https://wodolei.ru/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Муж навещал ее изредка, появляясь безо всякого предупреждения с интервалами в три, шесть, иногда восемь недель. Всякий раз после его очередного визита кто-то из обитателей дома на холме исчезал, вместо выбывших поселялись новые. Сильви знала, что Жакоб руководит подпольной эстафетой, но он так и не назвал ей ни своего адреса, ни даже нового имени. Единственное, чем Сильви располагала, – номер абонентского ящика, куда следовало писать до востребования в случае какого-нибудь чрезвычайного происшествия. Жакоб наотрез отказывался посвящать Сильви в подробности своей работы.
– Это слишком опасно, – говорил он, гладя ее после объятий. – Слишком рискованно. Никто не может быть уверен, что сумеет держать язык за зубами под пыткой.
На этом обычно расспросы заканчивались.
Впрочем, их короткие ночи проходили так страстно, что для слов времени почти не оставалось. В военную пору слова стали орудием предателей, а покой и утешение давала одна лишь плоть.
Без Анджея и Жакоба Сильви стала больше времени проводить с Каролин, в доме на холме. Тому были свои причины. В апреле Каролин родила ребенка. Сильви часто шутила, что ребенок наполовину принадлежит ей. Во всяком случае, без ее участия девочка на свет не появилась бы. А произошло все так.
Вскоре после переезда в Марсель Сильви заметила, что Каролин смотрит влюбленными глазами на Йозефа Риттнера, австрийского еврея, чье спокойное мужество помогало обитателям дома сохранять человеческий облик. Это был высокий, осанистый мужчина с некрасивым лицом и лучистыми карими глазами, заставлявшими забыть о неправильности черт. У Йозефа были большие, ловкие руки, уверенные движения которых вселяли в людей бодрость и спокойствие.
Каролин не сводила с него глаз, бросалась выполнять любую его просьбу или поручение. Прошло полгода, а Риттнер по-прежнему продолжал вежливо именовать ее «мадемуазель». Тогда Сильви решила взять дело в свои руки. С ее точки зрения, в эти тяжелые времена безответные любовные воздыхания были непозволительной роскошью. К тому же Каролин не помешала бы крупица счастья. В последние годы подруга Сильви сделалась слишком уж тихой, словно преждевременно состарилась. Казалось, что бурное существование Сильви заменяет бедняжке Каролин собственную жизнь.
Сильви, когда ее мысли не были всецело заняты собственными проблемами, могла совершать поступки большой душевной щедрости.
Однажды она пригласила Каролин прогуляться с ней под кипарисами, росшими в парке, за старой усадьбой. Когда они отошли от дома подальше, Сильви взяла подругу под руку и сказала:
– Каролин, ты слишком много работаешь. Давай-ка я одолжу тебе свое синее платье, которое ты так любишь, сделай прическу и отправляйтесь с Йозефом в оперу, а потом поужинайте в ресторанчике «Кастельмуро». Вам обоим не помешает немного развеяться.
Каролин запаниковала:
– Ты сошла с ума! Нельзя подвергать Йозефа такому риску. Его могут остановить для проверки документов! Да и потом, – тихо добавила она, – у меня не хватит смелости пригласить его.
– Ты же его любишь! – потеряла терпение Сильви. – Я знаю! Надо что-то с этим делать. Так больше не может продолжаться. Не желаю больше видеть, как вы обмениваетесь никчемными любезностями.
Каролин вспыхнула, выдернула руку.
– Ну скажи хоть что-нибудь, – взмолилась Сильви. – Сделай что-нибудь. Не можешь отправиться с ним в город, просто пригласи его в свою комнату. Ты же знаешь, что он не возьмет инициативу на себя. Во-первых, он здесь гость, и к тому же еще и еврей. Большинство из наших постояльцев уверены, что дом принадлежит тебе и что ты здесь главная.
Каролин развернулась и зашагала прочь.
– Постой! – крикнула Сильви ей вслед. – Если ты ничего не предпримешь, я возьму это дело на себя.
– Ты не посмеешь! – крикнула Каролин, рассерженно глядя на подругу.
– Еще как посмею! Ты меня знаешь. Даю тебе неделю срока.
Подруги сердито уставились друг на друга, совсем как в школьные годы, когда они частенько ссорились. Лицо Сильви приняло дерзкое и насмешливое выражение, а Каролин обиженно насупилась, упрямо выпятила подбородок. Вдруг в ней произошла перемена, она как бы вновь стала сама собой. Сильви поняла, что ее вызов принят.
Когда неделю спустя она вновь появилась в доме на холме, с первого взгляда стало ясно, что положение изменилось. Каролин и Йозеф обменивались многозначительными взглядами, в движениях подруги Сильви появилась особая легкость, в уголках губ таилась нежная улыбка.
– Ну как? – шепотом спросила Сильви после скудного обеда, который в этот день готовился на восемь человек.
– Ах, Сильви, он – просто чудо, – воскликнула Каролин, покраснела и крепко обняла свою подругу.
– Вот и отлично. Ты заслуживаешь немножко счастья.
И влюбленные действительно были счастливы. Их чувство наполнило дом светом и надеждой. Каролин стала необычайно активной, она заражала своим оптимизмом беглецов, помогала им избавиться от кошмарных воспоминаний, от страхов перед грозным будущим. Казалось, что ровная улыбка Йозефа и младенец, созревающий в чреве Каролин, постоянно увеличивали этот неиссякающий источник энергии. Никогда еще Каролин не была такой красивой.
Даже в то злосчастное воскресенье, когда повесился Вальтер, беглец, находившийся в доме на холме дольше всех, Каролин быстро уняла дрожь и бросилась успокаивать и утешать остальных. Бедный Вальтер долго копил силы для трудного и опасного путешествия через Пиренейские горы. Он стремился попасть в новый мир, на Американский континент, но в последний миг выдержка подвела его.
Вечером Йозеф рассказал обитателям дома на холме одну из своих историй, помогавших им скрашивать монотонное и уединенное существование. Обняв Каролин за плечи, Риттнер начал свой рассказ о немецком мальчике, больше всего на свете любившем книги. Тихий, незаметный ребенок стал сначала юношей, потом мужчиной; всю свою жизнь он собирал книги и стал обладателем бесценной библиотеки. В ней нашла отражение вся история Европы; были там и инкунабулы, и рукописные книги с цветными миниатюрами, и философские трактаты, и романы, и каббалистические письмена. Библиофил мог читать по-немецки, по-французски, по-древнегречески, по-древнееврейски и на латыни. Со временем на полках рядом с древними фолиантами стали появляться брошюры с короткими, похожими на эпиграммы историями и эссе, в которых чувствовался тонкий, пытливый и язвительный ум. Это были сочинения владельца библиотеки.
Когда Гитлер и его приспешники решили, что за исключением «Майн кампф» и сочинений подобного рода книг на земле быть не должно, прекрасная библиотека погибла в огне. Библиофил, раздавленный морально и физически, лишившийся возможности зарабатывать на жизнь своей профессией, перебрался к друзьям во Францию. Он оплакивал свою библиотеку, погибший маленький мир, который вбирал в себя всю Вселенную. Этот тихий человек попытался бороться со своими врагами единственным доступным ему способом – продолжал писать. Но дни его были наполнены горечью, силы иссякали. Друзья рассказывали ему о новом мире, расположенном за океаном, где он сможет собрать новую библиотеку. Но воспоминания об утрате лишали библиофила энергии, делали его поступь тяжелой и неуверенной. Ему казалось, что погибшая библиотека – невосполнимый урон не только для него лично, но и для всего света. Целые века цивилизации были безвозвратно утеряны. Друзья говорили о надежде, рисовали картины новой цивилизации, более совершенного мира, но молодой человек слушал их без внимания, ослепленный своей болью. Задержавшись на пороге нового мира, он понял, что никогда не сумеет сбросить с плеч скорбь по миру старому. И тогда он шагнул назад, решив, что лучше быть похороненным вместе с прошлым и оплакиваемой им культурой. Он не захотел омрачать своей печалью наше с вами будущее.
Когда Йозеф закончил свой рассказ, у всех присутствующих в глазах стояли слезы.
– Ведь это о Вальтере, да? – спросила Сильви. – А я и не знала…
Некрасивое лицо Йозефа осветилось мягкой улыбкой, и он любовно погладил Каролин по животу.
– Вот ангел нашего будущего, – тихо сказал он. – Наша задача – готовиться к его появлению.
Каролин просияла.
Ребенок родился в апреле – маленькая багроволицая девчушка с огромными карими глазами. Ее назвали Катрин. Йозеф сам принимал роды, и, глядя на гордого отца, на заботливую мать, Сильви вспоминала о Лео и о Жакобе. Самобичевание было несвойственно этой женщине, но она поняла, сколь многого был лишен Жакоб в первые месяцы жизни своего сына. Ничего, подумала она, я все исправлю, все компенсирую. Вот закончится война… Вот разобьем проклятых бошей, освободим Польшу, Францию… Сильви скучала по маленькому сыну, по Жакобу, по Анджею.
А забот с каждым днем становилось все больше. Каролин уже не могла в одиночку вести дела по хозяйству, по нескольку раз в день ходить в Марсель – то за продуктами, то по официальным учреждениям. Французская экономика была на последнем издыхании, обескровленная поборами на содержание военной машины оккупантов. Товаров и продуктов с каждым днем становилось все меньше и меньше, а доставать их делалось все труднее. Нанимать прислугу обитатели дома на холме не смели – боялись предательства. Вот почему основная ноша хозяйственных забот легла теперь на плечи Сильви, хоть Йозеф и остальные делали все, что могли. Но Сильви это не тяготило. Главное, что Каролин была счастлива. Никогда еще подруги не были так близки, как сейчас. Каролин постоянно обращалась к Сильви за советом, за помощью, да и просто, желая поделиться своим счастьем. Ведь маленькой жизни, возникшей под крышей этого дома, могло бы и не быть, если бы не Сильви.
Вот о чем думала Сильви ранним сентябрьским утром, возвращаясь в дом на холме. Она была очень собой довольна – удалось достать бараний бок, да еще кусок мыла, столь необходимого для стирки пеленок маленькой Катрин. Сильви очень хотелось побыстрее вновь увидеть малютку – та росла и развивалась столь стремительно, что за последние три дня в ней опять наверняка произошла какая-нибудь разительная перемена.
Подъездная аллея, ведущая к особняку, как обычно, пленяла взор величавым спокойствием. Сначала показалась вереница высоких тополей, рельефно выделявшихся на фоне синего неба; затем появился сам дом, выстроенный на самом краю обрыва, под которым расстилалось неподвижное море. В усадьбе всегда было тихо, поэтому сначала Сильви не заподозрила ничего дурного. Когда она выбралась из автомобиля, в кустах раздался легкий шорох. Сильви увидела, что из зарослей выглядывает маленький мальчик.
– Габриэль, ты играешь в прятки? – улыбнулась она.
Этот мальчик появился в доме всего две недели назад – человечек с затравленными, не по возрасту мудрыми глазами, по которым безошибочно можно было распознать беглеца. Сильви не хотелось думать о том, что повидали на своем коротком веку эти глаза, но кудрявый Габриэль из Берлина, лишь недавно научившийся кое-как объясняться по-французски, ей сразу понравился. Она протянула руки ему навстречу и тут вдруг заметила, что мальчик плачет.
– Что случилось, Габриэль? Ударился?
Он покачал головой. Сердце Сильви пронзила тревога.
– А остальные? Где остальные? – негромко спросила она.
– Их нет. Приехала полиция. Остался только я. – По впалым щекам покатились слезы. – Два дня назад. Я играл в парке. Я пришел, а они все садятся в большую машину. Я спрятался.
Сильви прижала его к себе, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями.
– Пойдем со мной. – Она потянула ребенка к дому и увидела, что он заперт.
– Ты что, спал на улице?
Он покачал головой и показал на открытое окно.
– Молодец, умница.
Сильви погладила его по голове, открывая дверь ключом.
Дом, еще недавно отличавшийся элегантным убранством, выглядел так, словно по нему промчался ураган. Повсюду валялись бумаги, книги, перевернутые стулья. Антикварный фарфор мадам Жардин, главное украшение просторной гостиной, превратился в груду черепков. Сильви огляделась по сторонам и содрогнулась – она представила себе, что происходило здесь два дня назад. Не переставая говорить Габриэлю какие-то утешительные слова, она вывела его наружу и закрыла дверь на ключ. Мозг ее отчаянно работал. Куда всех увезли? Где Каролин? Где маленькая Катрин?
Надо собраться с мыслями, решила она. В первую очередь необходимо позаботиться о Габриэле. Сильви мчалась по извилистым улочкам старого Марселя по направлению к отелю «Алжир», где обычно она встречалась с Жакобом. Сильви знала, что владелец гостиницы связан с подпольной организацией. Габриэль будет здесь в большей безопасности, чем в «Отеле дю Миди». Старина Вассье поймет все без лишних слов. Сильви сказала, что хочет поговорить с ним наедине, и ее провели в пыльный кабинетик, пропахший запахом табака и нестиранного белья. Увидев ее, Вассье вскочил с кожаного кресла проворно, как юноша. Его сморщенное черепашье личико как всегда имело насмешливо-задумчивое выражение, не позволявшее определить, о чем на самом деле думает этот человек.
– Это вы, мадемуазель Латур? Видеть вас – истинное наслаждение.
Сильви коротко улыбнулась и сразу перешла к делу.
– Господин Вассье, моему попечению доверили маленького кузена. Мне кажется, что ему будет спокойнее у вас, чем в «Отеле дю Миди» – там слишком шумно. – Она целомудренно потупила глаза. – Вы ведь понимаете, с моей работой… Могли бы вы приютить у себя мальчика на несколько дней?
– Конечно, дорогая. – Вассье по-отечески погладил ее по руке.
– Его скоро заберут, – добавила Сильви со значением.
Вассье провел пухлой ладонью по лысому черепу, словно приглаживал несуществующую прическу.
– Не волнуйтесь, милочка. Приводите своего мальчика к мадам Вассье.
Сильви вышла на улицу, а когда вернулась в кабинет с Габриэлем, там уже была госпожа Вассье, маленькая старушка, похожая на птичку.
– Как мило! – воскликнула она. – У нас поживет кузен мадемуазель Латур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45


А-П

П-Я