работаю-то, темнота, забыл? У военных. Могу даже бомбу достать. Атомную. Хочешь? Много не запрошу. Ну дак что, пошли? Каждый пакет на зорьке - считай полкило плотвы.
- Нет, не пойду. Если на удочку только. А так - нет. Не люблю я это дело, природа как-никак. У меня другая идея есть скелет загнать ученым. Тем, что в пентагоне, ну в Чистых Ключах.
- Так его ещё достать надо, скелет-то. Тоже проблема, - заметил Дерябин.
- Достать - не проблема, он у меня под рубашкой. Мой это скелет, понял? Он у меня особый. С немецкими осколками. Представляет ценность для науки. Сдеру с них заранее, за завещание. Да и на гроб разоряться не надо будет. Ну, как допер? - закончил Красильников, который втайне все же сомневался в правильности задуманного.
- Ой, бляха-муха, не могу! Ой уморил! - затрясся в смехе Дерябин, - ты че, Иван, совсем того? Помнишь, анекдот при Никите ходил? Показывают скелет и говорят - это колхозник: мясо сдал, одни кости остались. А ты и до скелета добрался, всех переплюнул. Ну ты даешь... Он же у тебя живой еще, скелет-то, действующий. На ходу еще. Староват маленько, но двигается. Его спиртом промывать, дак сносу не будет.
Красильников сидел насупившись. Дерябин помолчал мгновенье и продолжал:
- А с другой стороны, почему не попробовать? Если подумать, дело-то беспроигрышное. Скелет в будущем все равно на выброс. А так-выручка. Давай, Иван, действуй. Первопроходцем будешь. Новатором. И мне потом протекцию составишь.
- Ты вот что, пока об этом деле никому, понял? Мало ли что.
- Само собой, дело совершенно секретное, - заверил Дерябин.
Домой Красильников вернулся в бодром расположении духа: в его полностью лишенной доходов жизни, появился первый коммерческий замысел.
Глава 3. ЗАКОН ПАРНЫХ СЛУЧАЕВ
Опасаясь митинга, власти Новозаборска разработали план культурных мероприятий и образовали штаб общественного спокойствия. Мероприятий оказалось немного. Было решено в день митинга открыть пораньше магазины, непрерывно торговать дешевой колбасой и водкой и и тем самым рассеять наиболее активное население по торговым точкам. Площадь в это время должны занять ветераны и духовой оркестр. Чтобы направить невесть откуда взявшуюся общественную знергию в отвлекающее русло, решили подбросить на митинге лозунг: "Вернуть Новозаборску историческое название Старозаборск". Пусть народ пошумит. Местный гигиенист, целитель и йог доктор Мертвецкий прочтет лекцию о пользе голодания. Руководителей психиатрической больницы обязали усилить охрану, чтобы никто из сумашедших не проник на митинг и не стал мутить народ. Милицию попросили подготовить вытрезвитель на тридцать пьяных персон.
Олег Иванович Петрунин ничего этого не знал. Он выспался в Чистых Ключах у своего школьного приятеля Сергея Сергеевича Фокина и первым автобусом укатил в Новозаборск.
Это были его родные места, и последнее время он стал бывать здесь все чаще. В Новозаборске - с его неторопливым ритмом, простыми привычками и нестандартным юмором - к нему возвращалась жизненная уверенность и удовольствие от бытия. Редкие знакомые, встречаясь на улицах, удивленно и почтительно приветствовали его. Родители его давно умерли, родственников и приятелей жизнь разметала по всей округе, поэтому останавливался он в местной гостинице-двухэтажном ободранном здании, с медлительными от частых морилок тараканами и миловидной, всегда чем-то озабоченной администраторшей, к которой он по холостяцкой привычке все пытался, но никак не мог подобрать ключи.
Много лет назад, закончив филологический факультет, он случайно познакомился со своей будущей неудачной женой и под её влиянием случайно втянулся в литературные споры. А потом, вместо того, чтобы стать учителем литературы, начал писать критические статьи и прозу. Через пятнадцать лет он - тоже случайно - застал её в объятиях одного из прозаиков противоположного литературного лагеря. Это было двойной изменой: и Петрунину, и его эстетическим взглядам. Даже изменой в квадрате.
- Не стыдно? Пятнадцать лет жила , как у Христа за пазухой, да ещё изменяла. Извела все деньги, черт бы тебя побрал... Славянские женщины так не поступают, - сказал он с презрением.
- Ты со своим патриотизмом даже в кровати не расстаешься, - спокойно ответила она.
- Ошибаешься. Просто мне не нравятся суки... Суки любой национальности. В этом отношении я - космополит.
Он был так возмущен, что развелся с ней.
С тех пор в его статьях появился какой-то хронический горький подтекст, предчувствие какого-то глобального надувательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18