Однако больше всех ощущали этот праздник своим представители среднего класса – обладатели более светлой кожи. На женщинах были платья цвета листвы, и персиковые, и желтые, как крокусы; туфли и шляпки в тон платьев; они болтали, пили шампанское, приветствовали друг друга и смеялись. Представление, достойное пера Бальзака, подумал Фрэнсис.– Ты обратил внимание, какое ожерелье у жены Николаса? – прошептала Марджори. – Кто-то сказал, что Да Кунья выписал его из Франции.Бриллианты, бирюза и золото сверкали на кофейной шее Дорис. Она выглядела очень хорошо. Климат благоприятствует местным женщинам, и они расцветают; белая же кожа вянет под этим солнцем.Марджори повела его к открытой террасе:– Пойдем, они заняли нам столик.– Кто они?– Лионель и Уитекерры. Не знаю, кто еще. Ах да, там будет и отец Бейкер. Нам, кажется, никогда не избавиться от его присутствия, – она сделала гримасу. – Он меня раздражает, он так доброжелателен.– Может, это мы раздражаем его.Фрэнсис не мог совладать с желанием противоречить ей. Последнее время это чувство по отношению к Марджори появлялось у него все чаще. Он что-то распустился. Надо за собой последить.Лионель встретил их усмешкой:– Гуляют! Спасибо и на том, что не сожгли тюрьму.Марджори поинтересовалась, о чем это он говорит.– О, вы знаете, это уже вошло в обычай. На всех островах в день провозглашения независимости жгли тюрьмы и выпускали убийц на свободу.Марджори вздрогнула.– Опять пожар! Мне кажется, я никогда не отделаюсь от ощущения, что живу здесь на время, данное мне взаймы. А сейчас больше, чем когда-либо.– Все не так плохо, – подбодрил ее Фрэнсис.– А я не так оптимистично настроен, – мрачно покачал головой Лионель. – Знаете, я наконец-то уезжаю. Правда. И чем скорей, тем лучше.– Уезжаете! – воскликнула Марджори.– Да, я принял решение сегодня утром, когда увидел, как поднимают новый флаг. Вся трудность в том, что не я один настроен таким образом, поэтому найти покупателя поместья будет очень нелегко. Может, ты, Фрэнсис, купишь, раз уж намерен оставаться? Я уступлю на самых выгодных для тебя условиях.– Нет, – решительно ответил Фрэнсис. – Мне не нужны большие владения. То, что у меня есть – это то, что я хочу.Марджори оживилась:– Куда ты переедешь, Лионель? Ты всегда говорил, что никогда отсюда не уедешь!– Я знаю, но положение изменилось. Я устал от неопределенности. Поэтому я подумываю об уютном местечке в Суррее рядом с сестрой, – он ударил кулаком по ладони. – К черту! Я должен продать как можно скорее, пока эти люди не лишат меня всего!Отец Бейкер возразил:– Успокойтесь! Лишат! Кто, Мибейн? Он представляет нарождающийся средний класс и никого больше. Они не занимаются экспроприацией. Вы знаете это так же хорошо, как я.Щеки миссис Уитеккер были обычно втянуты, что придавало ее лицу выражение несогласия:– Нарождающийся? – спросила она. – Я бы сказала, народившийся. Посмотрите на них, на их драгоценности и автомобили! Район, где жил отец Мибейна, увеличился в три раза. Вы видели дома, которые они для себя строят?– Я видел, – сказал Лионель, – но средний класс или нет, а нам предстоит значительное повышение налогов. Им придется сдержать обещания, данные рабочим, даже если это нанесет удар по их интересам. Дорогостоящие обещания.– Я не слишком беспокоюсь, – сказал Фрэнсис. – Мир и порядок – вот все, о чем я прошу. Если это будет, небольшое повышение налогов не разорит нас. В любом случае, с тех пор, как я здесь, налог на землю утроился, а мы находились под управлением Британии.– Вот именно, – заметил отец Бейкер. – Даже ее правительство признало необходимость этого. Мир стал меньше. Все знают, что имеют другие, и те, кто не имеют, ожидают перемен, и их нельзя винить за это.– Но где взять деньги? – потребовала ответа миссис Уитеккер. – При всем уважении к вам, отец, если бы вы даже обобрали до последнего цента нас и всех окружающих, в карманах бедняков прибавилось бы по нескольку центов – и все.– Решение задачи в том, чтобы производить больше продукции, – быстро сказал Фрэнсис. – А также механизировать труд. Чтобы произвести тонну сахара, нам требуется двадцать человеко-дней, а на Гаваях это составляет около двух с половиной дней. Вот вам и ответ.– Но профсоюзы по-прежнему борются против новых машин, – возразил Лионель.– Правильно, но здесь должно сыграть свою роль образование, – начал отец Бейкер, но его перебили.– Слишком серьезный разговор для такого дня! – сопровождаемый убеленным сединами стариком, Николас Мибейн придвинул к их столу два стула. – Дела подождут до понедельника! Мне бы хотелось представить вам господина Анатоля Да Кунья. Кто-то упомянул твое имя, Фрэнсис, и он захотел познакомиться с тобой. Он знал твоих родителей.Да Кунья пожал Фрэнсису руку.– Вы похожи на вашу мать. Я очень хорошо ее помню. Я знал ее по Парижу. Она была застенчивой юной девушкой, очень милой.– Мой отец всегда говорил о вас. Вы познакомили его с моей матерью, – ответил Фрэнсис.Николас с гордостью сказал:– Господин Да Кунья специально проделал путь, чтобы присутствовать на Дне независимости. Для нас это большая честь.– Мне почти восемьдесят, – произнес Да Кунья, – и я уже не так хорошо себя чувствую. Я хотел еще раз побывать дома, а что может быть лучше такого дня?– Господин Да Кунья собирается сделать подарок новой нации. Он пришлет картины, если мы пообещаем открыть здесь музей.– И поддерживать искусство, – добавил Да Кунья. – Повсюду пропадает очень много талантов, потому что их некому поддержать.– Я поручу это своей жене. Дело попадет в хорошие руки, – сказал Николас. – Если, конечно, меня изберут.Вежливый, немного льстивый смех за столом. Николас продолжал:– Больше всего она, естественно, любит ваши пейзажи. Она сказала мне, что на каждом из них есть, по меньшей мере, одна пальма съедобной породы, правильно?– Да, это моя подпись.– Необыкновенно! – воскликнула Марджори. – У нас дома есть несколько ваших работ, их подарил нам отец Фрэнсиса. Сегодня же вечером я обязательно поищу эти пальмы, – глаза ее расширились от пришедшей в голову мысли. – А может быть, вы погостите у нас несколько дней, посмотрите на ваши работы? Это было бы так замечательно!– Благодарю вас, я гость Мибейнов и уже послезавтра уезжаю, – он повернулся к Фрэнсису. – Я слышал, что вы писатель.– Преувеличение. Я работаю над историей острова и всей Вест-Индии – испанские галеоны, араваки, попугаи и съедобные пальмы тоже. Но я не называю себя писателем.– Я не знал, что вы живете на острове. Я уже давно потерял связь с вашими родителями.– Да, я стал местным жителем.Старик вежливо улыбнулся. Фрэнсис внезапно понял, что за его улыбчивой вежливостью стоит нечто большее, чем простой интерес. Что бы это могло быть?– Вы здесь один? С вами ваша жена, конечно; я имел в виду ваших братьев и сестер.– У меня нет братьев, а мои сестры живут в Нью-Йорке.– А, – протянул Да Кунья.За всем этим определенно стоит любопытство. Что ж, он стар и, возможно, эксцентричен.Николас уже явно стремился увлечь его к другому столу, но Да Кунья продолжил разговор:– В Нью-Йорке я купил газету. В ней очень хорошо отзываются о ваших новых лидерах. Мне очень интересно все это. Они пишут о Фрэнклине Пэррише и еще об одном, о Патрике Курсоне. Вы их, конечно, знаете.– Патрик Курсон – интеллигент, – сказал отец Бейкер, Николас в этот момент отвлекся, обратив внимание на двух почтенных дам, одетых во что-то розово-голубое.– Вы их знаете? Вы знакомы с Курсоном? – поинтересовался Анатоль у Фрэнсиса.– Я знаю их обоих.– К несчастью, – вступил отец Бейкер, – у них появились разногласия, у Фрэнсиса и Патрика. Должен сказать, я очень огорчен этим, поскольку лучшие умы острова должны работать на благо этой страны вместе, – и он с упреком взглянул на Фрэнсиса, похолодевшего от ярости. Священник, должно быть, бестактный старый глупец.Николас, оторвавшись от дам, увлек Да Кунья прочь. Все тут же принялись говорить о Николасе.– Он действительно довольно приятный, не правда ли? – заметила миссис Уитеккер. – Находясь в его обществе, начинаешь думать, что все может обернуться не так уж плохо.– Не знаю, – отозвался отец Бейкер несколько бесцветным голосом.– Как, отец? – воскликнул Лионель. – У вас сегодня должен быть праздник! Разве не сбылось то, о чем вы мечтали?– Я был бы счастливее, если бы во главе государства мог встать Патрик.– Чепуха! У него нет никакого опыта! Боже мой, Мибейн – юрист, он работает над конституцией, член Законодательного Совета, работал в Банке развития – только подумать! Он тактик! Я-то собираюсь убраться отсюда в любом случае, но с Мибейном у руля можно надеяться на выживание. Он знает что почем и умеет пойти на компромисс. А Курсон – обычный мечтатель.Лионель, разумеется, прав. Конечно, Патрик свое получит, Николас об этом позаботится, они же, как братья, с давних пор. И это понятно. Нельзя не ценить такой преданности. Николас найдет подходящее место для такого дерзкого человека, как Курсон. Как раз на прошлой неделе он сообщил Фрэнсису, что Курсон будет министром образования. Что ж, там он не принесет никакого вреда, а если уж быть честным, сможет добиться хороших успехов. Такая работа как раз для него.– Между прочим, даже в клубе Гардиан», – говорил в этот момент Лионель, – между своими, цветными политиками, как мне говорили, Курсона называют мечтателем. Даже они не слишком высокого мнения о нем.– Во все времена миру не хватало мечтателей, – сказал отец Бейкер.Фрэнсис отвернулся. Сколько разговоров, ненужных разговоров! Ему до смерти надоела толпа, хотелось уехать прямо сейчас, но он знал, что Марджори останется до конца.Она смеялась. Ее смех всегда был редкостью, тем более последние годы, что вполне естественно. Иногда она смеялась искренне, особенно, когда занималась с Мейган, но ее «светский» смех представлял из себя притворное хихиканье, достигавшееся напряжением лицевых мышц. Глядя на нее, у него у самого начинали болеть щеки. Он никогда не понимал, зачем нужно прилагать столько усилий, чтобы понравиться людям, до которых в сущности нет никакого дела. И все же большинство ведет себя именно так, поэтому, наверное, странный он, а не они.И вдруг его озарило: в отличие от него, Марджори, чтобы выжить, необходимы общество и признание! Когда они одни дома, молчание часто укрывает их тяжелым покрывалом. Какие мрачные мысли тогда, должно быть, приходят ей в голову!Он выпил кофе и отодвинул десерт. Завтра воскресенье, и он сможет провести целое утро с Мейган, пока Марджори будет спать до полудня. Может быть, они поплывут на Спарк-айленд. Можно взять четырехлетнего внука Озборна, он составит Мейган компанию. Или он заблуждается? Рой настолько впереди Мейган. Он плавает, как дельфин; все замечает и обо всем имеет свое суждение; может соотнести фотографию огромной черепахи и только что вылупившихся черепашат. Он дружит со своим дедом, всюду ходит за ним и даже заслужил прозвище «тень Озборна».Как тяжело не завидовать Озборну из-за имеющегося у него сокровища!Достаточно взглянуть на Мейган, даже не слыша ее младенческого лепета, не зная, с каким трудом ее отучали от пеленок, достаточно взглянуть на нее и сразу становится ясно, что она не «нормальна». Мягкие светлые волосы, спускающиеся на теплую, загорелую шейку, два ряда аккуратных, великолепных зубов, кобальтово-синие глаза и… Фрэнсис почувствовал, как его собственные глаза защипало от подступающих непрошеных слез.Как он привязан к этому жалкому лоскутку жизни! А оба они привязаны к лоскутку, кусочку земли, на котором живут! И никогда он не мог объяснить эту связь даже самому себе.– Где ты, Фрэнсис? Вернись к нам, – с легким нетерпением позвала Марджори.– Я перенесся в завтрашнее утро, – ответил он, а она бросила на него свой «я-тебя-не-понимаю» взгляд.Его беспокоило и кое-что другое. Не «использует» ли он ребенка, потому что ни к кому больше не привязан? Ни одной живой души, за кого бы он умер? Он умер бы за Мейган сто раз. Но так поступила бы и Марджори. Он часто наблюдал за ними, за матерью и дочерью, когда они в светлых платьях гуляли по лугу, напоминая цветы или бабочек. Мейган, разумеется, и не подозревала, что именно она соединяет их. Она и, конечно, способность Марджори сострадать, потому что он не пережил бы разлуки с Мейган, и Марджори это прекрасно знала. Ее жизненные принципы были жесткими и нерушимыми, но она сама жила в соответствии с ними, в этом надо было отдать ей должное.Он почувствовал толчок в бок:– Посмотри! Посмотри туда! – Куда?И тут же понял. К центру террасы, где оставался большой незанятый стол, пробирались Патрик с женой, группа белой молодежи – друзья и родственники Кэт, два или три чернокожих политика и Кэт.– Как удачно сочетается с ее волосами розовый цвет, – сказала Марджори. – Смешно, ведь она никогда не обращала внимание на одежду.Лионель в открытую разглядывал Кэт, не считаясь с тем, видит она это или нет.– А ей и не было нужды обращать на это внимание. Что бы она ни надевала, все смотрелось на ней благородно, – неожиданно тактично прозвучали слова Лионеля.– Ты никогда о ней не говоришь, – заметила Марджори.– А зачем? Мы разведены. Кроме того, это вряд ли было бы уместно в вашем доме.– Ты о чем? Это из-за того, что она одно время была без ума от Фрэнсиса?Фрэнсис почувствовал, что краснеет.– Не говори глупостей, Марджори! – его глаза встретились со взглядом Лионеля, который явно забавлялся.– Ты знаешь, что это правда! – настаивала Марджори. – Я не говорю, что это продолжалось длительное время, но…Лионель перебил ее:– Я никогда не говорил о ней в вашем доме, Марджори, из-за трагедии, случившейся со всеми нами. Вы прекрасно знаете, что причина заключается только в этом. И еще потому, что она тесно связана с Курсоном.– Тесно связана? Меня бы нисколько не удивило, – сказала Марджори, – если бы мне сообщили, что у них роман.Сердце гнало кровь с такой силой, что ее толчки отдавали болью, но Фрэнсису удалось спокойно и с любопытством произнести:– Ты ведь ненавидишь ее, Марджори? Почему? Лионель наслаждался разыгрывавшимся перед ним спектаклем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56