Такой марш-бросок выдал – любо-дорого. А что? Мешка за спиной нет, автомат тоже к земле не тянет, только и успевай ноги подставлять.
Отмахал я так еще пяток верст, чувствую – притомился. Но вроде оторвался, лая не слышно. Вообще ничего не слышно.
И только сейчас я соображать начал – странный какой-то лес. Обычно, когда по лесу идешь, нет-нет да и цвикнет птаха какая. Даже когда ломишься напролом, словно лось раненый, звук какой-то всегда есть. А тут даже ветра в кронах нет. Нехорошая тишина. Мертвая.
На фронте такая тишь только перед большим боем бывает.
У меня от этой тишины сразу мурашки по спине забегали. Пакостное ощущение – идешь и не знаешь, где тебе на голову кирпич свалится. А то и чего похуже.
Деревья тоже непонятные какие-то. Ни берез, ни сосен – вроде бы дерево как дерево, а что за дерево – леший знает. Первый раз такие вижу.
И погода странная. Лето сейчас, тепло, а солнца не видно. Но муторность на душе такая, словно в самую распоследнюю осеннюю распутицу весь артполк на горбу тащишь.
Одно ясно – на Украину это не похоже. Тогда где я?
Я щетину поскреб – нет щетины. Как вчера вечером перед выходом побрились – вот за сутки и отросло. Хотя – если сразу с того болотца на аэродром и в самолет – запросто могли за пару часов к черту на кулички уволочь. Вот и гадай теперь, старший сержант, куда тебя занесло.
Румыния? Польша? Югославия? Венгрия? Черт его знает. Может, даже и Германия.
А потом я на деревню вышел.
Деревня как деревня. Домов тридцать в ней. Было. По одной стороне улицы дома целехонькие, а с другой – печки черные да головешки.
Ну, этого-то добра я навидался предостаточно. Даже удивился – чего ж они половину-то деревни целой оставили. Спугнули их, что ли? Кто? Неужто и в этих краях партизаны водятся?
Домики, правда, тоже незнакомые. Не избы деревянные и не хаты – у хохлов, я заметил, самая последняя мазанка обязательно в белый выкрашена. А тут – серый.
Гляжу я на эту деревню – и чувствую, как на загривке волосы потихоньку шевелиться начинают. Ой, думаю, товарищи родные, что-то здесь глубоко не так.
Сколько мы мимо таких вот деревень сожженных ходили – никогда такого не было. Ну, поначалу, конечно, за глотку брало, и такая злоба кипела – попадитесь, гады, только. А потом притерпелись. Тем паче – не «языков» же нам резать.
А тут – как будто то зло, которое здесь разгулялось, никуда не ушло, а прилегло в сторонке и дремлет, до времени.
И комок к горлу подступает, мерзкий, как немецкий паучий шрифт.
Ну, к предчувствиям в нашем деле прислушиваться, конечно, надо, но только одним ухом. А то можно и вовсе за линию фронта не ходить. Ой, робяты, чегой-то у меня сегодни прядчувствия нехорошая, да и встал я не с того лаптя. Может, не пойдем за «языком»?
Что на такое капитан ответит? Правильно. Хорошо, если только матом обложит.
В общем, скатал я все эти страхи и запихнул поглубже. А потом поднялся и пошел.
Жгли эту деревню с год назад. Народ, видать, к лесу бросился – да где уж там. Может, кто и смылся, да только вряд ли.
И тут я такое увидел – чуть посреди улицы не сел. Скелет мне попался, здоровый, метра два в нем было. Вроде бы скелет как скелет, а нет. Челюсть у черепа вперед выпирает, а на челюсти той клыки. Как у бульдога.
Ни черта себе, думаю, это что ж за урод такой? Может, он эти клыки себе специально вставил, народ пугать? Да вроде на липовые не похожи.
Одно ясно – без психов из замка тут явно не обошлось.
Поискал – точно. Еще два костяка лежат, оба под два метра и оба клыками скалятся. Прямо зоопарк какой-то.
Ну не иначе господа немцы новую породу выводят. Самых что ни на есть истинных арийцев. Рогов только не хватает для комплекта.
И еще странность – ни одного следа от пули. Мечами они что ли, своими работали? С этих станется.
Покрутился я, осмотрелся – нет, думаю, надо мне от этого замка подальше двигать. По прямой. Здесь, в округе мертвая зона, по всему видать. А подальше от этих страхов, глядишь, кто живой и сыщется.
Да и время уже за полдень перевалило. Солнца, правда, так и нет, но нутром чую.
Иду а сам размышляю – что ж это тут за ерунда творится? Вопросов куча, да и ответов немало. Только вот ответы эти к вопросам не подходят, по калибру не совпадают.
Ладно. Мне бы только до рации добраться – а там хоть трава не расти.
За деревушкой лес недолго был. Редеть стал, холмы пошли кустарником заросшие, и пустоши. Хоть и не хотелось мне на открытое место соваться, а что делать?
Тут-то я Кару и повстречал.
Мне еще повезло, что как раз ветерок в мою сторону дул. Хилый, правда, но хватило. Чую – запах какой-то новый повеял – и, не раздумывая, в кусты. Сижу, воздух нюхаю.
Мне в этом отношении повезло. До воины курить так и не начал, а уж в разведке и дымоходов быстро отучали Ну а раз нос не испорчен – натаскаться можно. Немецкий одеколон, например, я за полсотни метров запросто унюхаю.
С этим одеколоном забавная история однажды вышла. Приволок я как-то с задания флакон духов, хороших французских, «Paris» на этикетке намалевано. Ну я-то не девка, мне они без надобности, махнулся с шифровальщиком из штаба корпуса на часы. Тоже хорошие, швейцарские, водонепроницаемые, циферблат ночью светится. А этот дурак нет чтобы связистке какой презент поднести, сам ими надушился и ходит – благоухает. Разведотдел весь со смеху попадал – духи-то женские.
Так вот, сижу я, значит, в кустиках и чую – конем пахнет. Конским потом. Жутко въедливая штука этот пот. А где конь – там и человек недалеко.
Главное, лощинка эта уж больно для засады место подходящее. По бокам холмы крутые – пока по склону вскарабкаешься, три раза свалишься. А сама лощинка ровная, гладкая, и валуны на той стороне. Вот в теx валунах с пулеметом обосноваться – милое дело. Пока скумекают, что к чему, пока развернутся да назад выберутся, полроты запросто положить можно.
Ну, я-то в любом случае по этой лощинке ломиться бы не стал. По открытым местам шляться – дураков нынче нет, а кто были – давно в земле лежат. Час убил, обошел это дело по кругу, последние двести метров на брюхе прополз так, что ни одна травинка не шелохнулась, в общем, вышел в тыл, вижу – сидит. И кто? – девка!
Пристроилась, значит, за валунами, лук поперек колен, колчан рядом стоит. Одежда на ней кожаная, в обтяжку, только не черная, а светло-коричневая. А поверх кожи сетка кольчужная дырявая. И главное, волосы рыжие, как огонь. Лица, жаль, не видно.
Ну, я к ней со спины подобрался поближе – и ка-ак прыгну! Покатились мы по земле, лук в одну сторону, стрелы в другую, я только ее на прием собрался взять, а она меня сама как хрястнет оземь – сразу все свои кости вспомнил, даже те, о которых и не знал до сих пор.
Вскочил, а она нож держит. Охотничий, раза в два побольше моей финки будет. Ну, размеры – это, положим, не так уж важно, но и держит она его ловко, видно, что не впервой хватается.
И… до чего на рысь похожа – лицо круглое, глаза зеленые, огромные и шипит.
Я для-пробы пару выпадов сделал – ох, чувствую, серьезно повозиться придется. Девчонку явно кто-то понимающий натаскивал. С такой ухо надо востро держать, если не хочешь без уха остаться.
В принципе, я с пяти шагов в горло десять из десяти попадаю. Или в дыру можно, как раз у нее над правой грудью в кольчужке прореха. Ну, так «языка» убить тоже умельцев хватает, ты попробуй его живым и целым приволочь!
Так что я еще пару раз ей ножиком перед личиком помахал – а потом взял, да и выронил его. Она за ним глазами – зырк, а я ее за руку и второй раз не сплоховал. Вывернул, выкрутил, а левой за горло перехватил и придушил легонько, для надежности. Пускай, думаю, полежит, остынет малость.
Огляделся, ножики подобрал, поискал веревку какую, ничего, понятно, не нашел, пришлось собственный ремень пожертвовать. Стянул ей руки за спиной, поднял за шиворот и встряхнул.
Ох, огонь-девка. Так глазищами сверкнула – думал, сейчас глотку бросится зубами рвать.
– Звать-то тебя как? – спрашиваю.
Вместо ответа она меня попыталась сапогом достать. Я уклонился, подсечку провел – обратно шлепнулась.
– Тебе что, – говорю, – на земле поваляться охота? Так ведь, знаешь, и застудиться недолго.
Тут она как завизжит:
– Можешь делать со мной что хочешь, проклятый, не единого звука не издам.
– Тю, – говорю, – еще одна Зоя Космодемьянская выискалась. И с чего это ты, рыжая, взяла, что я тебе враг? И потом, если молчать собираешься, зачем на всю округу визжишь? Мне, между прочим, шум нужен еще меньше, чем тебе.
Молчит. Ну, точно, решила в героев-подпольщиков поиграть. В героинь.
Вдруг слышу – топот за спиной. Оборачиваюсь – конь. Словно из-под земли выскочил, секунду назад ею здесь не было, и на тебе, стоит, морда гнедая, и подозрительно как-то на меня косится.
– Твоя лошадь? – спрашиваю. Молчит.
И тут меня словно ударило – я ж ее по-русски допрашиваю!
– Русский откуда знаешь?
Молчит.
Ладно, думаю, подожди. Я с тобой еще побеседую, в более, как говорит старший лейтенант Светлов, приватной обстановке. А пока мне сильно охота куда-нибудь подальше убраться. Очень уж этот замок мне на нервы действует.
Подошел я к коняге, осторожно так, бочком, поймал повод – конь на меня фыркнул, но вырываться не стал.
Вообще-то я лошадей обычно стороной обхожу. Человек я по натуре городской, мне больше железного коня подавай – тут уж я любую развалюху так отлажу, быстрее «Опель-Адмирала» побежит. Было бы только время да инструменты. А с коняками у меня пакт о ненападении – я их не кусаю, а они меня. Ну да ничего, все ж четыре чужие лучше, чем две свои.
Взгромоздился я кое-как в седло и попытался трофей свой наверх за плечи затащить. Только вытянул – а она мне как врежет плечом. Я с коня кувырком и затылком об камень приложился – только искры в глазах засверкали.
Когда очнулся, первое время сориентироваться никак не мог. Кругом темно, голова раскалывается, спасу нет, не иначе прикладом врезали, желудок на тошноту тянет, а все вокруг покачивается плавно, и звуки непонятные – цок-цок. Тут в глазах маленько прояснилось, и увидел я, что свисаю с крупа той самой гнедой твари, с которой меня так хорошо запустили. Ноги с одной стороны ремнем стянуты, похоже, моим собственным, а руки с головой, понятно, с другой. Руки в запястьях бечевой какой-то замотаны. Ну, я дергаться зря не стал, как висел, так и вишу, а сам потихоньку узел на вкус пробую. Вроде поддается, но хреново – больно туго затянут.
Тут как раз копыта коня по деревянному мосту процокали, и въехали мы в какой-то двор. Только я попытался голову приподнять, и в этот момент меня вниз спихнули.
Черт! Приземлился я на связанные руки, перекатился через голову и угодил ногами в кучу гнилой соломы. И при этом еще успел засечь сарай какой-то – похоже, конюшню – с воротами нараспашку, а рядом с тем сараем – новенький «Додж» три четверти.
Ну, ничего. Я с этой рыжей стервой еще посчитаюсь.
Поднялся, ремень с ног стянул, огляделся – непонятно, что за место. Дворик небольшой, но и не сказать, чтобы сильно маленький. Грязный. По углам пяток человек копошится. Одежка на них – не совсем рванье, но тоже непонятная какая-то. Дерюга, не дерюга, черт ее знает. А стены вокруг высокие, каменные. Хорошие стены. «Сорокапяткой» не возьмешь.
– Олеф, Арчет!
Гляжу – два суслика работу бросили и ко мне приближаются. Один светловолосый, лет тридцати, ладный такой, ухватистый, а второй моложе, но вымахал – два на полтора, грудь надул, как протектор от «студера», но что-то у него на роже такое проскользнуло, что я сразу просек – слабак! На обоих безрукавки кольчужные и мечи у пояса, я уже даже и удивляться особо не стал.
Выстроилась эта парочка у меня по бокам почетным конвоем, за плечи уцепилась. Причем блондин спокойно так взял, но цепко, а здоровяк гимнастерку в жменю загреб и стоит, довольный. Олух натуральный – его на любой прием взять можно, а он и не скумекает ничего, пока собственной железякой башку не смахнут.
Рыжая с коня соскочила, прошлась передо мной, прямо как офицер перед строем, и вдруг ка-ак вмажет мне с размаху по зубам – только моргнуть успел.
Потрогал языком зубы – вроде не шатаются. А вот губу наверняка рассадила. Рукой попробовал – ну, точно, кровь.
Я усмехнулся, криво, правда, и говорю, как капитан:
– Связанных пленных бить – много храбрости не нужно.
Рыжую аж перекосило.
– Ах ты…
Тут уж за меня светловолосый вступился.
– В самом деле, Кара, – говорит, – чего это ты так на него?
Кара, значит. Ладно, запомню.
– А ты не лезь не в свое дело, Арчет. Я тут хозяйка.
И тут я гляжу – через двор мужик идет. Вроде бы местный – портки на нем серые, куртка кожаная, меч опять же. Дрова тащит. А на ногах – кирзачи стоптанные. Уж наши-то солдатские кирзачи я за километр различу.
Ну я и заорал:
– Стоять! Напра-во! Кругом!
Мужик дрова выронил, развернулся, форму мою увидал – и замер с раззявленной пастью.
– Е-мое, – говорит, – никак наш.
Кара тоже обернулась.
– Троф, ты его знаешь?
Троф? Трофим, что ли?
– Нет, но… форма на нем наша, советская. Да свой он, ребята, что я, наших не знаю?
Пока они уши развесили, я руки к лицу прижал, как будто кровь из губы остановить пытаюсь, а сам узел грызу. Он и поддался. Я Арчета за запястье ухватил, на каблуке крутанулся, и полетела эта парочка вверх тормашками. Рыжая только поворачиваться начала, а я уже у нее за спиной и ее собственный нож к горлу приставил.
– Давай к машине, быстро, – и мужику ору: – Бензин в баке есть?
А мужик от меня шарахнулся.
– Ты, это, парень, – говорит, – брось нож. И девушку отпусти. А то худо будет.
Да уж, думаю, куда хуже-то? Опять одни психи кругом.
– Значит, так, – говорю. – Ключ в машину, бензина чтоб полный бак и автомат. А не то… – и ножом рыжей подбородок приподнял. – Точно худо будет.
А Трофим куда-то за спину мне пялится.
– Не стреляйте, – руками машет, – не вздумайте стрелять!
Я рыжую развернул, а там уже народишко высыпал, и трое уже навострились луки натягивать.
– А ну положь наземь! – кричу. – Кому сказал! Подчинились.
Неохотно, но подчинились. Это приятно, прямо душу греет. Глядишь, может еще и поживем.
1 2 3 4 5 6 7 8