Без всяких болезней…
С мечтой об огненном эдеме собирались ериховцы по воскресеньям и читали свои тексты. Обязательно — вслух, сотрясаемый чтецом воздух в первую голову строгал слушателей к новой жизни по шаблону высших сфер. Таково было волшебное свойство ериховских книг. Сидишь, уши развесив, и преображаешься от звуковых волн. Со смыслом в книгах дело обстояло заковырестее — на большой глубине промеж строчек залегал смысл, с кондачка не въедешь. Долгие годы на въезд требовались. Если, конечно, крыша раньше не поползет из дома.
Гуру с большим удовольствием нес крест главного строгальщика и ревностно следил за послушанием своих овец. Но намахавшись ериховским рубанком, случалось оступался на почве принятия лошадиных доз вина-лекарства. Ничто человеческое гурам не чуждо.
Рядом с гуру оруженосцем вертелась дамочка, тоже порядком изъеденная временем, но не успокоившаяся. О таких говорят: с шилом в заднице. Комплекцией она сильно смахивала на шило. Тощая и ребристая. Готовая глаза выцарапать за гуру.
Протокол вел мужчина с подгулявшим левым глазом. Тот будто бы однажды, улучшив момент, отвязался от осей координат, выскочил из гнезда и пошел куролесить. Его хозяин, как наездник, пытающийся оседлать норовистую лошадь, постоянно стремился водрузить око на место. А не тут-то было, левое ни в какую не хотело идти в ногу с правым. То ни к селу ни к городу вперится в потолок, когда надо лицезреть собеседника, то вдруг испугает его, дико крутнувшись по орбите.
По учению Ериха двери на заседания ериховцев должны демократически «добро пожаловать». Гуру с этим либерализмом ничего поделать не мог и очень мучился. Ему бы ниппельную проходимость: в сторону Ериха — ага, в обратную — боже упаси. То и дело змеями вползали в открытые врата соблазнители с подколодной целью — переманить ериховцев в другую веру.
Вот и в тот день нашелся искуситель. Он представился разработчиком эксклюзивной эзотерической теории и попросил слова.
— Пятнадцать минут. Не больше! — через губу разрешил гуру. Ассистировали докладчику две длинноногие особы. На фоне богодельнической массы они тем более выглядели голливудскими красотками.
«Уж обязательно в помощницах мокрохвостки», — раздраженно подумала вертлявая дамочка-оруженосец.
У косого ериховца отвязанный глаз ошалело заскакал по девицам, не зная, на какой остановиться?
Ассистентки развернули плакат в рост человека, на котором человек и был изображен. Однако не в образе покровителя муз — Апполона и даже не как в медицинском атласе — мышцы нагишом. Он был решительно разбит на участки, так в мясных магазинах демонстрируется сортовой разруб мясных туш.
— Как собственное имя не бывает случайным, — начал докладчик, — так и любое нарицательное несет в себе магический смысл. Особенно нарицательные, имеющие непосредственное отношение к семье человека. В семантике самого слова семья заключен глубочайший подтекст: семья — семь я. И семь не в арифметическом контексте — раз, два, три… — в глобальном значении. Жена, говорят, от Бога. Но от Бога и теща, и деверь, и зять, и невестка, и свекровь, и золовка от него. Каждая семья — это вселенная, где все энергетически взаимосвязано.
«Не знаю, у кого теща от Бога? — спроецировал слова докладчика на свою жизнь косой мужчина. Параллельно он пытался взнуздать своенравный глаз, который нагло прилип к ногам одной из ассистенток. — Моя теща — от черта! А жена — от сатаны!»
«А мой кусок пьяницы от кого?» — задалась вопросом в отношении зятя дамочка-оруженосец.
Эксклюзивный теоретик говорил жизненно. Притомившиеся от мудреных истин ериховцы такого еще не вкушали. Учение было ясно-понятное, без огненной зауми. Сермяжная суть состояла в том, что каждый орган человека — правое полушарие мозга или мочевой пузырь, сердце или селезенка — функционируют в зависимости от члена семьи, с которым у данного органа постоянная связь по энергетическому каналу. Печень, скажем, мужчины всегда тесно связана с тестем, желчный пузырь — с тещей, горло — с шуряком, простата — со свояченицей. Собачишься с тещей —получай камни в пузыре, а если со свояченицей душа в душу — никаких проблем в половой сфере. Грудные железы у женщины энергетически питает деверь. Когда они как кошка с собакой, тогда и носится женщина со своим бюстом по врачам, как дурень со ступой. Наоборот — никаких ощущений, кроме удовольствия не испытывает от частей тела под лифчиком, в случае гармонии с деверем.
— Родственники или напитывают ваши органы энергией, или вампирами опустошают их, — докладывал эксклюзивный разработчик.
«Вот почему после каждого визита тещи я как тряпка, — думал косоглазый мужчина, безрезультатно пытаясь оторвать от бедер девицы разгулявшийся в эротизме глаз. — Она откачает меня до капли…»
«Мало того, что зять норовит выдоить меня до копейки, он еще и энергию сосет!» — возмущалась вертлявая дамочка-оруженосец.
— Ваше здоровье напрямую зависит от атмосферы в энергетической системе семьи. Если налицо согласие: невестка не бьется косой о камень со свекровью, зять мирно сосуществует с тещей, сват не точит топор на сватью, золовки не грызут друг друга, значит ваша семья, как полифоничный орган, слаженно дышит музыкой здоровья. В этом случае любое лечение будет десятикратно эффективнее. А если имеют место непрекращающиеся скандалы, разборки, наезды — вся семья на таблетки работает, а толку от них нуль с хвостиком…
В отличии от гуру, эксклюзивному теоретику с его семейно-болезненной теорией ериховцы внимали во все уши, сопоставляя многочисленные болячки с многочисленными родственниками. Причинно-следственные связи были налицо: скажем, появилась причина под боком — с утра до вечера она на тебя гавкает, отсюда обязательно следствие не заставит себя долго ждать в том же боку, как заноет на долгие годы.
«Я стала горлом маяться, — думала вертлявая дамочка, — когда с зятем ругачки пошли».
«Теща змея, — злился мужчина, левый глаз которого насмерть закосел на одной из девиц, норовя ее раздеть, — оттого у меня желчекаменная болезнь. И пока она жива — выводи камни не выводи…»
Только гуру ничего не сопоставлял, он нервно жевал нижнюю губу.
Паства заглотила чужую наживку.
— Достаточно! — вскочил гуру. — Хватит нести ересь. Вы шарлатанствуете, смешивая бульдога с носорогом. Это что, если у меня геморрой, надо идти с какой-нибудь золовкой мириться?!
— Да! — подхватила дамочка-оруженосец. — Если у меня, то есть у соседки, миома по женской части — спасение в каком-нибудь девере заключается? Ха-ха-ха!
— У меня желчекаменная болезнь, — желчно засмеялся мужчина с неуправляемым от девиц глазом, — что мне тещу в гроб вгонять?
— Своей отсебятиной, своими псевдонаучными потрохами вы профанируете наше учение! — отрубил рукой кусок воздуха гуру. — До свидания!
— Один мой знакомый, — эксклюзивный теоретик принялся как попало сворачивать плакат с научно расчлененным человеком, — начитавшись вашей ерихобредятины, жену изрубил, в психушке сейчас сидит!
— Он от вашей заднепроходной теории там оказался! — брезгливо скривился гуру.
— Не смейте оскорблять! — возмутилась девица-ассистентка и достала гуру по уху указкой.
Дамочка-оруженосец и мужчина с отвязавшимся глазом бросились на защиту учителя. За что оба схлопотали указкой, причем косой — в дефективное око. И о чудо! — от удара кривой глаз встал на место. И тут же закрылся: владельцу сделалось дурно — впервые не в кривом зеркале лицезрел коллег по религии.
— Каждый мыслящий дух (едри его в копалку!), — закричал, прогоняя эксклюзивного теоретика гуру, — не будет отрицать силу высшую, которая есть Огонь!
Артиллерийским выстрелом грохнула входная дверь, отсекая семейно-потрошковую ересь от огненного учения.
— От линии Ериха не сметь отклоняться! — приказал гуру своим овцам.
Хотел добавить восклицательным знаком «едрена копоть», но воздержался на этот раз. Все-таки в книгах Ериха «едреной копоти"не было.
И, может быть, зря.
АФИНОГЕН
Антонина Ветлугина столкнулась в поликлинике с дальней родственницей Надеждой, та ей глаза на конец света и разлепила. Умные люди, оказывается, без хи-хи да ха-ха относятся к библейскому катаклизму. И не сложа руки, камни с неба и серный дождь на голову поджидают. Одни тычут в глобус биорамками на предмет определения медвежьих углов, где можно с грехами пересидеть. Другие ищут надежные огнетушители — недвижимость в геенне огненной спасать. И только одна Антонина живет, как засватанная.
Сама Надежда предусмотрительно на чемоданах сидит.
— Ты думаешь, — учила Антонину, — так просто сел да поехал? Держи карман шире! Места, куда концом света не достанет, позанимали ушлые. Мы с одним ездили присмотреть заброшенную деревню, так не пускают колдуны, захватили спасительные территории, не продраться!
— Палками гонят? — ужаснулась Антонина.
— У них такие палки, не приведи Господь. День едем на машине, другой — нет свертка на деревню. Ему давно быть по карте, наши колеса будто на одном месте крутятся. По обочинам пора дремучим лесам расти, вместо них степь голая не кончается. И холодает — спасу нет. Июль на дворе, мы зубами клацаем, как в зимний мороз. Все на себя насдевали, а все одно — зубодробилка во рту грохочет: встречные машины по кюветам шарахаются. Плюнули, не замерзать же средь лета в ледышки, повернули — через пять секунд жарко, как в Африке, сделалось, и веришь ли, нет, в три часа до города долетели. А ты говоришь — палками. Колдунов-то, по писанию, первым делом под корень кончать будут. Вот они и забеспокоились подальше залезть.
Родственница, оказывается, посещает общество «Первый день апокалипсиса», где по концу света честной народ собирается. Чтоб, значит, не как снег на голову этот апокалипсис встретить.
— Приходи в воскресенье, — стала зазывать Надежда в общество. — Старец Афиноген будет выступать. Сильный знаток по концу света.
Антонина после этого разговора сама не своя сделалась. Так ведь и на самом деле — шарахнет конец света поперек квартиры, а ты ни сном ни духом — в какую сторону бежать от него.
Пошла на Афиногена.
Старец был слегка за пятьдесят мужчина. Квадратного покроя. Бородища, как пук черной проволоки в лицо воткнули. Глазки настырные, обшарили Антонину по всему периметру, у той аж сердце обмерло, спина взмокла. Рубаха черная у Афиногена до кадыка застегнута. Невысокий, но, поднявшись для доклада, плечищами полкомнаты отхватил. Бородища вулканом разверзлась на первом слове, из пропасти зубы торчат, ими только листы кровельного железа кромсать.
— Спасайтесь, братья и сестры! — обжигающей лавой упало на слушателей. — Ибо время близко! При дверех! Грядет плач и скрежет зубов!
И заплакал басом. С крупной слезой.
Антонина тем более в рев ударилась.
Старец Афиноген не дал разойтись рыданиям.
— Мужайтесь! — строго сказал. — Истинно говорю вам, братья и сестры: не останется камня на камне!
После чего углубился в концесветную тему. Он, оказывается, произведя сложные вычисления по количеству знаков в Библии: букв, точек и других запятых с пробелами, — определил дату начала конца света. Через год огонь, испепеляющий греховный мир, пойдет по странам и континентам, очищая от скверны. Когда пламя Божьей кары располыхается вовсю, земля треснет в районе экватора, и несожженные остатки погрязшего в грехе мира ухнут в горячее чрево планеты, а неухнувшие — водой покроет.
Резкими мазками нарисовал отец Афиноген катастрофическое завтра. Антонину с ног до головы жар охватил, будто уже вовсю полыхало вселенское пламя. Сердце заполошно дырявило грудь от страха за себя и близких. «Пропадем, — вытирала обильные слезы Антонина, — как есть пропадем, а детки еще жизни не видели».
— Истинно говорю: сие все будет! Глады и моры пойдут, СПИДы и землетрусы! Камня на камне не останется. Одна великая скорбь, какой не было от начала мира. И токмо претерпевший до конца спасется.
По библии, сказал старец Афиноген, не сгорят в огне и потопом не накроет тех, кто глубоко в тайгу упрячется, подальше от самой распоследней и забытой деревни. Рядом с деревенскими даже у черта на куличках не избежать меча Господнего, везде народишко погряз в богомерзких деяниях: блуде и пьянстве. Спасение только в безлюдной глухомани.
— В дебри бесчеловеческие надо забираться!
«Как Лыковы», — подумала Антонина.
— Как Лыковы, — сказал старец.
По окончании доклада подозвал Антонину. «Поедешь, — говорит непреклонным голосом, — матушка, со мной в тайгу спасаться. Ты женщина тихая, покорная. Мне подходишь. У меня для спасения все есть, токмо матушки не хватает».
Антонина не успела отнекаться от хотя и лестного, но неожиданного сватовства, а уже глядь — в трамвае трясется рядом с ухажером. Трамвай никаким боком не подходит ей домой добираться. Надо выходить, менять транспорт. Но на руки-ноги нисходит затмение от старца Афиногена, — не разворачиваются оглобли в нужную сторону. И в голову туман пал.
«Спасемся, матушка, — тихим голосом отец Афиноген говорит, — спасемся». Антонина пытается спастись: хмарь в голове разогнать, а никак. Глядь — трамвая как и не было вовсе, вокруг домишки частного характера, и старец Афиноген во двор ее заводит. Батюшки свет, три лютых пса, зверюги цепные без цепей навстречу скачут, вот-вот разорвут на лоскутки…
— В тайге без собачек погибель, — сказал старец и цыкнул на волкодавов.
Взошли на крыльцо, в сенках кули увязанные по углам. Здоровенные! Прямо матрасовки. Такие травой набей — и то не поднимешь.
— Запасы в тайгу, — хлопнул по одному из кулей старец. Даже вмятины не осталось. Утрамбовано насмерть!
В доме по стенам тоже стояли наготове запасы от конца света. Шутки шутить с этим природным явлением старец Афиноген, и вправду, не собирался.
Хозяин быстро спроворил ужин. На столе возникло сало, колбаса, куски вареного мяса, крупно нарезанный окорок, соленья, копченья, литровая бутылка водки.
— Пост ведь, — робко вякнула Антонина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14