Тут я такой же член клана,
как остальные: у меня широкая улыбка, ловкие руки и быстрые ноги.
Одна из наших коронных штучек - это итальянский набег. Итальянцы, на-
оборот, говорят "цыганский набег", но они в меньшинстве. Делается это
так: вы останавливаетесь у светофора, тут подъезжает мопед, и вам проты-
кают шину, а потом услужливо помогают сменить колесо и по ходу дела уго-
няют машину. Полиция советует тем, кому никак не объехать наших кварта-
лов стороной, не останавливаться на красный свет. Чудесный совет, но кто
не останавливается, тем устраивают столкновение. Дальше составляется
протокол с обещанием заплатить по договоренности, хозяин уходит пешком,
и по дороге его грабят. Это другой способ атаки, "бельгийский". Машину
уволакивают в поселок и разбирают по деталям, каждая бригада получает
свою долю: одним достаются части двигателя, другим - покрышки, третьим -
всякие мелочи, а мне - автомагнитолы. Чаще всего мы имеем дело с "мерсе-
десами", причем мастер вроде Ражко, чтобы не копился лишний товар, рабо-
тает только по предварительному заказу. Вы говорите ему: "Ражко, мне
нужна прокладка головки цилиндра для пятисотки", - и на другой день вы
эту прокладку получаете.
Когда остается один кузов, его вытаскивают на окраину, чтобы забрали
мусорщики, иначе некуда будет деваться от рухляди. У нас тут не кладбище
машин. Валлон-Флери - наша гордость, мы даже посадили цветы, чтобы оп-
равдать название,так что Мамита права: со временем имя отпечатывается на
самой вещи.
Вот и я, став Азизом Кемалем, лет в пятнадцать ударился было в му-
сульманство. Но увлечение было недолгим: мне слишком нравились губы Ли-
лы, чтобы я пожелал запрятать их под чадру. Я вернул Коран Саиду, сторо-
жу одного из арабских кварталов, который поставил рекорд: целый год от-
важивал бейсбольной битой от своего участка торговцев травкой, - и про-
должал болеть за "Марсель-Олимп".
Жизнь у нас в Валлон-Флери мирная, облавы бывают редко. Надо сказать,
что, вздумай какой-нибудь страж порядка затеять проверку паспортов в се-
верных кварталах, его для начала выперли бы оттуда, а потом префект еще
и намылил бы ему шею, потому что у него, у префекта то есть, свой способ
снижать преступность - делать вид, что нас не существует. Официально
Марсель-Северный превратился в пустыню. Даже на карте нет наших районов.
На двести тысяч как бы несуществующих жителей чисто символически остави-
ли три десятка полицейских, и мы взялись охранять их как исчезающий вид.
Нет, кроме шуток, префект оказался по-своему большим хитрецом: всем
известно, что если на полицейского нападут и он напишет жалобу, его на-
чальство никогда не передаст дело в суд, чтобы не портить статистику;
ну, мы своих легавых пожалели и, вместо того чтобы на них нападать, пос-
тарались установить самодисциплину. Зная, что патрульные бригады, по
пять машин каждая, колесят по улицам одна с полудня до семи вечера, дру-
гая - с семи вечера до четырех утра, мы стараемся работать с четырех ут-
ра до полудня, когда они спят, так что все довольны. Они же, в благодар-
ность за нашу тактичность, открыли у нас оптовый рынок; теперь мы можем
посылать туда своих пацанов отовариваться бесплатно, вместо того чтобы
обчищать "Леклерк" и "Казино", солидные лавочки, куда ходят местные ста-
рики, которые за неимением лучшего способа вынуждены платить в кассу.
Этих старичков у нас все уважают. Тем более, что многие из них живут тут
по нескольку десятков лет в собственных квартирах, на три четверти обес-
ценившихся из-за соседства с нами.
Нет, в целом в Марселе-Северном все идет неплохо. Иногда до нас дока-
тываются даже столичные фокусы. Приезжают разные комиссии, которые нас
изучают и вносят предложения, как улучшить наш уровень жизни. В прошлом
году, например, у нас в Валлон-Флери здорово улучшили солнечную освещен-
ность: взяли и снесли старые многоэтажные башни - дескать, на верхних
этажах гнездится преступность. Если так, то нам опасаться нечего: цыган,
даже такой приемыш, как я, не переносит высоты. Жить в башнях мы просто
не смогли бы, так же как в длинных, лежачих коробках, там, должно быть,
с правонарушениями дело обстоит не лучше, чем в стоячих. Как только в
коробке освобождается квартира, жилищное управление не сдает ее новым
жильцам, а замуровывает. Наверно, ремонт обошелся бы дороже.
Когда одна такая комиссия заявилась в Валлон-Флери, все получилось
замечательно. Мы их радушно встретили, угостили анисовкой, чтобы привес-
ти в чувство, а то они прибыли только что от коморцев из квартала
Басс-Робьер, где на них свалили из окна холодильник. Небольшой концерт:
цыганский джаз, фламенко, джипси кингс - и нервы в порядке. Комиссия
поблагодарила нас за теплый прием. И унесла с собой корзинки, которые
протягивали детишки, -решила, что это подарки. А потом в новостях зачи-
тали ее отчет: "цыганское население" не может приспособиться к городской
жизни, потому что ютится в фургончиках, и из-за этого все его беды. Что
ж, кто не знает, так и подумает. И вот на месте старых развалюх, где у
нас были устроены механические мастерские, нам отгрохали типовые дома
компании "Буйиг".
Мы были очень довольны. Пока шло строительство, мы даже цемент не во-
ровали: для нас же строят, так пусть заканчивают поскорее. Наконец все
отделали и наступил торжественный день, понаехало народу: вся та комис-
сия, да еще префект, представитель строительной фирмы, телевидение, -
нам должны были вручать ключи. И тут обнаружилось, что ключи некуда
вставлять: нет не только замков, но и дверей, а также оконных рам, рако-
вин и унитазов - все размонтировано и продано в розницу. Черепицу на
крыше не тронули - оставили до зимы, когда на нее выше цены. Господин от
фирмы "Буйиг" позеленел от злости, прогнал телевизионщиков; префект, ка-
жется, готов был сквозь землю провалиться. А что расстраиваться? Нам до-
мики очень даже понравились, такие миленькие, так приятно на них смот-
реть из окна фургончика. Они создают среду - мы так им и сказали в уте-
шение. И поздравили их, и пригласили - милости просим, работает буфет.
Они же не притронулись ни к вину, ни к закускам, а мы-то старались,
наготовили деликатесов из их родных продуктов, специально по такому слу-
чаю позаимствовали в аэропорту на складе Фошона. Комиссия уехала, а мы
остались, как дураки, с целой горой заливных яиц и омлетов с лососиной.
Пришлось все это съесть самим, причем оказалось не так уж вкусно.
Позднее пришел Пиньоль, чтобы мы подписали заявление: получалось, что
мы понесли убытки от самих себя. Он помог нам прикончить угощение.
Мы с Пиньолем приятели с детства. Познакомились в школе, только я
ушел, а он остался учиться дальше, и иногда жалеет об этом, глядя на ме-
ня. Сначала он хотел работать на железной дороге, но не прошел по кон-
курсу в училище и тогда пошел по стопам отца. Вот когда порадуешься, что
ты сирота. Да еще полицейскую школу нарочно разместили на границе двух
неблагополучных кварталов, чтобы ученики не отрывались от населения.
Что-что, а это удалось в полной мере: бедняги занимаются за решетками, в
постоянной осаде и под обстрелом, в них швыряют камнями и пивными банка-
ми - отличная практика! Днем они сидят в школе, как в бункере - выходить
без охраны не разрешается, - а вечером их отвозят в общежитие в воронке,
и все это называется "оставаться в лоне закона". Общежитие находится в
другом горячем местечке, в квартале Жан Жорес, там их всю ночь караулит
патруль, только тем и занимается, что защищает будущих полицейских от их
будущих жертв. Естественно, в результате такого образования у воспитан-
ников копится ненависть, а поскольку у нас ей не дают выхода, то образу-
ется избыток невостребованных эмоций, которые находят применение в лион-
ских пригородах, где не так культурно, как здесь.
По воскресеньям я обычно навещал Пиньоля, мы с ним сидели в зале для
посетителей, и мне было не очень весело: разве не обидно, что он, делав-
ший такие успехи во французском, вынужден теперь только стрелять в тире
да резаться в карты до полного отупения! Будущее, в обмен на загубленную
за решетками полицейской школы юность, не сулило ему ничего хорошего, а
пока отец, работавший там же инструктором, обзывал его олухом, слабаком
и тряпкой. Просто многим старым полицейским псам, когда-то командовавшим
в Марселе, теперь не на ком отыграться, кроме как на несчастных учени-
ках.
Я всегда, как мог, помогал Пиньолю. Когда он стажировался в патруль-
ной службе, я предупреждал его, в какие места лучше не соваться, и даже
подстроил для него парочку мелких задержаний с поличным, чтобы он полу-
чил свой диплом. Когда-то он мне давал списывать диктанты, а теперь нас-
тал мой черед выручать друга - все нормально.
Как-то раз, когда он с кислым видом тянул пиво, я рассказал ему одну
легенду из моего атласа. Кубинскую, про Хосе Луиса, молодого парня, как
мы, который по ночам с помощью заклинаний "воду", позволяющих перено-
ситься из сна в явь в любом образе, превращался в ягуара. И вот этот Хо-
се Луис много ночей подряд пытался обольстить ягуариху, а она его не хо-
тела. Ему было так плохо, что он забросил все, что должен делать взрос-
лый ягуар, не охотился и не приносил пищу детенышам, а только предавался
отчаянию; и то же самое творилось с ним днем: вместо того чтобы убирать
сахарный тростник, он вздыхал по чужой жене. В конце концов духам "воду"
это надоело, и в одно прекрасное утро Хосе Луиса нашли в постели мерт-
вым: его, человека, загрыз тот самый ягуар, которым он был во сне.
Пиньоль только пожал плечами и сказал, что я утопист. А я пожалел,
что он не понял смысла моей истории, такого, кажется, прозрачного: кто с
головой уходит в отчаяние, того могут пожрать собственные химеры, вне-
запно обратившиеся против него самого.
Интереса ради я зашел в книжный магазин и посмотрел в словаре, что
такое "утопист". Оказалось, это слово придумал в 1516 году некий госпо-
дин Мор, образовав его от греческих корней, и означает оно что-то вроде
"выходца ниоткуда". Что ж, неплохо.
С того дня и до тех пор, пока на меня не свалилось мое приключение, я
больше никогда никому не рассказывал легенд. Держал их при себе, они бы-
ли моим миром, не доступным ни Лиле, ни Пиньолю. Мало-помалу старый
красный с золотом фолиант, потрепанный, зачитанный до дыр, стал для меня
родной страной, землей предков. Была там одна сказка, австрийская, кото-
рую я особенно часто перечитывал. В ней рассказывалось об одном челове-
ке, который однажды, купаясь в озере, залюбовался кувшинками и подплыл к
ним поближе. Они были так прекрасны, так безмятежны, с ними было так хо-
рошо, не то что с людьми, которые швыряли в него камни, потому что он
еврей. И вот он протянул руку, чтобы потрогать цветок, и тут стебель
плотно обвился вокруг его ноги и утянул его на дно озера. А там он нашел
чудесное подводное царство, где его окружали рыбы-красавицы и водорос-
ли-друзья и где ему дышалось лучше, чем на земле.
По ночам я лежал и мечтал прикоснуться к такой кувшинке, причем не
только из-за людской жестокости. Я ведь вырос среди кочевников, хотя и
временно осевших на одном месте, и меня часто томило страстное желание
уйти в дальний путь, но что толку идти одному - я и здесь один! Лила
смогла бы отправиться со мной не прежде, чем овдовеет, а Ражко был в
добром здравии.
Часто, читая легенду за легендой и не покидая своего прислоненного к
столбу фургона без колес, я забывался и воображал себя на дне озера, ку-
да рано или поздно непременно попаду. Когда-нибудь буду вот так переби-
рать слова, и они увлекут меня в глубину, а над раскрытой книгой никого
не останется.
Мы с Лилой искупались в зажатой меж холмов бухточке, там была прис-
тань, много лодок, наверху стоял старый вокзал с синими ставнями, полус-
тертой росписью по фризу и высоким гребнем крыши, над которым сновали
ласточки. Мы занимались любовью прямо в воде, под учебной скалой альпи-
нистов, откуда ныряли бледнокожие студенты, и их вопли и смех заглушали
нашу возню. Потом мы сидели на терраске кафе "У Франсиса", спокойно по-
пивали коктейль и любовались закатом над бухтой, как вдруг Лила собрала
свои тяжелые волосы, скрутила в жгут и, энергично отжимая, сказала:
- Ну вот.
Таким тоном, что я удивился. Как будто объявляла о чем-то неотврати-
мом. Поначалу я решил, что это относится к погоде: в самом деле, над ви-
адуком собирались тучи, и мне на руку уже капнула капля. Я сказал, что
на будущей неделе будет теплее. Но она сказала "нет" еще более значи-
тельным тоном. Тогда я понял. Последнее паломничество к Святым Мариям
они с Ражко совершили вместе, и теперь дело было только за тем, чтобы
собрать Лиле приданое, а ее братья вот-вот должны были провернуть круп-
ное дело: перепродать жилищному управлению партию в тысячу бронированных
дверей, которые были украдены в декабре. С одной стороны, все это причи-
няло мне боль, с другой - я уважал Ражко. Прекрасный механик, это он на-
учил меня справляться с сигнализацией на магнитолах и с секретным кодом.
Можно сказать, Лиле повезло с женихом. Я знал, что она впустила его че-
рез парадный вход, но не ревновал. Я готов был удовольствоваться задним,
только бы меня не отлучили вовсе. В конце концов, любовь "не в том, что-
бы смотреть друг другу в глаза, а в том, чтобы вместе смотреть в одну
сторону", как было сказано в диктанте из Сент-Экзюпери, который я ког-
да-то написал всего с тремя ошибками.
- Значит, - сказал я, - твои братья продали двери.
Она пожала точеными плечами; может, сегодня я в последний раз обнимал
их в воде.
- Этого надо было ожидать, - сказала она.
- Но мы все равно будем встречаться, - проговорил я сдавленным голо-
сом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11