https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya-moiki/
Ближе всех к истине была одна проститутка из высшего общества, припомнившая, что встречала этого незнакомца в приемной полицейского инспектора в Перпиньяне, и она чуть заметно улыбнулась ему в знак солидарности, потому что оба они с одинаковым искусством притворялись добропорядочными. Остальные женщины, напротив, испытали чувство тяжелой обиды. Этот франт не соблаговолил даже взглянуть на них. Держась все так же недосягаемо и обмениваясь взглядами только с кельнерами, которые носились, развевая полы своих фраков, и зорко наблюдали за клиентами, потому что получали два жалованья – одно от отеля, другое от полиции, – Луис Ромеро неторопливо пообедал, потом выпил кофе в холле и удалился в свою комнату. Лег и уснул.
Когда Луис проснулся, его опять охватило ощущение одиночества и пустоты. Он встал, открыл окно и выглянул на улицу. Солнце клонилось к западу, дневная жара спала. По Сан-Херонимо и Пасео-дель-Прадо звенели трамваи, битком набитые чиновниками, которые ехали на службу, обсудив в шумной компании в кофейне все злободневные вопросы политики, боя быков и спорта. Гувернантки с детьми стайками направлялись к Ретиро и тенистым платанам у обелиска Даоиса и Веларде в центре площади Лояльности. Дорогие американские лимузины и дребезжащие такси отъезжали от «Рица» и останавливались перед «Паласом», поднимались вверх по Сан-Херонимо или сворачивали к Кастеляне. Газетчики выкрикивали названия вечерних выпусков. Мадрид медленно пробуждался от послеобеденного сна.Луис Ромеро стал бриться, одновременно уточняя про себя все, что ему предстояло сделать. В своих чемоданах он вез около пятидесяти килограммов морфия – целое состояние, если их продать в Южной Америке. Держать товар в отеле было совершенно безопасно: во-первых, вряд ли найдется полицейский агент, который рискнет рыться в багаже человека, носящего имя Эредиа, и, во-вторых, у Луиса было официальное разрешение французского правительства на доставку этого артикула в Барселону для одной фиктивной фирмы. Теперь вся хитрость состояла в том, чтобы протащить морфий без таможенного досмотра в Аргентину. Надежные и опытные люди, способные провернуть это дело, у Луиса были, оставалось только все организовать.Побрившись и выйдя из отеля, Луис пошел прямо на почту и послал телеграммы трем вполне почтенным лицам: одному в Барселону, другому в Кадис и третьему в Буэнос-Айрес. Господ из Барселоны и Кадиса Луис просил приехать в Мадрид, а сеньору из Буэнос-Айреса предлагал связаться с двумя фирмами, экспортирующими мороженое мясо, и сообщить, не нуждаются ли они в холодильниках для своих складов. Разумеется, это были не фирмы, а два прожженных мошенника из банды Луиса.Отправив телеграммы, Луис пошел по Алькала с намерением выпить кофе в «Молинеро», но, дойдя до Военного казино, раздумал. Перед казино на тротуаре стояли столики, за которыми уже расселись старички в жакетах или длинных сюртуках и лакированных туфлях с белыми гамашами, в белых перчатках и крахмальных воротничках. Эти почтенные господа с моноклями и тростями, большей частью захудалые дворяне, ревниво сохранявшие старомодную элегантность времен Альфонса XIII, насколько позволяли им пенсии и ренты, уцелевшие после мотовства в годы буйной молодости, были ветеранами монархической Испании. Они сражались в джунглях Кубы и Филиппин за бога, за короля и за Испанию. Они жили памятью о прошлом, слегка огорченные настоящим, потому что каудильо все еще не решался уступить власть претенденту, дону Хуану, но все же довольные тем, что он хотя бы покончил с республикой. Теперь они поглощали алкоголь и курили гаванские сигары в ожидании старческой инфлюэнцы, которая унесет их в рай. То, что они попадут в рай, а не к Люциферу, не вызывало у них сомнений – ведь они были добрые католики и каждый день исправно посещали литургию. Эти кавалеры с атеросклерозом, кроме пристрастия к выпивке, сохранили еще одну привычку молодости: заигрывать с красотками, фланирующими по тротуарам, из-за чего последние почему-то прозвали их «мухоморами».Увидев этих «мухоморов», Луис подумал о братьях, которые жили в Мадриде и которых надо посетить. Это были дон Индалесио де Эредиа, адмирал, и дон Франсиско де Эредиа, депутат. Сейчас как раз было очень удобно зайти к дону Индалесио в военно-морское министерство, оно находилось в двух шагах. И Луис снова вышел на Пасео-дель-Прадо. Перед входом в министерство, как маятники стенных часов, двигались двое часовых в форме морской пехоты. Они встречались у самой середины входа, вскидывали винтовки на плечо, на миг застывали друг против друга, потом делали полный поворот кругом и снова мерными шагами расходились, чтобы опять сойтись. Между этими живыми автоматами у колонны стоял навытяжку сержант, тоже на посту. Луис подошел к нему и сказал, кого он хочет видеть. Сержант доложил о нем по телефону. Тотчас выбежал дежурный мичман из протокольного отдела в парадном синем кителе и услужливо повел за собой брата высокого начальника. Они прошли через длинные коридоры и мрачные залы, украшенные бюстами множества славных адмиралов, начиная с эпохи Лепанто и Непобедимой армады вплоть до черных дней войны за Кубу и Филиппины. Иными словами: со второй половины XVI и до конца XIX в. Последние крупные сражения, свидетельствовавшие о военно-морской мощи Испании, происходили в XVI в. В 1571 г. вблизи г. Лепанто (Греция) испано-венецианский флот нанес сокрушительный удар турецкому флоту. Непобедимая армада была создана для завоевательных целей в 1588 г. н в том же году понесла большой урон в столкновении с английским и французским флотами. В результате военного поражения в Испано-американской войне 1898 г. Испания утратила Кубу, Пуэрто-Рико, Гуам и Филиппины, что привело к дальнейшему углублению кризиса испанской монархии.
В этом министерстве витал дух если не теперешнего, то по крайней мере былого морского могущества Испании, подточенного и разрушенного вереницей неразумных Альфонсов.Мичман ввел Луиса в кабинет дона Индалесио.Два брата, Эредиа-адмирал и Эредиа-контрабандист, кинулись друг к другу и порывисто обнялись.– Луисито!.. – всхлипнул прослезившийся адмирал. – Луисито! Ты ли это?… Господи!..– Дорогой братец!.. – умиленно воскликнул Луис. – Дорогой братец!..И замолчал, потому что, в сущности, ничуть не волновался и не знал, что еще сказать. А мичман, тронутый этой встречей, поспешил выйти, чтобы рассказать товарищам, как расчувствовался адмирал.Братья долго обнимались и хлопали друг друга по спине, как того требовал испанский обычай, и наконец уселись друг против друга в глубокие кожаные кресла, а статуя дона Хуана Австрийского, победителя при Лепанто, хмуро взирала на сцену свидания адмирала испанского флота с заурядным контрабандистом. Успокоившись, они стали беседовать о своих братьях и сестрах. Поскольку семья была немалая и они могли кого-нибудь пропустить, дон Индалесио предложил перебирать всех по порядку, начиная со старшего. И так они поговорили о Доминго-епископе, о Франсиско-депутате, об Энрико-полковнике и о Гилермо-землевладельце. По той же нисходящей возрастной дон Индалесио упоминал и сестер: Марию Кристину, Росу Амалию, Марию Пилар, Эмилию Кармен и еще нескольких. О вышедших замуж за время отсутствия Луиса дон Индалесио сообщил подробно: за кого они вышли, какое состояние и какие привычки у их супругов, а также поскольку детей они произвели на свет. Милостью судьбы все перечисленные до сих пор были живы и здоровы. Но когда братья дошли до самого младшего члена своего многочисленного семейства, Рикардо-монаха, голос Дона Индалесио дрогнул.– Ты уже знаешь о Рикардо, не так ли? - – грустно спросил адмирал.– Мне писал Доминго.– Что он тебе писал?– Что он умер от сыпного тифа.– О, точно ничего не известно! – воскликнул дон Индалесио. – В сущности, никто не знает, как умер Рикардо… Из всего персонала больницы уцелел один обезумевший монах, который нес бессвязную чепуху, и сестра милосердия…– Бедный Рикардо! – сказал Луис.И ему стало стыдно, что его почти не тронула смерть самого младшего брата. Он смутно помнил его: хрупкий смуглый подросток с горящими глазами и впалыми щеками, в рясе ученика Алхесирасской иезуитской семинарии, всегда сторонившийся игр и веселья. Он любил этого мальчика за странное пламя, светившееся в его глазах, и презирал за кресты и молитвенник, которых тот не выпускал из рук.– Рикардо был очень даровит, – грустно продолжал адмирал. – Ты, может, не знаешь, он закончил медицинский, философский и теологический… Еще совсем молодым он достиг высокого положения в ордене. Отец Педро, граф Сандовал, видел в нем своего преемника и будущего генерала ордена…– Какого ордена?– Иезуитов.– Ах… да! – сказал Луис.И братья с полминуты хранили грустное молчание, дабы подчеркнуть друг перед другом свою скорбь о Рикардо-иезуите.– А ты что делаешь? – спросил адмирал, переборов скорбь.– Разъезжаю!– Чем занимаешься?– Торговлей.Щетинистые, уже посеребренные сединой брови Индалесио недовольно дрогнули. Торговля стояла ниже достоинства испанского аристократа. Эредиа не должен заниматься торговлей.– Чем ты торгуешь?– Медикаментами, – невинно ответил Луис.Он не солгал. Он считался владельцем фирмы, торгующей медикаментами.– Долго пробудешь здесь?– Около месяца.– А потом?– Поеду в Аргентину.– Hombre!.. Hombre!.. Восклицание, выражающее упрек или удивление (исп.).
– проворчал идальго с неодобрением.Дон Индалесио был убежден, что несчастья постигали Испанию только из-за того, что испанские аристократы с давних пор покидали родину и эмигрировали в Америку.– А вы как здесь? – в свою очередь спросил Луис, чтобы пресечь дальнейшие расспросы брата. – Как пережили гражданскую войну?– Слава богу!.. – набожно ответил дон Индалесио. – Господь сохранил нас. Наша семья собралась в Кордове. Мы уцелели, но пролилось много благородной крови… Красные чуть не вырезали всю аристократию!Луис не ответил. Набожный тон брата разозлил его, и, вместо того чтобы вслух порадоваться вместе с ним, он холодно подумал: «И хорошо бы сделали».Они поговорили еще о дядьях и тетках, тоже довольно многочисленных, а потом, как это часто случается с родственниками, почувствовали, что тяготятся друг другом. Луис записал адреса Доминго-епископа и Франсиско-депутата, чтобы навестить их в ближайшие дни. Потом еще раз обнял брата и вышел из министерства. II Установилось знойное, солнечное и ослепительно яркое мадридское лето.Южноамериканские красавицы из отеля, которые иногда заглядывались на Луиса Ромеро, одна за другой отбывали со своими приятелями и отцами в Сан-Себастьян и на другие курорты Атлантического побережья. Оставались только деловые люди, большей частью испанцы, захваченные новой горячкой – вывозом вольфрамовой руды, да еще второразрядные служащие посольств воюющих стран. Все они мучительно потели от невыносимой жары и искали прохлады в баре.Днем небо дрожало в тяжелом свинцово-сизом мареве, а вечерами становилось оранжевым и изумрудно-зеленым, и на его фоне вырисовывались небоскребы Гран-Виа, купола почты, обелиск Даоиса и Веларде. Горожане располагались в тени на Пасео-дель-Прадо и на площади Кановас, болтали, курили, ели бананы или читали чувствительные романы о севильских цыганках и бандитах со Сьерра-Невады. Кафе кишели чиновниками, которые негласно отвоевали себе привилегию приходить на службу часом позднее, потому что в таком пекле невозможно работать. На высоких стульчиках в барах, где было прохладней, но напитки стоили дороже, дремали кокотки с оранжевыми от пудры лицами, с губами цвета цикламена и иссиня-черными волосами. Они были похожи на яркие экзотические цветы, заготовленные для ночной распродажи, когда их за бесценок расхватывает вульгарная публика. В этих барах держался возбуждающий запах потных женских тел, алкоголя и пряных духов.Раскаленный воздух торговых улиц Монтера и Севильи был насыщен испарениями бензина, запахом автомобильных шин и мануфактуры. Жители центра с нетерпением ждали захода солнца, когда со Сьерра-де-Гвадаррамы потянет легким освежающим холодком, а из открытых дансингов и кондитерских грянут джазы, гитаристы, зазвучат андалусские песни. Тогда столики перед кафе «Молинеро», «Аквариум» и «Марфил» займут мужчины и кокотки богатого, делового, торгового Мадрида, мужчины, которые использовали приятное отсутствие жен, отправленных на курорты, и с которыми «мухоморы» не желали смешиваться потому, что их раздражал шик этих парвеню, и еще потому, что они-то, мелкие дворяне и «мухоморы», были люди совсем другого пошиба: у них были прадеды, сражавшиеся под командованием Франсиско Писарро и герцога Альбы, и оттого им следовало сидеть в неприглядном, не защищенном от палящего солнца, но аристократическом казино, отдельно от народа.Так выглядели днем и вечером Гран-Виа, Алькала и Пасео-дель-Прадо. Но стоило посетить предместья Чамбери, Саламанку и Чамартин, коммунистические кварталы за Браво-Мурильо и вокруг Сьюдад-Университариа, чтобы понять, почему испанцы прогнали последнего Альфонса и почему даже калеки встали на защиту республики. Здесь, под синим небом, солнце безжалостно освещало развалины – последствия гражданской войны. Здесь были только горе и нищета. Инвалиды, бывшие защитники баррикад, ковылявшие на костылях в поисках тени под разрушенными. И оградами, вдовы бойцов рабочих батальонов, матери, сыновья которых были поголовно перебиты из итальянских пулеметов, туберкулезные дети, все еще игравшие в vohmtarios, Добровольцев (исп.)
черноволосые девушки с желтыми лицами, которые пели «Интернационал» и носили патроны в окопы и которые все еще, несмотря на голод, сохраняли свое женское достоинство. Эти обитатели скорбных кварталов своими костылями, лохмотьями, нищетой и горем все как один проклинали лицемерную набожность и средневековое мракобесие, богатство и эгоизм другого, блестящего Мадрида. Ни один благочестивый кюре, ни один знатный сеньор не удостаивал своим любопытством этот страшный Мадрид, потому что все они боялись его обитателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Когда Луис проснулся, его опять охватило ощущение одиночества и пустоты. Он встал, открыл окно и выглянул на улицу. Солнце клонилось к западу, дневная жара спала. По Сан-Херонимо и Пасео-дель-Прадо звенели трамваи, битком набитые чиновниками, которые ехали на службу, обсудив в шумной компании в кофейне все злободневные вопросы политики, боя быков и спорта. Гувернантки с детьми стайками направлялись к Ретиро и тенистым платанам у обелиска Даоиса и Веларде в центре площади Лояльности. Дорогие американские лимузины и дребезжащие такси отъезжали от «Рица» и останавливались перед «Паласом», поднимались вверх по Сан-Херонимо или сворачивали к Кастеляне. Газетчики выкрикивали названия вечерних выпусков. Мадрид медленно пробуждался от послеобеденного сна.Луис Ромеро стал бриться, одновременно уточняя про себя все, что ему предстояло сделать. В своих чемоданах он вез около пятидесяти килограммов морфия – целое состояние, если их продать в Южной Америке. Держать товар в отеле было совершенно безопасно: во-первых, вряд ли найдется полицейский агент, который рискнет рыться в багаже человека, носящего имя Эредиа, и, во-вторых, у Луиса было официальное разрешение французского правительства на доставку этого артикула в Барселону для одной фиктивной фирмы. Теперь вся хитрость состояла в том, чтобы протащить морфий без таможенного досмотра в Аргентину. Надежные и опытные люди, способные провернуть это дело, у Луиса были, оставалось только все организовать.Побрившись и выйдя из отеля, Луис пошел прямо на почту и послал телеграммы трем вполне почтенным лицам: одному в Барселону, другому в Кадис и третьему в Буэнос-Айрес. Господ из Барселоны и Кадиса Луис просил приехать в Мадрид, а сеньору из Буэнос-Айреса предлагал связаться с двумя фирмами, экспортирующими мороженое мясо, и сообщить, не нуждаются ли они в холодильниках для своих складов. Разумеется, это были не фирмы, а два прожженных мошенника из банды Луиса.Отправив телеграммы, Луис пошел по Алькала с намерением выпить кофе в «Молинеро», но, дойдя до Военного казино, раздумал. Перед казино на тротуаре стояли столики, за которыми уже расселись старички в жакетах или длинных сюртуках и лакированных туфлях с белыми гамашами, в белых перчатках и крахмальных воротничках. Эти почтенные господа с моноклями и тростями, большей частью захудалые дворяне, ревниво сохранявшие старомодную элегантность времен Альфонса XIII, насколько позволяли им пенсии и ренты, уцелевшие после мотовства в годы буйной молодости, были ветеранами монархической Испании. Они сражались в джунглях Кубы и Филиппин за бога, за короля и за Испанию. Они жили памятью о прошлом, слегка огорченные настоящим, потому что каудильо все еще не решался уступить власть претенденту, дону Хуану, но все же довольные тем, что он хотя бы покончил с республикой. Теперь они поглощали алкоголь и курили гаванские сигары в ожидании старческой инфлюэнцы, которая унесет их в рай. То, что они попадут в рай, а не к Люциферу, не вызывало у них сомнений – ведь они были добрые католики и каждый день исправно посещали литургию. Эти кавалеры с атеросклерозом, кроме пристрастия к выпивке, сохранили еще одну привычку молодости: заигрывать с красотками, фланирующими по тротуарам, из-за чего последние почему-то прозвали их «мухоморами».Увидев этих «мухоморов», Луис подумал о братьях, которые жили в Мадриде и которых надо посетить. Это были дон Индалесио де Эредиа, адмирал, и дон Франсиско де Эредиа, депутат. Сейчас как раз было очень удобно зайти к дону Индалесио в военно-морское министерство, оно находилось в двух шагах. И Луис снова вышел на Пасео-дель-Прадо. Перед входом в министерство, как маятники стенных часов, двигались двое часовых в форме морской пехоты. Они встречались у самой середины входа, вскидывали винтовки на плечо, на миг застывали друг против друга, потом делали полный поворот кругом и снова мерными шагами расходились, чтобы опять сойтись. Между этими живыми автоматами у колонны стоял навытяжку сержант, тоже на посту. Луис подошел к нему и сказал, кого он хочет видеть. Сержант доложил о нем по телефону. Тотчас выбежал дежурный мичман из протокольного отдела в парадном синем кителе и услужливо повел за собой брата высокого начальника. Они прошли через длинные коридоры и мрачные залы, украшенные бюстами множества славных адмиралов, начиная с эпохи Лепанто и Непобедимой армады вплоть до черных дней войны за Кубу и Филиппины. Иными словами: со второй половины XVI и до конца XIX в. Последние крупные сражения, свидетельствовавшие о военно-морской мощи Испании, происходили в XVI в. В 1571 г. вблизи г. Лепанто (Греция) испано-венецианский флот нанес сокрушительный удар турецкому флоту. Непобедимая армада была создана для завоевательных целей в 1588 г. н в том же году понесла большой урон в столкновении с английским и французским флотами. В результате военного поражения в Испано-американской войне 1898 г. Испания утратила Кубу, Пуэрто-Рико, Гуам и Филиппины, что привело к дальнейшему углублению кризиса испанской монархии.
В этом министерстве витал дух если не теперешнего, то по крайней мере былого морского могущества Испании, подточенного и разрушенного вереницей неразумных Альфонсов.Мичман ввел Луиса в кабинет дона Индалесио.Два брата, Эредиа-адмирал и Эредиа-контрабандист, кинулись друг к другу и порывисто обнялись.– Луисито!.. – всхлипнул прослезившийся адмирал. – Луисито! Ты ли это?… Господи!..– Дорогой братец!.. – умиленно воскликнул Луис. – Дорогой братец!..И замолчал, потому что, в сущности, ничуть не волновался и не знал, что еще сказать. А мичман, тронутый этой встречей, поспешил выйти, чтобы рассказать товарищам, как расчувствовался адмирал.Братья долго обнимались и хлопали друг друга по спине, как того требовал испанский обычай, и наконец уселись друг против друга в глубокие кожаные кресла, а статуя дона Хуана Австрийского, победителя при Лепанто, хмуро взирала на сцену свидания адмирала испанского флота с заурядным контрабандистом. Успокоившись, они стали беседовать о своих братьях и сестрах. Поскольку семья была немалая и они могли кого-нибудь пропустить, дон Индалесио предложил перебирать всех по порядку, начиная со старшего. И так они поговорили о Доминго-епископе, о Франсиско-депутате, об Энрико-полковнике и о Гилермо-землевладельце. По той же нисходящей возрастной дон Индалесио упоминал и сестер: Марию Кристину, Росу Амалию, Марию Пилар, Эмилию Кармен и еще нескольких. О вышедших замуж за время отсутствия Луиса дон Индалесио сообщил подробно: за кого они вышли, какое состояние и какие привычки у их супругов, а также поскольку детей они произвели на свет. Милостью судьбы все перечисленные до сих пор были живы и здоровы. Но когда братья дошли до самого младшего члена своего многочисленного семейства, Рикардо-монаха, голос Дона Индалесио дрогнул.– Ты уже знаешь о Рикардо, не так ли? - – грустно спросил адмирал.– Мне писал Доминго.– Что он тебе писал?– Что он умер от сыпного тифа.– О, точно ничего не известно! – воскликнул дон Индалесио. – В сущности, никто не знает, как умер Рикардо… Из всего персонала больницы уцелел один обезумевший монах, который нес бессвязную чепуху, и сестра милосердия…– Бедный Рикардо! – сказал Луис.И ему стало стыдно, что его почти не тронула смерть самого младшего брата. Он смутно помнил его: хрупкий смуглый подросток с горящими глазами и впалыми щеками, в рясе ученика Алхесирасской иезуитской семинарии, всегда сторонившийся игр и веселья. Он любил этого мальчика за странное пламя, светившееся в его глазах, и презирал за кресты и молитвенник, которых тот не выпускал из рук.– Рикардо был очень даровит, – грустно продолжал адмирал. – Ты, может, не знаешь, он закончил медицинский, философский и теологический… Еще совсем молодым он достиг высокого положения в ордене. Отец Педро, граф Сандовал, видел в нем своего преемника и будущего генерала ордена…– Какого ордена?– Иезуитов.– Ах… да! – сказал Луис.И братья с полминуты хранили грустное молчание, дабы подчеркнуть друг перед другом свою скорбь о Рикардо-иезуите.– А ты что делаешь? – спросил адмирал, переборов скорбь.– Разъезжаю!– Чем занимаешься?– Торговлей.Щетинистые, уже посеребренные сединой брови Индалесио недовольно дрогнули. Торговля стояла ниже достоинства испанского аристократа. Эредиа не должен заниматься торговлей.– Чем ты торгуешь?– Медикаментами, – невинно ответил Луис.Он не солгал. Он считался владельцем фирмы, торгующей медикаментами.– Долго пробудешь здесь?– Около месяца.– А потом?– Поеду в Аргентину.– Hombre!.. Hombre!.. Восклицание, выражающее упрек или удивление (исп.).
– проворчал идальго с неодобрением.Дон Индалесио был убежден, что несчастья постигали Испанию только из-за того, что испанские аристократы с давних пор покидали родину и эмигрировали в Америку.– А вы как здесь? – в свою очередь спросил Луис, чтобы пресечь дальнейшие расспросы брата. – Как пережили гражданскую войну?– Слава богу!.. – набожно ответил дон Индалесио. – Господь сохранил нас. Наша семья собралась в Кордове. Мы уцелели, но пролилось много благородной крови… Красные чуть не вырезали всю аристократию!Луис не ответил. Набожный тон брата разозлил его, и, вместо того чтобы вслух порадоваться вместе с ним, он холодно подумал: «И хорошо бы сделали».Они поговорили еще о дядьях и тетках, тоже довольно многочисленных, а потом, как это часто случается с родственниками, почувствовали, что тяготятся друг другом. Луис записал адреса Доминго-епископа и Франсиско-депутата, чтобы навестить их в ближайшие дни. Потом еще раз обнял брата и вышел из министерства. II Установилось знойное, солнечное и ослепительно яркое мадридское лето.Южноамериканские красавицы из отеля, которые иногда заглядывались на Луиса Ромеро, одна за другой отбывали со своими приятелями и отцами в Сан-Себастьян и на другие курорты Атлантического побережья. Оставались только деловые люди, большей частью испанцы, захваченные новой горячкой – вывозом вольфрамовой руды, да еще второразрядные служащие посольств воюющих стран. Все они мучительно потели от невыносимой жары и искали прохлады в баре.Днем небо дрожало в тяжелом свинцово-сизом мареве, а вечерами становилось оранжевым и изумрудно-зеленым, и на его фоне вырисовывались небоскребы Гран-Виа, купола почты, обелиск Даоиса и Веларде. Горожане располагались в тени на Пасео-дель-Прадо и на площади Кановас, болтали, курили, ели бананы или читали чувствительные романы о севильских цыганках и бандитах со Сьерра-Невады. Кафе кишели чиновниками, которые негласно отвоевали себе привилегию приходить на службу часом позднее, потому что в таком пекле невозможно работать. На высоких стульчиках в барах, где было прохладней, но напитки стоили дороже, дремали кокотки с оранжевыми от пудры лицами, с губами цвета цикламена и иссиня-черными волосами. Они были похожи на яркие экзотические цветы, заготовленные для ночной распродажи, когда их за бесценок расхватывает вульгарная публика. В этих барах держался возбуждающий запах потных женских тел, алкоголя и пряных духов.Раскаленный воздух торговых улиц Монтера и Севильи был насыщен испарениями бензина, запахом автомобильных шин и мануфактуры. Жители центра с нетерпением ждали захода солнца, когда со Сьерра-де-Гвадаррамы потянет легким освежающим холодком, а из открытых дансингов и кондитерских грянут джазы, гитаристы, зазвучат андалусские песни. Тогда столики перед кафе «Молинеро», «Аквариум» и «Марфил» займут мужчины и кокотки богатого, делового, торгового Мадрида, мужчины, которые использовали приятное отсутствие жен, отправленных на курорты, и с которыми «мухоморы» не желали смешиваться потому, что их раздражал шик этих парвеню, и еще потому, что они-то, мелкие дворяне и «мухоморы», были люди совсем другого пошиба: у них были прадеды, сражавшиеся под командованием Франсиско Писарро и герцога Альбы, и оттого им следовало сидеть в неприглядном, не защищенном от палящего солнца, но аристократическом казино, отдельно от народа.Так выглядели днем и вечером Гран-Виа, Алькала и Пасео-дель-Прадо. Но стоило посетить предместья Чамбери, Саламанку и Чамартин, коммунистические кварталы за Браво-Мурильо и вокруг Сьюдад-Университариа, чтобы понять, почему испанцы прогнали последнего Альфонса и почему даже калеки встали на защиту республики. Здесь, под синим небом, солнце безжалостно освещало развалины – последствия гражданской войны. Здесь были только горе и нищета. Инвалиды, бывшие защитники баррикад, ковылявшие на костылях в поисках тени под разрушенными. И оградами, вдовы бойцов рабочих батальонов, матери, сыновья которых были поголовно перебиты из итальянских пулеметов, туберкулезные дети, все еще игравшие в vohmtarios, Добровольцев (исп.)
черноволосые девушки с желтыми лицами, которые пели «Интернационал» и носили патроны в окопы и которые все еще, несмотря на голод, сохраняли свое женское достоинство. Эти обитатели скорбных кварталов своими костылями, лохмотьями, нищетой и горем все как один проклинали лицемерную набожность и средневековое мракобесие, богатство и эгоизм другого, блестящего Мадрида. Ни один благочестивый кюре, ни один знатный сеньор не удостаивал своим любопытством этот страшный Мадрид, потому что все они боялись его обитателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38