Тут пятидесяти еще не стукнуло. В расцвете сил. У супруги и того пуще цветение. На девять лет младше. Естественно, тоже не молодка двадцати пяти годков. Да еще хуже. У молодки весенний ветерок в голове сверистит, у этой — бабьей осенью потянуло. Засвербило во всех местах погоношиться напоследок. Шубами, драгоценными висюльками и другой лабудой… И дети к институтам подросли…По агентурным данным лето полковник встретит на пенсионерской завалинке. Фуражку с золотым орлом придется поменять на картузик, шинель звезднопогонную — на пальтишко…Остановить переодевание мог командир полигона. Генерал-лейтенант. Царь и бог данной местности. Несведущему может показаться, какой пустяк — всего две звезды между этими офицерами. На самом деле — пропасть, если ты рабочая лошадка, пусть и с полковничьими погонами. Прыгать через нее с протянутой рукой: не отправляйте в отставку! — дохлый номер. Требовался нетрадиционный подход. Но где его взять?В официальной обстановке с командиром случалось неделями не сталкивался. Деловые вопросы замы решали. В неофициальной и подавно не доводилось. Не вхож был Иванов в охотничьи, рыбацкие и другие компании генерала.А еще жила под кокардой у Иванова затаенная мечта об искусстве. Поставить домик рубленый в Подмосковье. Где на втором этаже с окнами во всю стену мастерскую оборудовать. И посвятить заключительную часть жизни рисовальному творчеству. Тридцать лет сукно шинели обрубало тягу к кисти. Можно еще лет несколько потерпеть, зато потом каждый день к мольберту…А окна мастерской с видом на заречные дали…Иванов, тяжело вздыхал, глядя на строевой лес, росший вокруг полигона. Корабельная сосна… Ели, как ракеты на старте… И здесь генерал, прецеденты имелись, мог поспособствовать купить по бросовой цене и переправить в нужное место вагон с исходным материалом для базы под свободное творчество.В процессе чесания репы Иванов дочесался до осознания очевидного факта — командир полигона морж. Всегда купался до поздней осени. Нынешней зимой пошел дальше — в прорубь.В первую попавшуюся генералу нырять, ежу понятно, не подобает. Заместитель по тылу специальную купель организовал. Рядом с коей построили добротный павильон, «буржуйкой» оснастили, к печке солдатика приставили, дабы командир мог комфортнее приготовиться к заплыву, одеться после студеной процедуры. В обязанности воина-истопника входило поддерживание поверхности проруби в штатном режиме. Козе понятно, не генералу ведь ломом об лед каждое утро дубасить.Командир пропагандировал среди подчиненных здоровый до моржевания образ жизни. Однако никто не поддерживал начальника в столь нежарком деле. Полигон находился далеко не в субтропической зоне. В Архангельской области. Где зимой заворачивало за минус тридцать. Когда от одной мысли: в чем мать родила лезть в воду, — обморожение нежных частей тела начиналось. И хоть народ на полигоне жил не пугливого десятка — ракетчики, массовостью призыв в прорубь не поддерживали. Вообще никак.«Надо присоединяться к генералу», — пришел к выводу Иванов.Более теплого шанса втереться в доверие к командиру не приходило в озабоченную голову.От такой мысли захотелось дополнительно пару кальсон натянуть. А был-то Иванов не южных кровей, корнями генеалогическими в Сибирь-матушку упирался.Да известно: сибиряк не тот, который мороза не боится, а у которого шуба толще.Хотя были в Сибири отчаянные люди. Иванов вынес из детства по сей день обжигающую память картину. Зимой по пути в школу, если бежал ко второму уроку, не раз видел убийственный номер. На улице колотун минус сорок, туман висит, редкая птаха живьем долетит до средины тротуара, даже солнце облаками обмоталось. У Иванова уши на шапке опущены, нос, многажды раз на хоккее обмороженный, варежкой прикрыт, а из панельного дома выходит тетя в легком, рукава по локоток, халатике с двумя ведрами воды. Верхнюю одежду скинула на приподъездную лавочку, в одном купальнике осталось, и ха! — ведро воды на себя. Ха! — второе. У Иванова глаза леденеют смотреть на такую картину, ей хоть бы хны: подхватила халатик и легкой трусцой в дом.«Че я тогда не начал обливаться?» — подумал Иванов. И опять заныло под ложечкой от предчувствия: скоро-скоро менять китель на пиджачок, каракулевую папаху — на шапчонку.Времени, постепенно входить в моржевой ритм, не было. Это когда сначала полгода ноги мыть прохладной водой, потом полгода обтираться влажным полотенцем… Такими темпами в самый раз на пенсионе и прыгнешь в прорубь. Да на кой ляд она тогда нужна будет?Иванов готовился мысленно. Недели две. После чего в крещенские морозы достал из дальнего угла плавки и засеменил к озеру.Всходило солнце, конькобежно перебирал ногами в лес лыжник… Мороз 27 градусов. Ерунда для северного человека, кабы в воду не лезть. Иванов не стал оголяться в павильоне. Свитер без погон, солдат может грудью встать на защиту моржовых апартаментов генерала. Про себя перекрестившись, Иванов обнажился до плавок метрах в десяти от проруби. Мороз с жадностью набросился на неожиданное лакомство.— О! — поднял руку из ледяной купели генерал. — Молодец, Иванов! Присоединяйся!В проруби было, где вдвоем развернуться. Не генеральское дело биться боками об лед. Оздоровительную прореху на озере рубили четыре на четыре метра.От ободряющих слов начальника, будто кипятильник сунули в стремительно остывающее тело. Жарко подумалось о звании генерал-майора, о рубленом доме в Подмосковье… Отринув последние сомнения, Иванов, как с моста, плюхнулся в прорубь…В отставку он не был отправлен. Командир по достоинству оценил героизм офицера. Отдал приказ одну из улиц военного городка в память подвига борца за здоровый образ жизни переименовать.И появилась улица полковника Иванова в вышеозначенном месте. ВОЗМЕЗДИЕ ИЗ-ПОД КРОВАТИ АДЮЛЬТЕР Иной среднестатистический муж что ни вечер — галопом в гараж, потому как медом намазано, мужской фестиваль и встречи с интересными людьми. Где еще соберутся теплой компанией летчик-истребитель и следователь по немаловажным делам, музыкант виртуоз и Валерка Хорев?На днях летчик ведро хариусов на севере наловил. Тут же в гараже на паяльной лампе уху сварили. Без водки она горло дерет. Следователь литр спирта выставил. И рассказал, как групповое смертоубийство произошло и, по ошибке, с трупами мертвецки пьяного загрузили, который рядом с трагедией в канаве спал. Милиционеры посчитали: сей «трупак» из той же остывающей компании, а он в морге очухался и поднял хай: «Почему отопление отключили? Мы здесь все закоченели!» Он-то думал — в вытрезвителе ночует. У сторожа морга инфаркт, можно самого ногами вперед в родную морозилку помещать. И смех и не очень.Выпивают в гараже мужички, ухой царской закусывают. К третьей рюмке Витя-музыкант приехал. Он в филармонии первая скрипка на баяне, ему руки от грубой работы надо беречь. Мужики, особенно Валерка Хорев, всегда помогают машину ремонтировать. За это как начнет играть да украинские песни петь! Эх!..Жена среднестатистического мужа в это время тихо сатанеет у плиты. Двадцать лет одна концертная программа: в первом отделении — первое, во втором — второе… Месяцев пять после свадьбы было интересно. Не кукол потчуешь — вечно голодного мужа. «Тебя легче убить, чем прокормить!» — смеялась по первости. Позже смотрит, оно на самом деле — легче…У мужа в гараже положительных эмоций через край, у нее и на донышке не наскребешь. На фоне эмоциональной недостаточности запросто может нарисоваться эротический ухорез и заполнить пробел шуры-мурами. И кто, спрашивается в загадке, виноват будет?«Как кто?! — закричит рогатый муж. — Конечно, она, подлюка!»То есть в первую голову жена крайняя, а во-вторых, по разумению мужа, — ухорез («Голову ему оторвать!») виноват в содеянном. Больше, по мужниному раскладу, привлекать к ответу за обидные рога некого.Валерка Хорев, касаясь этого вопроса, не разделяет на «во-первых» и «во-вторых». «Я, — говорит, — если застукаю, без разбора обоим выношу смертельный приговор через ружейный расстрел». Себя он даже к штрафу не приговаривает. И не скрывает от друзей в отношении верности жене: «Изменял, изменяю и буду изменять, пока буду…» Принимайте, дескать, каким творец создал.Жена Хорева не принимает. Как-то возвращается раньше времени домой, Валерка с какой-то девицей вовсю соответствует «каким творец создал». Да так увлекся, что не заметил благоверной в дверях. Продолжает изменять в ее присутствии.На столе супница стояла. По молочному полю маков цвет. На свадьбу дарили. Тяжелая зараза, одной рукой жена поднять не могла. В стрессовой ситуации запросто хватает и без промаха Валерке не в бровь, а в лоб запускает.Супница вдребезги, пораженный Валерка рухнул с кровати на пол, девушка со скоростью супницы дернула на выход.Валерка парень крепкий, очнулся еще в полете. Грохнулся в полном сознании. А для придания ситуации большей трагичности добавил шуму пятками об пол. Он моментально сообразил: жену от шока измены надо отвлечь испугом за жизнь мужа.Валяется Валера на полу, кровища из рассеченного лба хлещет.Жена в растерянности вокруг суетится. Вроде насмерть не убила, дышит, а если дураком сделала? Одно дело каждый день обзываться: дурак! дурак! — совсем другое, когда на самом деле придурок.Валерка баламут баламутом, зато добытчик, каких поискать надо. Все домой тащит.Побежала соседку звать. Вдвоем начали охать. И что-то жена на кухню выскочила, а соседка шепчет: «Валерочка, миленький, хорошенький, золотенький, очнись!» И гладит его по плечу.А Валерка все слышит. Он-то всегда думал: соседка — неприступная крепость. Даже не пытался с ней шурымурничать в плане жизненной установки «изменял, изменяю и буду дальше». А тут «золотенький»…Жена вернулась к «бесчувственному» Валерке.— Ой, — паникует, — что делать?— Скорую вызывать, — соседка говорит. — Как случилось?— Полез лампочку менять, поскользнулся и головой об супницу!Скорую Валерка не хотел. Как бы приходя в себя, с закрытыми глазами слабо выдохнул:— Шампанского.— Ой, у нас нет, — всплеснула руками жена.— Сейчас! — побежала к себе соседка.Жена бережно приподняла голову Валерки, соседка поднесла к губам кружку, щедро наполненную аристократической жидкостью. Валерка сделал пол-литровый глоток, раскрыл глаза.— Где я? — продолжал валять ваньку.— Дома, Валерочка! — сказала жена. — Ты, со стола падая, ударился.— Дома, — обрадовалась соседка, глаза ее искрились счастьем за Валерку, как шампанское пузырьками.Надо сказать, муж соседки последние годы напропалую торчал в гараже.«Эх, доберусь до тебя! — зажегся в пораженной супницей голове коварный план. — Ой, доберусь!»В связи с этим возникает вопрос: если и вправду доберется и шурымурное произойдет, опять в первую голову соседка будет крайняя? А муж ни за что ни про что шикарные рога обретет?Согласитесь, есть предмет для раздумий. Лично я затрудняюсь дать категоричный ответ. Поэтому категорически гараж не покупаю. ВОЗМЕЗДИЕ ИЗ-ПОД КРОВАТИ Федя Быстров — не Федя, а электровеник. Только что рядом стоял, глядь — уже и след простыл. Причем, сначала раскочегарится, а уж потом на лету подумает: туда ли разогнался? Походка — не понять, то ли с рыси на шаг переходит, то ли сейчас в галоп сорвется. Жена Клава ходить с ним не переваривает. Как ни мельтешит ногами, вцепившись в мужа, все одно не поспевает за его рысиным галопом. Разозлится:— Да чтоб я с тобой куда-нибудь еще пошла!..Федя осознает ошибку, умерит походку… минут на пять, а потом опять удила закусит, аллюр три креста, держи-лови…На тему жены приключился с Федей презабавный случай. Разлетелся утром Федя на работу, а его дядя Леня из соседнего подъезда окликает:— Федя, с кем это твоя жинка который день на обед приезжает?— Ты, дядь Лень, глаза в кучу собери в следующий раз, — приостановился Федя из уважения к старшим, — моя дома не обедает, с собой берет.— Не знаю, не знаю, — качает головой дядя Леня, — который день на «Ауди» с мужичком приезжает.Махнул рукой Федя, отстань, мол, но шагов через сто заинтересовался, а если и вправду завела хахаля? Крутнул лыжи обратно, черт с ней с работой, можно и опоздать, если керосином запахло.Обследуя супружескую кровать, нашел между подушками блондинистый волос. Жена была брюнетка, а Федя по скорбной причине лысения стригся накоротко.«Убью!» — взвился над кроватью раненый в сердце супруг, но жены дома не было.А когда он, отпросившись перед обедом с работы, торопился домой вершить правосудие, вспомнилась сообразно случаю картина детства. Как мчались вдоль села в сторону летнего заката лесник Красненко и тракторист льнозавода Эдик Маркаров. Говоруну Эдику в тот раз было не до разговоров. Поминутно оглядываясь, он резво переставлял босыми ногами. Красненко был в полной служебной форме — сапоги, темно-синяя гимнастерка с петлицами, фуражка с зеленым околышком. Эдик бежал налегке. Даже без трусов. Но несмотря на это весовое преимущество, оторваться от преследователя не мог. Красненко примагниченно бухал сапогами следом. При этом ширял Эдику пониже спины консервным ножом. Лицо и шея у Эдика были черные от загара, остальная кожа — сметанно белая, и только задница — как брусникой обсыпана.Красненко, неожиданно вернувшись из тайги, застал жену в постели с Эдиком. Почему лесник-медвежатник схватил не охотничий нож, а консервный, Федя не знал, но сейчас подумалось: путный нож об пакостника марать не захотел. И специально выбрал объектом мести самое несерьезное место организма. Эдика с той поры звали Решето.«Я тоже Клавкиному хахалю отперфорирую задницу консервным ножом», — решил Федя.Есть у них один, с деревянной ручкой. Жало не длинное, но в самый раз дырок на долгую память оставить.«Да еще прогоню голозадым по микрорайону!»Дома Федя достал выбранное орудие мести, ударом молотка выправил погнутое о банки лезвие. Ржавчину снимать не стал. Пусть вдобавок загноится задница.И задумался — где спрятаться в ожидании секс-голубков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16