- Как почта должна всегда работать, - прокричал Френк Коррел, - как снег всегда должен идти, так и железная дорога должна всегда действовать.
Мюррей Лассаль
Перепрыгивая сразу через две ступеньки шикарной лестницы, Мюррей Лассаль вбежал в спальню мэра. Тот лежал ничком, пижамные штаны были спущены, голый крестец торчал кверху, и врач примеривался, чтобы сделать укол. Зад был приятно округлый, практически без волос, и Лассаль подумал, что если бы мэров выбирали по красоте их задниц, Его Честь правил бы вечно. Доктор всадил иглу, мэр застонал, перевернулся и подтянул спущенные штаны.
- Сэм, вылезайте из постели и одевайтесь, нужно ехать в центр.
- Вы не в своем уме, - возмутился мэр.
- Это не подлежит обсуждению, - присоединился врач. - Просто смешно.
- Вас никто не спрашивает, - осадил его Лассаль. - Политические решения здесь принимаю я.
- Его Честь - мой пациент, и я не разрешу ему вставать с постели.
- Ну, ладно, я найду врача, котрый это разрешит. Вы уволены. Сэм, как зовут того студента-медика в больнице Флауэр? Того, которому вы помогли поступить на медицинский?
- Мэр очень болен, - вновь вмешался врач. - Его жизнь может оказаться под угрозой...
- Разве я не сказал, чтобы вы убирались? - Лассаль взглянул на доктора. - Сэм... тот врач, кажется его зовут Ревийон... я собираюсь ему позвонить.
- Пусть он, черт возьми, держится отсюда подальше. Хватит с меня докторов.
- А ему и не нужно приезжать. Он поставит вам диагноз по телефону.
- Мюррей, ради всего святого, - взмолился мэр. - Я чертовски болен. Какой во всем этом смысл?
- Какой в этом смысл? Жизнь семнадцати жителей города в опасности, а мэру все настолько безразлично, что он даже не потрудился появиться на месте происшествия?
- Ну и что толку от моего появления? Меня просто освищут.
Врач обошел постель и взял мэра за запястье.
- Оставьте его, - резко прикрикнул Ласслль, - вас заменит доктор Ревийон.
- А он ещё и не доктор, - сказал мэр. - Кажется, он на четвертом курсе.
- Послушайте, Сэм, все, что вам нужно сделать - приехать туда, сказать террористам несколько слов через громкоговоритель, а потом можете вернуться и снова лечь в постель.
- А они станут меня слушать?
- Сомневаюсь. Но это нужно сделать. Другая Сторона обязательно там будет. Вы хотите, чтобы они завладели громкоговорителем и умоляли о спасении жизней горожан?
- Но ведь они не больны, - мэр прокашлялся.
- Вспомните Аттику, - сказал Лассаль. - Вас будут сравнивать с губернатором.
Мэр резко сел в постели, спустил ноги с кровати и рухнул вперед. Лассаль подхватил его, врач после первого инстинктивного порыва остался стоять как вкопанный.
Мэр с усилием приподнял голову.
- Мюррей, это просто безумие. Я не могу даже стоять. Если я поеду в центр, то заболею ещё сильнее. И могу даже умереть.
- С политиком могут случиться вещи похуже смерти, - обрадовал его Лассаль. - Я помогу вам надеть штаны.
Глава 12
Райдер
Райдер открыл дверь кабины. Лонгмен отступил назад, чтобы дать ему место, и коснулся дрожащими пальцами его руки. Райдер прошел мимо него в центр вагона. В конце салона Стивер сидел, прислонившись к металлической наружной стене, его автомат смотрел под углом на пути. В центре, широко расставив ноги и придерживая автомат одной рукой, стоял Уэлкам. Развязность этого типа прет наружу даже когда он стоит без движения, - подумал Райдер.
Он остановился рядом с Уэлкамом, но встал немного сбоку, чтобы не перекрывать зону обстрела.
- Попрошу внимания.
Райдер наблюдал, как повернулись к нему лица, одни медленно и неохотно, другие - мгновенно и нервно. Только двое пассажиров встретились с ним взглядом: старик с мрачным, но живо заинтересованным лицом, и чернокожий вояка, вызывающе смотревший на него поверх покрасневшего от крови носового платка. Лицо машиниста было бело, как мел, губы его беззвучно шевелились. На физиономии хиппи блуждала все та же мечтательная бессмысленная улыбка. Мать двоих мальчиков крепко прижала их к себе, словно стараясь навсегда запомнить. Девица в модной шляпке сидела, выпрямив спину. Поза была тщательно рассчитана для того, чтобы подать вперед грудь и подчеркнуть изгиб бедер. Пьяная женщина несла какую-то чепуху, изо рта у неё текла слюна...
- У меня есть для вас новая информация, - сказал Райдер. - Город согласился заплатить за ваше освобождение.
Мать прижала мальчиков ещё теснее и судорожно их расцеловала. Выражение лица воинственного негра не изменилось. Старик сомкнул маленькие ухоженные руки, как бы беззвучно аплодируя; казалось, в этом движении не было и намека на иронию.
- Если все пойдет, как запланировано, вы будете освобождены, никто не пострадает, и все смогут заняться своими делами.
- Что вы имеете в виду, когда говорите "пойдет как запланировано"? спросил старик.
- Просто, если городские власти сдержат слово.
- Хорошо, - кивнул старик. - Еще мне из простого любопытства хотелось бы знать, о какой сумме идет речь?
- Миллион долларов.
- Каждому?
Райдер покачал головой. Старик казался разочарованным.
- Это тысяч шестьдесят за каждого. Это все, чего мы стоим?
- Заткнись, старик.
Голос Уэлкама звучал механически, в нем не слышалось никакого интереса. Райдер понимал в чем причина: тот заигрывал с девицей. Ее обольстительная поза предназначалась именно для Уэлкама.
- Сэр, - мамаша подалась к нему, сдвинув мальчиков вместе. Они начали вырываться, так им было неудобно. - Сэр, когда вы получите деньги, вы нас отпустите?
- Нет, немного погодя.
- А почему не сразу?
- Хватит вопросов, - отрезал Райдер, шагнул назад к Уэлкаму и вполголоса бросил:
- Оставь эту дуру в покое.
Лишь чуть-чуть понизив голос, Уэлкам ответил:
- Не беспокойтесь, я управлюсь с толпой этих подонков и девицей одновременно, и при этом ничего не пропущу.
Райдер нахмурился, но ничего не сказал и направился обратно к кабине. Не обращая внимания на встревоженный взгляд Лонгмена, он вошел внутрь. Делать было нечего, оставалось только ждать. Он не стал тратить силы на размышления, доставят деньги в срок или нет. Это от него не зависело. Он даже не потрудился взглянуть на часы.
Том Берри
Когда главарь банды вернулся в кабину машиниста, Том Берри выбросил его из головы и вновь вернулся к мыслям о Диди - особенно к тому, как он впервые её встретил и вообще о том, как она завладела его сердцем. Нельзя сказать, что ему самому не приходили в голову некоторые неподходящие для полицейского мысли, но они были смутными и неопределенными. Именно Диди заставила его серьезно пересмотреть свои взгляды.
Это произошло почти три месяца назад, когда он патрулировал в штатском в Ист-Виллидж. Дело это было добровольным, и одному Богу известно, почему он напросился, если не считать того, что ему безумно надоело сидеть в машине со своим напарником. Тот смахивал на нациста тем, что ненавидел всех подряд: евреев, негров, поляков, итальянцев, пуэрториканцев, и был оголтелым сторонником войны - той, что шла во Вьетнаме, а также всех прошлых и будущих. Потому Том отрастил волосы до плеч, отпустил бороду, обзавелся пончо, лентой на голову, нацепил бусы и в таком виде болтался среди украинцев, придурков на мотоциклах, уличных бродяг, наркоманов, гадалок, студентов, радикалов, подростков и вырождавшегося поколения хиппи Ист-Виллиджа.
Приобретенный опыт оказался весьма разнообразным, зато по крайней мере ему не было скучно. Он познакомился с хиппи, и некоторые ему даже понравились, а ещё больше - молодые энергичные люди в нарядах под хиппи (в каком-то смысле он и сам был одним из них). Кроме того, он познакомился с динамичными молодыми людьми, которые вели веселый и разгульный образ жизни, полагаясь на цвет своей кожи, весьма распространенный в тех краях. И, наконец, благодаря Диди, он встретился с революционно настроенными ребятами, сбежавшими от привычного комфорта в семьях среднего класса и элитных университетских городках Гарварда, Вассара, Йеля и Свартмора. Нельзя сказать, чтобы он рвался делать вместе с ними революцию - впрочем, Мао тоже не слишком о них беспокоился.
Том познакомился с Диди в первую же неделю работы, ведь ему приказали обжиться на новом месте и завести побольше знакомств. Он изучал заголовки книг, выставленных в витрине книжной лавки на площади Святого Марка - смесь из книг о странах третьего мира, маоистской литературы и трудов американских мудрецов от Маркузе до Джерри Рубина, и тут она вышла из лавки и остановилась взглянуть на витрину. На ней были брюки из грубого полотна и рубашка с коротким рукавом, вид типично диссидентский: длинные волосы, падавшие на плечи, и никаких следов ни лифчика, ни макияжа. Но волосы были блестящими и чистыми, брюки и рубашка - выстиранными и отглаженными (тогда он ещё обращал на это внимание), фигурка - изящной и гибкой, лицо открытым, хоть и без намека на красоту.
Она заметила его внимательный изучающий взгляд.
- Детка, книги выставлены в витрине. - В том, как это было сказано, не было грубости, голос был не уличной девицы, а мягкий и хорошо модулированный.
Он улыбнулся.
- Я успел пересмотреть все книги до того, как вы появились. Но вы симпатичнее.
Она нахмурилась.
- Вы тоже ничего, но я не стала бы унижать вас, произнося это вслух.
Он услышал в её словах отзвуки полемики, которую вело движение за освобождение женщин.
- Честное слово, я не сторонник мужского шовинизма.
- Возможно, вам так кажется, но вы только что себя выдали.
Она направилась в сторону Второй авеню. Не преследуя особых целей, он увязался следом. Когда он поравнялся с ней, девушка нахмурилась в третий раз.
- Не угостите чашечкой кофе? - поинтересовался Том.
- Отвалите.
- Я без гроша.
- Отправляйтесь в жилые кварталы и попрошайничайте там. - Тут она внимательно взглянула на него - Вы голодны?
Он сказал, да. Она завела его в кафе и купила сендвич. Как само собой разумеющееся, она восприняла, что он член Движения - аморфного течения молодых людей за так называемый лучший мир, которое было в какой-то мере политическим, в какой-то мере социальным, в какой-то мере сексуальным. Иногда это была форма мимикрии, и очень часто - комбинация всех этих элементов. Но по мере разговора её все больше раздражало его полное невежество относительно многих аспектов Движения.
Он находил её одновременно очаровательной и невыносимой, но не хотел, чтобы в ней проснулись подозрения. Хотя, казалось, девушка ничего не подозревает, а всего лишь от души возмущена его невежеством.
- Послушайте, я только недавно вступил в ряды Движения и только начинаю понимать, какие перед ним стоят цели и задачи.
- У вас есть работа?
- Вы не поверите, но я работаю в банке, - многозначительно сообщил Том. - Но я ненавижу свою работу, в конце концов брошу её и займусь настоящим делом.
- Ну, насколько я понимаю, вы ещё сами не поняли, что станет вашим настоящим делом, верно?
- Но я хочу понять, - сказал он и взглянул девушке прямо в глаза долгим многозначительным взглядом. По крайней мере, он быстро понял, как девушка привлекательна. - Я действительно хочу разобраться.
- Ну, что же, я могу помочь.
- Я вам очень признателен, - торжественно заверил он. - Теперь я нравлюсь вам немного больше?
- Больше чем когда?
- Чем прежде.
- О-о, - удивленно протянула она. - Вы мне достаточно нравитесь.
Они встретились на следующий день, и она занялась его идеологическим просвещением. На следующей неделе она привела его к себе домой, они немного покурили травку, а потом, уже почти влюбившись, вдруг оказались в койке. Пришлось призвать на помощь ловкость рук, чтобы она не заметила его пояс с револьвером. Но спустя несколько дней он осторожность утратил и, когда одевался, она заметила оружие.
- Ах, это! Может, это и глупо, но однажды меня здорово избили...
Ее глаза расширились от удивления, когда она показала на короткий ствол револьвера 38-го калибра:
- А зачем тебе полицейское оружие?
Он собрался было врать и дальше, но обнаружил, что у него просто не поворачивается язык ей солгать.
- Я... видишь ли, Диди, так получилось, что я полицейский.
Она его немало удивила, заехав в челюсть. Удар маленьким крепким кулачком заставил его пошатнуться, а она осела на пол, закрыла голову руками и отчаянно разрыдалась как обыкновенная мелкобуржуазная девчонка. Позже после взаимных упреков, оскорблений, обвинений, признаний и клятв в любви они решили не расставаться, а Диди в душе дала себе клятву - правда, ей не удалось долго сохранять эту тайну, - что посвятит себя его перевоспитанию.
Лонгмен
Лонгмен никогда не был убежден в необходимости назначать точное время доставки выкупа и горячо возражал против идеи приносить в жертву пассажиров в качестве наказания за задержку.
- Мы должны их запугать, - настаивал Райдер, - и все должно выглядеть убедительно. Если они перестанут верить, что мы сделаем так, как говорим, мы пропали. Мы запугаем их, назначив крайний срок доставки денег, и убедим, лишь убивая пассажиров.
В подобных безумных затеях Райдер всегда оказывался прав. Его аргументы были целиком направлены на успех предприятия, и тут их логика не подлежала сомнению, как бы ужасна она ни была. Нельзя сказать, что он всегда спорил по тем вопросам, которые Лонгмен считал "радикальными". Так, по поводу денег он занимал даже менее радикальную позицию чем Лонгмен, который настаивал, чтобы потребовать пять миллионов долларов.
- Это слишком много, - возражал Райдер, - Власти могут не согласиться. Миллион - это такая сумма, которая понятна людям, и с ней они могут смириться. Это довольно стандартная вещь.
- Это только твои предположения. Ты же не знаешь, заплатят они пять миллионов или нет. А если ты не прав, мы просто упустим огромный куш.
При этих словах Лонгмена Райдер одарил его одной из редких своих улыбок, но продолжал твердо стоять на своем.
- Не стоит рисковать. Ты и так без всяких налогов получишь четыреста тысяч. Больше тебе и не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38