А-а, да что уж там теперь вспоминать.
Открыл я капот, нырнул, гляжу – вроде все в порядке. Провода все на месте, ничего нигде не болтается, дыр от пуль тоже не видать. Аккумулятор новый, как и сам «Додж». Уровень масла проверил – все в норме. А заводиться не хочет.
– Вы, – у рыжей спрашиваю, – ничего с ним не делали?
– Нет, – говорит, – как приволокли, так и стоит. Я в бак сунулся, понюхал, даже на язык попробовал – бензин. И вроде без всяких примесей.
– Точно, – спрашиваю, – никакой своей гадости залить не пытались?
– Да не подходил к нему никто.
Ага. Во ист ди ауторепаратуреверкштат?
Ладно. Полез в кузов. Откинул брезент, гляжу – ни черта ж себе. Хозяйственный, видать, шофер на этом «Додже» ездил. Тут тебе и запаска, и две канистры полные, и еще одна маленькая, с маслом, а в ящике с инструментами чего только нет! Даже фара и полный комплект свечей.
Под ящиком коробка с сахаром обнаружилась. Американский, пиленый, к нам в дивизию тоже такой поступал. Только редко мы его видели – завскладом наш, майор Панкратов, тот еще жук – снега зимой не выдаст без бумажки от комдива, да и с ней будет три часа накладные оформлять, на каждую снежинку отдельную. Сколько с ним наш старшина маялся, когда надо было форму новую получить!
– Я, – говорил, – лучше три раза к немцам в тыл на брюхе сползаю, чем один – к Панкратову на склад пойду.
Сахар я пока оставил. Взял только один кусок себе, а второй Каре кинул. Она его поймала, стоит, в руках вертит.
– Что это? – спрашивает.
– Это, – говорю, – сахар. Его едят. Он сладкий. Берешь и грызешь, как белка.
И сам пример показал.
Рыжая на меня глазищами подозрительно сверкнула, но послушалась. Захрустела.
– Ой, – говорит, – вкусно как. Девчонка.
– Жаль, – говорю, – эскимо этот тип не заначил. Какое у нас эскимо было перед войной – съел, и умирать не жалко. Я все мечтал им одну девчонку из нашего класса угостить, да так смелости и не набрался.
Да. Много у нас чего перед войной было. Да сплыло одним июньским утром.
– А нам, – говорит рыжая, – тоже один раз ваши сладости привозили, в блестящих железках. У-гу-щен-ка.
– Сгущенка, – говорю. – Мы там воюем, а вы, значит, ленд-лизовскую сгущенку лопаете и тушенкой заедаете. Неплохо устроились.
Сунулся я снова под капот. Заменить, что ли, свечи, думаю, раз все равно запасные лежат. А чего еще делать? Ну а если и это не поможет, придется всю проводку проверять – та еще работенка.
Поменял, сел за руль, провернул ключ, и что б вы думали – «Додж» завелся! С пол-оборота завелся! А я-то голову ломал.
– Эй, – Кару зову, – слуга верный. Садись давай, прокачу с ветерком.
Рыжая на соседнем сиденье устроилась, л проделали мы с ней круг почета по дворику. Я еще на клаксон нажал напоследок и заглушил.
На шум из дверей народ повысыпал. Глазеют, но близко подходить боятся. А рыжей хоть бы что: довольная – смотреть приятно. Особенно в вырез блузки.
Аулей тоже вышел. Обошел вокруг пару раз и стал рядом.
– Ну, командир, – говорю, – принимай машину. Я ведь говорил вчера, что она только у вас не заводится.
Синеглазый усмехнулся.
– То, что он начал двигаться, – говорит, – это очень хорошо. А скажи, Сегей, без тебя он тоже двигаться будет?
– Если найдете, кого за руль посадить, – отвечаю, – запросто. Но только пока бензина хватит. А хватит его часов на шесть.
– Бензин – это то, чем он питается.
– Именно, – говорю. – Причем жрет не хуже танка и предпочитает покачественней. У вас со снабжением как дело обстоит? А то у нас неделю назад склад ГСМ к чертям собачьим разбомбили, к вам случайно ничего не перепало? Вюрден зи мих, битте, бис цур нахстен танкшелле.
– А можно, – спрашивает, – посмотреть, как этот бензин выглядит?
– Запросто, – и канистру ему протягиваю.
Аулей в канистру заглянул, принюхался, на ладонь немного плеснул.
– У нас, – говорит, – масло есть похожее. Довольно много. Надо ему предложить, может, он захочет им питаться.
– Ну, это вряд ли, – говорю. – Это ж американская техника, она что попало жрать не будет. Давайте лучше пока на том, что есть, покатаемся, а то ведь мотор запороть можно элементарно, а толку?
И тут Кара в разговор встревает.
– А пусть, – говорит, – с ним кузнец наш побеседует. Может, он его и уговорит масло есть вместо этого бенджина.
– Ага, – говорю, – знаю я эти уговоры, с помощью кувалды да какой-то матери, навидался. Кувалда, она, конечно, вещь в хозяйстве очень полезная, особенно когда траки на KB часто менять приходится, но, может, лучше все-таки подождем, пока бензин кончится?
Аулей, похоже, на эти слова малость обиделся.
– Зря ты так говоришь, Сегей. Ты свое мастерство нам показал, позволь теперь и другому мастеру свое умение испытать.
– Ладно, – говорю, – мое дело предупредить. Зовите вашего кузнеца, поглядим, что после него останется.
Вылез из машины, стал в сторонке. Но в душе обидно все-таки. Ну, разломают они «Додж», думаю, а мне опять на своих двоих топать. Бензином-то я где-нибудь, глядишь бы, и разжился. В кавалерию, что ли, теперь подаваться, в червоны казаки?
Приходит кузнец. Кузнец как кузнец, первый нормальный с виду человек, которого я пока здесь повстречал. Фартук на нем кожаный, борода окладистая – как он только искр не боится. Кувалду, кстати, не приволок и вообще ничего из инструментов не взял. Мне даже интересно стало – что ж он делать-то голыми руками собрался? Руки, правда, здоровые, словно две клешни, как зацапает, мало не покажется.
Походил он вокруг «Доджа», под днище заглянул, рукой пару раз по бортам провел и ко мне поворачивается:
– Оживи его.
Я чуть на землю не сел.
– Это как? – спрашиваю. – Спирта ему в бак залить?
А Кара меня локтем в бок толкает:
– Ты же это только что делал.
– Что?
Рыжая на меня посмотрела, как на слабоумного, вскочила за руль и ключ дернула. Ничего у нее, конечно, не получилось, заглохло сразу.
– Завести его вам, что ли? – спрашиваю,
– Ну да, – кивает, – оживить. Дурдом.
Ладно, думаю, играйтесь дальше. Завел мотор, кузнец этот прислушался, кивнул одобрительно, сел перед радиатором на корточки и чего-то шептать принялся.
Ну, думаю, точно цирк. Сейчас он встанет и скажет, что обо всем договорился. Тоже мне, Вольф Мессинг.
– Он, – говорит кузнец, – согласен есть наше масло, но у него два условия есть.
Ну, точно.
– Первое, – говорит кузнец, – чтобы управлял им только он.
И на меня показывает.
Все верно, думаю, правильно мыслишь. А кто ж еще тут может? Кара, та возьмется, но – до ближайшей стены.
– И второе. Он хочет, чтобы у него было имя. По названию одной из провинций его родины.
Ха, думаю, а это уже забавно. Кто этому кузнецу про Америку успел разболтать, неужто Трофим?
– Я не совсем его понял, – продолжает кузнец, – Арзона или Арзена.
– Аризона, – говорю.
И тут «Додж» фарами мигнул.
Я чуть на землю не сел. А этот-то фокус, думаю, кузнец как провернул? Он же внутрь капота не залезал и вообще машины почти не касался.
А тот довольный стоит.
Ладно, думаю, раз я уже сюда угодил, а медперсонала пока не видно – попробую сыграть по их правилам.
– Ладно, – говорю, – тащите сюда ваше масло. И к «Доджу».
– А ты, – говорю, – если на этом масле хоть десять метров проедешь, возьму баночку с белой краской, которая у тебя в кузове стоит, и на обоих бортах большими белыми буквами намалюю: «А-Р-И-3-0-Н-А».
И тут фары опять мигнули.
Черт, но не могло же мне два раза подряд примерещиться!
– А ну, – говорю, – включи обратно. Зажглись.
Я на всякий случай между кузнецом и машиной шагнул, носком сапога, вроде как нечаянно, землю прочертил – нет никаких проводов.
Черт, думаю, но должно же быть всему этому какое-то нормальное объяснение. Только вот кто бы мне его на ухо прошептал, пока я тут окончательно не свихнулся.
Нет, ну можно, конечно, радио какое-нибудь к фарам приспособить и на кнопочки себе в кармане нажимать. Только нет у этого кузнеца карманов, и руки он на виду держит. И устройства хитрого под капотом нет, только что смотрел. Разве что с блоху размером. А в оживший «Додж» я поверю не раньше, чем в радиоблоху.
Глава 3
Ладно. Приволокли они бочонок со своим маслом. Я посмотрел – точно, на бензин похоже, тоже прозрачное. Залил в бак, помешал еще. Сел за руль, ключ провернул – завелся! Газом поиграл – рычит вовсю.
Черт, думаю, может, оно там все поверху плавает?
– А ну, – говорю рыжей, – садись на мое место и вот эту педаль нажатой держи. И не вздумай еще чего-нибудь коснуться.
Вылез, снова в баке палкой поворошил – нет, смотрю, растворилось все.
Ну, думаю, или они мне под видом масла авиационный бензин подсунули, или… А вот про второе «или» лучше пока не задумываться. В целях личного душевного равновесия. Заглушил мотор, стою, рисунок протектора изучаю.
А Аулей улыбается.
– Вот видишь, – говорит, – Сегей. А ты сомневался.
– Я и сейчас сомневаюсь, – отвечаю.
– Право твое, – говорит, – но поскольку этот, хм, железный конь потребовал, чтобы его наездником был только ты, прими его от меня в дар. Хотя, – усмехается, – ты и так имеешь на него больше прав, чем я. Он ведь из одного с тобой мира.
Вообще-то, думаю, что с моего мира упало, то пропало. Но Аулею, понятно, этого не сказал. А он стоит, не уходит.
– По-моему, – говорит, – ты, Сегей, что-то обещал.
Ну, я-то обещал намалевать в том случае, если этот тарантас десять метров на местном масле проползет. Но не придираться же к словам. Тем более, вспоминаю, что вся эта феодальная братия на клятвах слегка подвинута. И потом, чем леший не шутит, а вдруг эта жестянка и в самом деле обидится.
Добыл из кузова кисть, баночку с краской и большими белыми буквами на обоих бортах намалевал: «А-Р-И-3-О-Н-А».
– Ну, – говорю, – «Додж» по имени «Аризона». Постой пока, а мы посмотрим, на что ты дальше сгодишься.
Хорошо, хоть не «Дуглас» – «Дакота». Летал-то я только один раз на связном «У-2» и то пассажиром.
Ладно. Отошел от «Доджа», огляделся. Народу во дворе уже больше стало, попросыпались. Кто воду из колодца тащит, кто гуся за шею волочет. А в углу напротив ворот гаврики из местного гарнизона мечами машут. Одни деревянными, а другие, что постарше, настоящими, стальными. Да так, что треск и лязг на весь двор.
И тут Кара из-за спины ехидно так спрашивает.
– Не хочешь, – говорит, – и здесь мастерство свое показать?
Вот еще, думаю, делать мне больше нечего. Я последний раз с деревянной сабелькой бегал, когда в третьем класса в Чапаева играли. Да и вообще – толку от этих железяк, если их всех одной очередью положить можно?
Я так рыжей и сказал.
– Глупостями, – говорю, – заниматься не люблю и не собираюсь начинать.
А она опять обиделась.
– И что же, – спрашивает, – ты за воин без меча? Так и будешь с одним ножичком ходить?
– Пока мне и ножа вполне хватает, – отвечаю. – А надо будет – я себе оружие добуду, не беспокойся. И вообще, как правильно заметил мой любимый артист Марк Бернес: «Главная деталь любого оружия есть голова его владельца».
Гляжу, а навстречу мне один из двух вчерашних сусликов выходит, светловолосый который, Арчет.
– Что, – спрашивает, – воин, посмотреть пришел?
– Да нет, – отвечаю, – просто мимо проходил.
– Проходил, значит, – усмехается, – ну-ну. А имя у тебя, проходящий мимо нас воин, имеется? Или ты его кому попало не называешь?
– Кому попало не называю, – отвечаю, – а тебе могу назвать. Сергей Малахов. Сергей, через эр.
– Рад познакомиться, – говорит, – Сергей, через эр. А меня – Арчет. Тоже через эр.
– Да я уж вчера запомнил.
Арчет опять улыбнулся.
– Ловко, – говорит, – ты меня вчера кинул.
– Как получилось.
– А вот Олеф, – и на здоровяка кивает, – говорит, что все из-за того, что ты его врасплох застал.
– Очень даже интересно, – говорю. – Он меня, значит, за плечо берет и думает, что я так и буду чуркой стоять. А если в бою ему в брюхе дыру просверлят, тоже будет жаловаться – не предупредили? Дурак он, раз такую чушь мелет, причем больший, чем я о нем до сих пор думал.
Тут этот Олеф набычился весь, грозный вид напустил.
– А ты у нас, – говорит, – великий Мастер, видно. Со спины бить.
Нет, точно, олух полнейший.
– Именно так, – говорю. – Со спины, без предупреждения и чтоб больше не встал. А грудью напролом переть – толку мало. Если, конечно, пули ото лба не отскакивают.
Тут все заржали, а Олеф весь в багровый перекрасился.
– Говорить у нас тут мастеров много. Жаль, в деле мы тебя вчера мало видели. Ты все больше за Карину спину прятался.
Нарывается открытым текстом.
Я на Кару покосился – стоит, небом любуется, носком сапога землю ковыряет, вроде не касается ее все это. А сама уши навострила.
– Ладно, – говорю. – Хоть и не люблю я с детьми дело иметь, да, видно, уж судьба мне сегодня такая выпала – дураков уму-разуму учить. Как тут у вас – ринг огораживают или как?
– У нас просто. – Арчет прямо аж до ушей расплылся – знает, чем дело кончится. – Кто первый пощады запросит – тот и проиграл.
Ну, посмотрим.
Я ремень снял, Арчету отдал. Олеф этот до пояса разоблачился – покрасоваться, видно, решил. Глянул я на него – ну, думаю, ни черта ж себе он бугры наел. К гаубице б его, заряжающим. Там как за день покидаешь снаряды по полста кило да заряды к ним не легче… А он тут ваньку валяет.
Вышел он. Ка-ак размахнулся – только воздух свистнул да волосы у меня дыбом стали. А я и не делал ничего, просто в сторонку отошел, за руку его взял и самую малость подтолкнул. Он и растянулся. Вскочил красный, грязь по роже размазывает – и снова на меня. Ну, я опять в сторону отошел и подножку ему поставил – он опять носом траншею прокопал.
А дружки его вокруг хохочут – за бока держатся.
Тут он и в самом деле разозлился. Кидаться больше не стал, лапы растопырил и двинулся. Я его за запястье перехватил, крутанул через бедро – ох и тяжелый же, зараза, – и руку заломил. Он взвыл, дернулся – а фиг тебе, я этот захват отработал – не вырвешься.
– Сдаешься?
Сопит. Я нажим усилил – ни звука. Ладно, хоть так. Пощады не просит – это тоже кой-чего стоит.
– Ладно, – говорю, – живи. Ума наберешься – тогда еще раз придешь. А пока гуляй.
Он вскочил, дико на меня глянул – и припустил так, что только пятки засверкали.
1 2 3 4 5 6 7 8