Посему Фарн может дать Аномиусу знать о том, что она его предала.Каландрилл убрал руку. А Ценнайре так хотелось, чтобы он гладил и успокаивал её. Она настолько нуждалась в участии, что, не будь рядом Брахта, который неодобрительно смотрел на неё через огонь, и Кати, сидевшей с загадочным лицом, она бы бросилась к Каландриллу и прижала его к себе. «И что потом? — спросила себя Ценнайра. — Обнимет он меня или оттолкнёт?» Она сдержала вздох, готовый сорваться с губ, и вперила взгляд в костёр, борясь что есть мочи со страхами и разочарованиями, овладевшими ею, когда Каландрилл принялся ремонтировать упряжь и доспехи.На тёмном небе звезды были подёрнуты принесёнными свежим ветром облаками, сквозь которые лишь время от времени проглядывала луна. Как неприятный привкус, в ночном воздухе ощущалось вездесущее присутствие ужаса. Каландрилл боролся с ним заклятиями, коим научил его Очен, но ужас креп день ото дня, с каждой лигой, приближавшей их к схватке. По сравнению с величием их цели смятенные чувства Каландрилла казались мелочью, и все же он не мог не желать успокоения. Но каким-то шестым чувством он понимал, что не познает его до тех пор, пока Ценнайра не вернёт себе сердце и не станет вновь смертной. «Если это удастся, — думал он, — все будет хорошо».Каландрилл сделал последний стежок и отложил работу, зевая. В лагере стояла тишина, лишь изредка нарушаемая вздохами животных и потрескиванием хвороста в костре. Брахт и Катя уже спали, завернувшись в одеяла, а котузены — кроме часовых, ходивших по периметру бивака, — лежали тёмными молчаливыми тенями на земле. Очен спал несколько в стороне ногами к костру. Ценнайра не шевелилась, но вряд ли она спит, подумал Каландрилл. Он посмотрел на девушку и слабо улыбнулся. Если она видела его улыбку, то не подала вида, и он растянулся на земле, всем своим существом ощущая огромное расстояние, разделявшее их.Ахгра-те лежала на северной оконечности леса, отмечая границы между лесистой и равнинной местностями. Целых полдня дорога взбиралась вверх на последнюю поросшую деревьями террасу. От противоположной стоны её начиналось тёмное плоскогорье, простиравшееся насколько глаз хватал на восток и запад. Это и была Джессеринская равнина, Ахгра-Данджи, что на джессеритском языке означало «великая стена». Она нависала над городом и над обширной лесистой страной, словно затвердевшая грозовая туча, опустившаяся на землю. Её было видно даже с последнего участка дороги, где деревья уступали место полям и сельскохозяйственным угодьям. Освещённая лучами заходящего солнца, она являла столь же впечатляющую преграду, как и сам Кесс-Имбрун.Город притулился у самого подножия плоскогорья. Со склонов гор каскадами падала вода, приводя в движение мельничные колёса. За многие годы река пробила себе путь в земле, естественным рвом окружая Axrpa-те с запада, юга и востока. С севера город упирался в подножие Ахгра-Данджи, откуда начинались высокие бревенчатые стены с башнями, поставленными на равном расстоянии друг от друга. Неприступный город, подумал Каландрилл.Когда они подъехали ближе, он сообразил, что Ахгра-те больше походил на города-государства Лиссе, чем на населённые пункты, кои привык он видеть в этой загадочной земле. Стена перед ними тянулась по меньшей мере на пол-лиги. Приподнявшись на стременах и оглядываясь, как и его товарищ, Каландрилл рассчитал, что восточные и западные стены были такими же. Размеры укреплений, несмотря на подавляющую массу скал, поднимавшихся позади, производили сильное впечатление.В двух выстрелах из лука от стены Чазали отдал приказание, и двое котузенов галопом поскакали к военному посту на южной стороне рва. Задержавшись там на мгновение, они с грохотом пересекли подъёмный мост и скрылись за стеной. Киривашен придержал коня, и люди его выстроились позади в колонну. Очен встал рядом с Чазали, Брахт — с Катей, а Каландрилл — с Ценнайрой, возвышаясь над её маленькой лошадью. Кандийка с любопытством разглядывала величественную стену.— Если это для них небольшой город, — сказал Каландрилл, — то какие же тогда большие?— Они, наверное, огромны, как Нхур-Джабаль, — предположила она.«Опасается встречи с Аномиусом», — подумал он, а вслух произнёс, стараясь успокоить её:— Тебе нечего бояться. Делай то, что говорит Очен, и Аномиус ничего не заподозрит.Ценнайра молча кивнула, и он принялся рассматривать людей, высыпавших на стены Ахгра-те. Всадники, отправленные Чазали, вернулись, вновь прогрохотав по мосту. У ворот выстроились две колонны одетых в неполные доспехи копьеносцев.— А я думал, все коту на войне, — сказал Каландрилл.Очен неуклюже повернулся в седле.— Здесь остались только котуанджи.Более пространного объяснения вазирь просто не мог себе позволить. Ещё бы чуть-чуть, и он свалился бы с седла — кони их застучали копытами сначала по дереву, затем по камню. На несколько мгновений всадники оказались в полной темноте, а затем выехали на тенистую площадь, где толпились кемби и другие сановники. Чазали с Оченом остановили лошадей, но спешиваться не стали. Депутация, состоявшая из известных людей города, судя по роскошным одеяниям, сомкнула вокруг них круг, низко поклонилась и шумно приветствовала выдающегося киривашена Памур-тенга, почтённого вазиря и их почётных гостей.Каландрилл сообразил, что Чазали посылал гонцов, чтобы предупредить правителей Ахгра-те о чужеземцах, ехавших вместе с колонной. И все же он то и дело ловил на себе любопытные взгляды. Киривашен ответил, как полагалось, на приветствие, и местные аристократы предложили толпе разойтись, а копьеносцы, выстроившись в почётный караул, повели их в центр города.Для человека, привыкшего к широким улицам лиссеанских городов и к открытым пространствам, Ахгра-те мог показаться слишком тесным. По узким улицам между жавшимися друг к другу строениями едва могла проехать тележка. Дома были в основном четырехэтажными, По высоте почти достигавшими террасы с внутренней стороны укреплений, так что весь город представлял собой огромную крепость с прорубленными в ней дорожками. Смеркалось, и, несмотря на зажжённые лампы и освещённые окна, улица выглядела мрачной. После чистого воздуха леса в ноздри Каландриллу ударили мириады почти забытых запахов любого города, смешанные с ароматами неизвестных специй, тонких палочек, горевших в дверях, и экзотических блюд. Отовсюду на них смотрели любопытные глаза. Поражённые — если судить по тому, что Каландрилл уже узнал о джессеритской физиогномистике, — тем, что киривашен и вазирь едут в компании чужеземцев.Он с облегчением вздохнул, когда они выехали на открытую площадь. Вдали над городом нависал Ахгра-Данджи. Но отсюда хотя бы было видно тёмное синее небо с уже зажёгшимися тут и там звёздами. На востоке выглянула луна.Так же, как и в Гхан-те, площадь здесь окружали храм, конюшни и постоялые дворы. Котуанджи скрылись в самом богатом из них, а кемби и другие аристократы подставили спины путникам, вызвав, как и в Гхан-те, некоторое замешательство среди чужеземцев. Когда Каландриллу удалось наконец соскочить с лошади без посторонней помощи, он увидел, как котуанджи выводят с постоялого двора людей, и догадался, что помещение полностью освободили для них.Каландрилл с любопытством огляделся. Город казался ему огромным, и он вновь попытался представить себе размеры тех двух городов, о которых Чазали и Очен говорили с таким почтением. Через толпу он увидел, что из храма вышел священник. Сам храм представлял собой внушительное строение, занимавшее почти всю северную сторону площади. Двери его были осенены лошадиной головой Хоруля в обрамлении золотых листьев и гагата. Священник в богатых серебристых, переливающихся радугой одеждах показался Каландриллу намного моложе, чем Очен. Следом появились шесть служителей в зелено-золотых халатах, каждый с кадилом в руках, коими раскачивали они в унисон. Из кадил поднимались тонкие струйки ароматного дыма. Священник остановился в нескольких шагах от дверей; служители тут же выстроилисьв ровную линию позади него. Воздев руки к небу, священник приветствовал гостей речитативом.Как объяснил Очен, началась торжественная церемония, во время которой котузены должны отдать дань уважения своему богу.Каландрилл склонился к вазирю и сказал:— Мы отведём лошадей в конюшни и будем дожидаться тебя в таверне.Очен пробормотал слова благодарности и направился к поджидавшему его священнику. Чазали и котузены последовали за ним, передав лошадей котуанджам. Большие животные чужеземцев внушали местным жителям некоторый страх, и никто не стал настаивать на том, чтобы отвести их в конюшни и привести в порядок. Они сами разнуздали лошадей, почистили их и задали корма, а затем отправились на постоялый двор.Помимо владельца и его прислуги, здесь никого не было. В просторном и низком помещении по периметру стояли длинные столы со складными стульями, обычными для постоялых дворов джессеритов. Многочисленные маленькие квадратные, уже закрытые ставнями окна выходили на площадь. Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга горели лампы, но света от них было не больше, чем в форте, так что в зале стоял полумрак. Инстинктивно Каландрилл принялся разглядывать затемнённые углы, Брахт и Катя тоже. Каландрилл улыбнулся и приветствовал хозяина; джессериты вздрогнули, поражённые тем, что чужеземцы говорят на их языке.— Неужели мы такие странные? — пробормотал Брахт и тут же утвердительно кивнул самому себе: — Да, для них мы странные. — Повернувшись к владельцу постоялого двора и его прислуге, он сказал: — Приветствую вас. Мы скачем вместе с киривашеном Чазали Накоти Макузеном и с вазирем Оченом Тадженом Макузеном из Памур-тенга. Они просили нас подождать здесь.Хозяин осторожно выступил вперёд и с трудом поклонился — ему мешал огромный живот. Он был лыс, но с усами и бородой. Нервно облизав толстые губы, хозяин срывающимся голосом проговорил:— Входите, досточтимые гости. Мы рады вашему прибытию, добро пожаловать. Я — Кьяту Гару, владелец этого скромного заведения. Чем могу служить?— Дай-ка нам элю, если есть, — бодро заявил Брахт не обращая внимания на смущение хозяина двора. — а нет, так тащи вино.— Я бы прежде помылась, — сказала Катя.— У нас есть все, — заверил их Кьяту с новым поклоном.— В таком случае, Катя, вы с Ценнайрой отправляйтесь в баню, — предложил Каландрилл, — а мы с Брахтом подождём вас здесь.Вануйка кивнула, с некоторым опозданием кивнула и Ценнайра: впервые с тех пор, как она признала себя зомби, она останется с Катей наедине, и ей было боязно. Она проследовала за высокой вануйкой по едва освещённой зале к дверям, на которые указывал Кьяту. Там их дожидалась явно нервничавшая женщина.Каландрилл тоже попытался представить себе, о чем они будут говорить с Брахтом, впервые после признания Ценнайры оставшись вдвоём. Он решил воспользоваться этим моментом для того, чтобы открыто поговорить о разделявших их противоречиях. Каландриллу вдруг стало не по себе. С тех пор как к нему явился Хоруль, они с Брахтом почти не общались, и он опасался, что открытый разговор может отдалить их ещё больше. Он прошёл за кернийцем к столу около стены и сел под лампой. Кьяту принёс им эль.Брахт отпил большой глоток и одобрительно крякнул. Каландрилл потягивал эль не торопясь, размышляя о том, стоит ли вообще начинать разговор о Ценнайре. Но тут заговорил керниец.— Мы мало беседовали — ты и я, — заявил он, взглянув сначала на Каландрилла, затем на кружку.К своему удивлению, Каландрилл заметил, что Брахт смущён, и сказал:— Да, с тех пор как…Брахт сделал ещё глоток и закончил за Каландрилла:— …тебе явился Хоруль.Каландрилл повернулся к кернийцу.— Ты веришь, что он мне явился? Ты веришь, что это не было колдовством?— Мы много говорили с Катей, — негромко ответил Брахт, хмуро глядя в кружку с элем, — и она убедила меня в том, что тебе явился Хоруль. Очен тоже в этом убеждён. И ты не сомневаешься. Так что…Он не закончил, пожав плечами. Каландрилл сказал:— Это был бог, Брахт, в чем я ничуть не сомневаюсь. Как и в том, что он мне сказал.— Что Ценнайра — наш союзник? — Брахт вновь пожал плечами, хмурясь ещё больше. — Возможно, но я не могу забыть, кто она и кем создана, как и того, что ты любишь её несмотря ни на что.Каландрилл помолчал и кивнул:— Ты прав, но это беспокоит и меня… — Голос его замер. Он бессильно покачал головой. — Дера, я и сам не знаю, любить мне её или ненавидеть. Хоруль сказал, чтобы я забыл её прошлое и следовал своему сердцу. Он сказал, что она переродилась и что следует простить ей все, что она сделала. Но как это забыть? У меня не получается.— Да, это непросто. — Брахт допил эль и попросил ещё кубок. — А я в последние дни думал только о своих чувствах, а не о твоих.В голосе его прозвучала просьба об извинении, и Каландрилл понимающе улыбнулся.— Я тоже не могу в них разобраться. Знаю только одно: я её люблю, — едва слышно пробормотал он. — Убийство — да, это я ей могу простить, по крайней мере мне так кажется. Она действовала под страхом смерти, под давлением Аномиуса, да и сам я пролил немало крови по этой дороге.— Но не невинной, — возразил Брахт.— Возможно, — вздохнул Каландрилл. — Но я считаю, что сие решать богам.Брахт уверенно заявил:— Молодые боги ни в чем не могут тебя обвинить, друг мой. Ахрд, ты убивал ради нашей цели.— А теперь Ценнайра стала одной из нас, — вставил Каландрилл.— Так утверждал Хоруль. Очен придерживается того же мнения. И все же, кто теперь я, если люблю женщину без сердца?— К твоему несчастью, — заметил Брахт, невесело улыбаясь.— Если бы только она могла получить назад сердце и опять стать женщиной, — пробормотал Каландрилл, — мне стало бы легче.— Может, Очен что-нибудь придумает? — предположил Брахт.Каландрилл внимательно посмотрел на кернийца.— Что ты имеешь в виду? Мои переживания ничего не значат. Главное — добраться до Анвар-тенга и взять верх над Рхыфамуном.— А после? Если мы победим, конечно, — усмехнулся Брахт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55