Лоренцен шел впереди рядом с Аласву;
пытаясь пополнить свой рорванский словарь, он указывал на разные предметы.
Увидев маленькое разноцветное животное на скале - что-то вроде большой
ящерицы, указал на него.
- Воланзу - сказал рорванец. Благодаря практике Лоренцен научился
различать отдельные фонемы; раньше все они звучали для него одинаково.
- Нет, - астроному казалось странным, что Эвери все еще не знал слов
"да" и "нет"; может быть, язык рорванцев не обозначал эти понятия. Однако
"нет" он сказал по-английски. - Я знаю это слово, оно означает "камень". А
я имею в виду эту ящерицу. - Он подошел ближе к животному и указал на
него. Оно выгнуло спину и засвистело на него. Двойное солнце ярко
отражалось в его переливчатой чешуе.
Аласву колебался. "Шанарран", - сказал он наконец, вглядевшись
получше. Лоренцен занес это слово в блокнот и пошел дальше.
Через минуту он услышал крик Фернандеса. Он обернулся. Геолог упал,
ящерица вцепилась ему в ногу.
- Что за черт!...
Он побежал обратно, вскарабкался на скалу и успел увидеть, как
Торнтон схватил ящерицу за тело, бросил ее на землю и раздавил ей голову
сапогом.
Все столпились вокруг Фернандеса. Он смотрел на них полными боли
глазами.
- Hace frio... <холодно (исп.)> - Торнтон разрезал штанину, и они
увидели следы укуса и пурпурный цвет вокруг него.
- Яд, быстро аптечку первой помощи! - выкрикнул марсианин.
- Вот... - Эвери мягко отстранил Торнтона и склонился над
Фернандесом. Как психолог он был знаком и с медициной. Нож его сверкнул,
разрезав тело.
Фернандес дышал с трудом.
- Я не могу дышать... Madre de Dios... <Божья матерь (исп.)> я не
могу дышать...
Эвери хотел прижаться ртом к ране, но выпрямился.
- Нет смысла высасывать, уже добралось до груди.
Голос его был тусклым.
Рорванцы беспомощно толпились вокруг, глядя так, будто хотели
что-нибудь сделать, но не знали что. Глаза Фернандеса закатились, он
перестал дышать.
- Ему парализовало органы дыхания - искусственное дыхание... -
Гуммус-луджиль взял руку уругвайца в свои огромные лапы.
- Нет, - Эвери держал его пульс. - Бесполезно. Сердце остановилось.
Лоренцен стоял очень тихо. Он никогда раньше не видел умирающих. В
этой картине не было ничего величественного. Фернандес лежал, нелепо
свернувшись, лицо его посинело, маленькая струйка слюны все еще стекала из
уголка рта. Ветер прорвался между людьми и взъерошил его волосы. Смерть -
непривлекательное зрелище.
- Вызываю лагерь. - Гуммус-луджиль схватился за рацию. - Ради бога,
вызываю лагерь. У них есть средства оживления.
- Не для этого яда, - сказал Эвери. - Пахнет, как синильная кислота.
А скорость!... Боже, она у него во всей крови.
Они долго стояли молча. Гуммус-луджиль вызвал Гамильтона и доложил о
случившемся. Капитан застонал.
- Бедный маленький дьявол! Нет, бесполезно, нет смысла везти его в
лагерь. - Ответ пришел по радио в виде точек и тире. Рорванцы смотрели,
выражения их лиц были непонятно. Может, они считали это каким-то ритуалом
- люди разговаривают со своим богом?
- Скажите, что рорванцы собираются продолжить путь и я хочу идти с
ними.
Пришел ответ.
- Похороните его и сделайте опознавательный знак. Не думаю, что в
этих обстоятельствах следует считаться с его религией. Кто-нибудь из вас
хочет вернуться в лагерь? Вертолет готов... Нет? Хорошо. Тогда идите
дальше и ради любви всех людей будьте в следующий раз осторожнее!
Потребовалось немало времени, чтобы выкопать могилу теми
инструментами, которые были у них с собой. Рорванцы помогали, а потом
принесли груду обломков, чтобы образовать могильный холм. Эвери взглянул
на Торнтона.
- Не скажете ли несколько слов? - очень мягко спросил он.
- Если хотите, - ответил марсианин. - Он был не моей веры, вы знаете,
и здесь никого из его религии. Поэтому я просто скажу, что он был хорошим
человеком.
Было ли это лицемерием, размышлял Лоренцен. Торнтон, для которого
Фернандес был папистом; Гуммус-луджиль, проклинавший его за шумливость;
фон Остен, называвший его слабаком и дураком; Эвери, для которого
Фернандес был еще одним поводом для беспокойства; он сам, никогда не
сближавшийся с этим человеком; даже рорванцы - они все стояли вокруг
могилы. Больше ничего они не могли сделать для мертвого под этими скалами,
хотели ли они сделать больше, когда он жил?
Когда они кончили, было уже слишком поздно пускаться в путь. Они
собрали сухие ветви и траву для костра, поужинали и сидели молча.
Джугац и Эвери начали свои лингвистические занятия; фон Остен угрюмо
свернулся и уснул; Торнтон читал библию в тусклом свете костра; остальные
рорванцы шепотом переговаривались друг с другом. Костер громко стрелял, за
освещенным кругом виднелась залитая лунным сиянием земля, ветер свистел в
деревьях. Тут и там в темноте раздавались крики животных. Это была не
земная ночь - люди никогда не знали такой ночи, не знали этого холодного
звездного неба с огромным полукругом - созвездием, не слышали таких
звуков. Далеко до дома, долго придется блуждать душе Мигеля Фернандеса,
пока она доберется до зеленых долин Земли.
Лоренцен почти бессознательно бормотал слова древней песни и смотрел
на смутно вырисовывающийся красноватый от костра могильный холм. Тень и
свет колебались на нем, казалось, он шевелится, будто человек, лежащий под
ним, слишком любил жизнь, чтобы успокоиться.
Подошел Гуммус-луджиль и тяжело опустился рядом с ним.
- Одного нет, - пробормотал он. Колеблющийся свет озарил резкие черты
его лица. - Сколько еще погибнет?
- Гамильтон опасался как раз подобных вещей, - сказал Лоренцен. - Не
землетрясений, не чудовищ, не большеголовых спрутов, а змей, микробов и
ядовитых растений. Он был прав.
- Существо с цианидом в пасти - что за метаболизм должен у него быть?
У него не может быть такая, как у нас кровь. - Инженер вздрогнул. -
Холодная ночь.
- Это можно преодолеть, - сказал Лоренцен. - Если больше опасаться
нечего, тогда еще неплохо.
- О, конечно, конечно. Я бывал в переделках и похуже. Тут эта
проклятая внезапность. Вы ведь тоже едва не дотронулись до нее. Я видел.
- Да... - Лоренцен почувствовал озноб при этой мысли. Только сейчас
до него дошло. Аласву не предупредил его. Он заставил себя успокоиться и
последовательно обдумать все происходившее. Рорванец Аласву не оттащил его
от ядовитой ящерицы.
Он посмотрел на маленькую группу туземцев у костра. Они сидели в
тени, только их глаза сверкали во тьме. О чем они думали? Что готовили для
этих пришельцев со звезд?
Он хотел сказать Эвери... нет, пока не нужно. Возможно это
случайность. Может быть, эти ящерицы редки, может, эта группа рорванцев
никогда не видела их раньше. Аласву сам был в нескольких сантиметров от
нее. Туземцы не могут быть так глупы, чтобы надеяться обставить убийство
всех людей как несчастный случай!
Но "Да Гама" никогда не вернулся назад. Он с усилием повел плечами.
Он устал, возбужден, его подозрения ребяческие, и он знал, что Эвери так
их и воспримет. А если он расскажет фон Остену, немец захочет расстрелять
рорванцев на месте. Гуммус-луджиль и Торнтон... нет, не сейчас, вначале он
должен убедиться сам, прежде чем выставлять себя на посмешище.
Он посмотрел в темноту на западе. Они шли туда, в горы, в каньоны и
ущелья, где на узких скользких тропах могло все случиться. И они не могут
повернуть назад, хотя не имеют ни малейшего представления о том, что их
ожидает.

11
Местность быстро поднималась, пока они не начали пробираться через
путаницу скалистых холмов, среди огромных зарослей кустарника, через
журчащие речки, чья холодная вода кусала их ноги, как зубами. Трудно было
идти за рорванцами; их легкие фигуры быстро передвигались по неровной
местности; у Лоренцена пересыхало горло, когда он, тяжело дыша, торопился
за ними.
Однажды вечером, через неделю после смерти Фернандеса, Гамильтон
спросил по радио:
- Что за чертовщина с вашими проводниками? Вы вновь свернули
севернее. Почему они не ведут вас прямо?
Гуммус-луджиль удивился, но передал вопрос Эвери.
- Спросите одного из этих волосатых уродов. Я уже болен от ходьбы.
- Я уже спрашивал, - сказал психолог. - Разве я вам не говорил? Но
ответ относится к совершенно непонятным, непереводимым фразам языка. У
меня создалось впечатление, что впереди опасная территория и мы должны ее
обогнуть.
Гуммус-луджиль передал ответ Гамильтону, который закончил разговор
щелчком, соответствующим ворчанию. Турок вздохнул.
- Не очень многое можем мы предпринять, - сказал он.
Торнтон засмеялся.
- Возможно, они хотят сделать нас кривоногими и тем самым
беспомощными, - предположил он.
Фон Остен схватился за оружие.
- Они ведут нас прямо в...
- Спокойней, - Эвери протянул руку. - Боюсь, что мы ничего не можем
сделать. Они ведут нас.
Лоренцен нахмурился. Это звучало не очень привлекательно. Положение
все больше и больше казалось ему сомнительным.
Он извлек карту территории, сделанную с помощью аэрофотосъемки, и
долгое время изучал ее. Насколько он мог видеть, в территории, которой они
избегали, не было ничего необычного. Конечно, там могли быть враждебные
племена или еще что-нибудь, но...
На каждый вопрос, который он мог бы задать, был ответ. Но все эти
ответы были слишком ad hoc <для данного случая (лат.)>, он и не давали
последовательной картины. Хорошо, ядовитая ящерица была незнакома
рорванцам, это совершенно очевидно. Но почему она была незнакома им? Любое
опасное животное имеет довольно широкую зону распространения - не могли же
рорванцы идти настолько издалека, чтобы эта территория была им
неизвестна... Да, туземный язык может быть исключительно трудным, но, черт
возьми! - общество, владеющее технологией, какой, казалось, владели
рорванцы, должно было располагать доступными терминами и понятиями. Когда
западная нация проникла на восток, китайцы говорили с ней на английском
или французском языке: их собственный язык был для этого неподходящим. Но
язык рорванцев казался похожим по структуре на индоевропейские языки, и у
Эвери не должно было возникнуть тех трудностей, о которых он все время
говорит...
Тем не менее он подолгу говорит с Джугацом по вечерам. Он утверждает,
что это уроки языка, но...
Допустим, что это не так. Лоренцен сидел тихо, чтобы позволить этой
мысли глубже проникнуть в его сознание. Он хотел бы отвергнуть ее. Ему
нравился Эвери; и на этой новой земле было так мало того, чему можно было
доверять, а если они еще перестанут доверять друг другу... Нет, он,
вероятно, становится параноиком.
Однако оставался "Да Гама", огромный, повисший в пространстве
вопросительный знак.
Он лежал в своем спальном мешке, чувствуя жесткость земли под собой,
слушая шум ветра, и журчание реки, и крик какого-то незнакомого животного.
Тело его устало, но в мозгу кипело столько вопросов, что он не мог уснуть.
Что случилось с первой экспедицией? Кто пытался саботировать вторую?
Почему произошло так много помех и задержек, прежде чем она смогла
стартовать? Почему Эвери не сумел скомплектовать однородный экипаж? Такие
разные (почему?), как они, люди не могли составить экипаж космического
корабля, это слишком явная ошибка для психолога. Почему рорванцы
единственные млекопитающие, встретившиеся им до сих пор? Почему никакие
следы их деятельности не видны с воздуха? Почему у них такой недоступный
для понимания язык? И на самом ли деле он такой непонятный? Если нет,
тогда почему Эвери лжет? Почему рорванцы не сумели распознать опасность,
которая должна быть так же хорошо известна, как кобра на Земле? Их
метаболизм сходен с человеческим, поэтому и для них ящерица представляла
угрозу. Почему они вдвое увеличили путь к себе домой? Почему, почему,
почему?
На каждый вопрос можно было найти ответ, либо прямо данный Эвери,
либо получаемый, как правдоподобная гипотеза. Но взятые in toto <целиком,
полностью (лат.)>, но взятые в целом, они нарушали принцип Оккама: каждое
объяснение отвергало остальные, вызывало новую гипотезу, противоречащую
другим. Было ли что-то объединяющее во всех этих фактах? Или все это было
лишь случайным стечением обстоятельств?
Силиш караулил, ходил вокруг тухнущего костра. Он мелькал бесшумной
тенью, только отблеск света в глазах и на мушкете выдавал его. Вновь и
вновь поглядывал он на спящих и о чем думал? Что планировал? Он мог
охотиться, петь и играть в шахматы с людьми, но они были более чуждыми для
него, чем бактерии в его крови. Способен ли он был ощутить родство с
людьми, или он из тех чудовищ, что проглотили первый корабль и готовились
уничтожить людей со второго?
Эвери не мог лгать. Он был правдивым, дружески настроенным парнем.
Психолог должен быть более умелым, но, возможно, он просто никогда не имел
дела с гуманоидами с других миров. Может, рорванцы обманули его для
каких-то своих целей. Или его подкупили? Но чем они могли его подкупить?
Лоренцен повернулся, пытаясь уснуть. Сон не шел к нему. Слишком о
многом нужно было подумать, слишком многого опасаться.
Наконец пришло решение. Он не может никому говорить о своих
подозрениях, пока еще не может. В их отряде нельзя уединиться с
кем-нибудь. И нельзя говорить - возможно, рорванцы усвоили немного
английский. И в конце концов у него не было доказательств, только
подозрение. Спокойно, спокойно.
Но у него есть начало рорванского словаря. Предположим, что он,
никому не говоря, попытается узнать его больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14