Она сидела напротив мужа за широким столом из плодового дерева, служившим им письменным, и вспоминала годы, проведенные в Крепости Богини, когда ее вызывали к начальству, чтобы устроить головомойку за какой-нибудь проступок. Между Роханом и Андраде было явное семейное сходство; сейчас, когда на лице Рохана застыло суровое выражение, это сходство стало еще более заметным.
Аккуратные стопки писем, чистых пергаментов, письменные принадлежности и прочие атрибуты, свидетельствовавшие о пугающе огромной переписке, были отодвинуты в сторону, чтобы освободить место для тарелок с едой, к которой никто из них и не притронулся. У правого локтя Рохана стояла конторка из резного дерева, подаренная им братом Сьонед, принцем Давви Сирским. На ней лежал чудовищно толстый том свода законов и прецедентов, переплет тенный в слегка переливавшуюся зелено-бронзовую драконью кожу. На противоположной стороне стола стоял деревянный ларец с различными печатями: одна пара была предназначена для их личных писем, другая для более официальной переписки. Кроме того, там лежала большая — величиной с ладонь Сьонед — гербовая печать С изображением дракона; ее прикладывали только к висевшему на зеленых ленточках куску голубого воска, которым снабжались все декреты верховного принца. Две стены были до потолка уставлены полками с книгами, тщательно расположенными по тематическому признаку; к отделу геологии и металлургии сиротливо притулилась забытая стремянка. Дверь, над которой также нависали книжные полки, была прорублена в самом углу, а большинство третьей стены занимал гобелен с вытканной на нем географической картой. Врывавшийся в открытые окна летний ветерок слегка раскачивал плотные шелковые и шерстяные шторы.
Сьонед любила эту комнату. Именно здесь в ее первое лето в Стронгхолде (еще до того, как Сьонед стала женой Рохана) Уриваль — возможно, себе на беду — научил девушку секретам ремесла фарадимов. Здесь она изучила законы Пустыни и основы права, которое так высоко ценил ее муж. А потом она провела здесь двадцать один год, работая бок о бок с мужем, управляя принадлежавшими им землями и обсуждая планы будущего устройства государства, которое они хотели передать сыну. Но сейчас Сьонед» чувствовавшая свою вину, мечтала оказаться где-нибудь подальше отсюда, лишь бы не сидеть напротив Рохана, холодные голубые глаза которого смотрели на нее столь угрюмо, что ей хотелось сжаться в комочек, как ребенку, застигнутому на месте преступления. Она хранила безмолвие, понимая, что в этот миг Рохан был не ее мужем, но верховным принцем, а она — его «Гонцом Солнца».
— Дракон, — только и сказал он.
Сьонед кивнула, решившись вытерпеть все, лишь бы перед ней снова сидел ее Рохан. Она рассказала о случившемся начиная с того момента, когда с ней связался Меат, и закончила словами:
— Мы всегда подозревали, что драконы обладают развитым интеллектом. Но если я права и у них есть спектры, которые могут воспринимать фарадимы, то эти создания еще более разумны, чем мы думали.
— Так почему же этого никогда не случалось раньше? Фарадимы, сплетающие солнечные лучи, и драконы, шныряющие взад и вперед, живут бок о бок Богиня знает сколько лет, но по какой причине никто до сих пор не «налетел на дракона», как ты выражаешься?
— Может, кто-нибудь и налетал, но просто не понимал этого. А может, я кругом неправа. Однако клянусь, милорд, я чувствовала это. Я прикасалась к спектру и ощущала крылья, и Мааркен тоже. К тому времени Поль и Тобин уже вернулись сюда и были в безопасности, так что они не могут подтвердить случившееся. Но Мааркен может.
Рохан положил руки на стол. Как и Сьонед, он носил только одно кольцо — отцовский топаз. Несколько лет назад его оправили ободком из мелких изумрудов, что было данью цвету глаз жены. Руки были тонкие, но сильные, на длинных пальцах виднелись боевые шрамы; эти руки умели с легкостью усмирять самых норовистых лошадей, ласкать жену бережнее, чем дуновение едва заметного ветерка, и безукоризненно владеть смертоносным мечом или ножом. Это были руки рыцаря, принца и поэта, и не было секунды, когда бы Сьонед не жаждала их прикосновения.
Прошло много времени, прежде чем Рохан заговорил снова, сжав кулаки с такой силой, что на загорелой коже проступили белые пятна костяшек.
— Ты могла бы сделать это еще раз? Прикоснуться к дракону?
Испуганная Сьонед спросила первое, что пришло в голову:
— Зачем?
— Сам не знаю. Так смогла бы?
Она надолго задумалась, а затем покачала головой.
— Как бы я узнала, кого следует искать? Никто до сих пор не запоминал цвета драконов. Только сам обладатель этих цветов может различить их спектр и интенсивность, благодаря чему и осуществляется связь.
— Я помню, как Андраде объясняла мне эти вещи, когда я был маленьким, — задумчиво сказал он. — Люди похожи на витражи из цветного стекла, каждый из которых неповторим. Люди обладают цветами, к которым можно притронуться и сплести их с проникающим в окно солнечным лучом, который понесет эти цвета по воздуху. Сьонед, если у драконов тоже есть цвета и мы могли бы научиться распознавать их, сумели бы мы… я не знаю… как-нибудь разговаривать с ними или видеть их глазами? Скоро они вернутся в Пустыню на брачный сезон.
— Не думаю, милорд, что это было бы по-настоящему опасно… но страшновато. — Она несмело улыбнулась, — Ты ведь всегда любил их. Я попробую прикоснуться к одному из драконов. Ради тебя.
Он пожал плечами.
— Просто другие знают их хуже, чем я. Сьонед минутку подумала и нахмурилась.
— Ты никогда не причинял им вреда, а другие только этим и занимались. Боевые драконы… Если такая возможность существует, кто-нибудь обязательно до этого додумается. О Богиня, почему любое открытие непременно должно служить убийству?
Он с улыбкой выдержал ее взгляд; принц снова стал ее Роханом.
— Отец хотел, чтобы я женился, как все остальные принцы. Он не знал, что Андраде уже нашла мне принцессу.
— Если я научилась быть ею, то только благодаря тебе, любимый. Я попытаюсь прикоснуться к дракону, потому что люблю тебя. Но не жди слишком многого…
— Я жду от тебя всего, и еще ни разу не разочаровался. — Он поглядел в окно, пытаясь понять, который час. — Сегодня утром Фейлин тоже хочет поговорить о драконах. Ты видела, каким количеством пергаментов она вооружилась? У Фейлин накопилось больше фактов и наблюдений, чем у кого-либо на континенте, но она хорошо владеет материалом.
— Сначала поешь как следует, — предложила Сьонед, жестом указывая на нетронутую еду. — Сам знаешь, когда вы начинаете спорить о драконах, то забываете обо всем на свете, включая собственные желудки.
— А я думал, ты согласна с Тобин, что я обзавелся брюшком.
Она рассмеялась и бросила в него болотным яблоком.
— Каждому бы такое брюшко, милорд! Талия у тебя не шире, чем у Мааркена. Так что молчи и ешь!
Поль и Фейлин ждали в верхней приемной. С ними была дочь Фейлин и Вальвиса Сьонелл. Леди Ремагевская поздоровалась и с улыбкой сказала:
— Остальные, включая Вальвиса и Чейна, отправились погулять, или, как выражается Чейн, «инспектировать лошадей».
— А что же вы не поехали с ними? — спросил Рохан у детей, гладя Сьонелл по кудрявой рыжей голове.
— Леди Фейлин сказала, что вы будете рассказывать о драконах. Можно мне остаться и послушать?
— Конечно, можно. А как ты, Сьонелл?
Одиннадцатилетняя девочка, названная в честь Сьонед, была толстенькой и розовой копией своей матери: у нее были те же темно-рыжие волосы и то же треугольное личико. От Вальвиса ей достались одни опушенные густыми черными ресницами ослепительно голубые глаза, над которыми изгибались не менее черные брови. И улыбка у девочки была отцовская, полная чудесного беззаботного веселья.
— Мне нравятся драконы, милорд. И эта комната тоже. Она самая лучшая во всем Стронгхолде. Летняя комната.
— Ну, значит, так мы ее и назовем, — сказала Сьонед. — Сегодня же днем скажу сенешалю, что леди Сьонелл назвала эту комнату Летней в честь висящего здесь гобелена. И отныне она так и будет называться. — Принцесса увидела лукавые глаза Рохана и подмигнула в ответ: оба знали, что Сьонелл сохнет по Полю. Малышка бросила на юного принца ликующий взгляд, но Поль предпочел его не заметить. Сьонед едва скрыла улыбку.
Они расположились на ковре, и Фейлин тут же принялась раскладывать чудовищное количество таблиц, карт и перечней. Лекция началась с результатов ежегодной переписи драконов.
— Согласно наиболее достоверным отчетам, общее количество драконов достигает ста шестидесяти, в том числе тринадцать производителей и пятьдесят пять взрослых самок. Остальные — трехлетки, которые в этом году не будут принимать участия в брачных играх. Как видно из графика, милорд, популяция поддерживается на вполне приемлемом уровне. Естественная убыль в результате смерти от старости, болезней и несчастных случаев уменьшит ее примерно до ста пятидесяти; следовательно, после появления потомства их число достигнет приблизительно трехсот особей.
— Почему трехсот, а не четырехсот? — перебил Рохан. — От пятидесяти пяти самок…
— Но есть только сорок три пригодных пещеры, — сказала Фейлин. — В этом вся проблема.
Поль насупился.
— А что случится с теми, кто не сможет отложить яйца?
— Они умрут, — лаконично ответила Сьонелл. То, что девочка знала о драконах больше его, заставило Поля слегка смутиться, но Сьонелл не обратила на это внимания и продолжила, — В прошлый раз умерло восемь самок. Мы потеряли не только дракончиков, которые должны были вылупиться в тот год, но и тех, кого эти самки могли произвести на свет за всю свою жизнь.
— Но если популяция остаётся постоянной, то что за беда? — спросил юный принц.
— А если Великий Мор повторится?
— Вернемся к пещерам, — недовольно проворчала Фейлин. — До тех пор, пока их будет недостаточно, потеря лишних самок неизбежна. Поль прав, популяция взрослых драконов остается относительно постоянной, но она не сможет превысить верхнюю границу в триста голов из-за отсутствия подходящих пещер. Я не смогу вздохнуть спокойно, пока она не составит по крайней мере пяти сотен половозрелых драконов; желательно больше.
— Фейлин, а нет ли где-нибудь пещер, в которые мы могли бы заманить их? — спросила Сьонед.
— В Вереше слишком холодно, и яйца не успеют прогреться до нужной температуры. А южнее Ривенрока вообще нет никаких пещер.
— Ривенрок… — эхом повторил Рохан. — Там полно пещер, отличных пещер. Фейлин, нет ли какого-нибудь способа заставить их вернуться туда?
— Мне очень жаль, милорд. — Она покачала головой. — Заросли биттерсвита, которым питаются драконы в период спаривания, там гуще, чем где бы то ни было. Пещеры, как вы сами сказали, идеальные. Насколько я знаю, там вывелось около тысячи поколений. И тем не менее они даже не пролетают над этим местом.
— Мама, я не понимаю, — пожаловалась Сьонелл. — Я знаю, что во время чумы там умерло много драконов, но те, кто помнил об этом, давно умерли от старости, правда? Так откуда же молодые знают, что Ривенрока нужно избегать?
— Думаю, они намного умнее, чем мы можем себе представить, — задумчиво откликнулась Сьонед, вспоминая о сверкающих цветах, к которым ей удалось на мгновение прикоснуться. — Если они умеют общаться друг с другом не так, как обычные животные, то старшие драконы вполне могут убедить младших держаться подальше от мест массовой гибели. Хотя возможна и другая гипотеза: поскольку старшие никогда не показывали им этих пещер, младшие просто не знают об их существовании…
Она поймала взгляд Рохана, полный напряженного интереса. Принц ничего не сказал, но Сьонед и без того знала его мысли. Если бы она как-то сумела связаться с драконами с помощью солнечного света, появилась бы возможность уговорить их вернуться в удобные пещеры Ривенрока, что позволило бы резко увеличить численность драконов.
Заметив взгляд, которым обменялись родители, Поль спросил:
— Отец, у тебя есть идея, как заставить их вернуться?
— Я дорого дал бы за то, чтобы она оказалась правильной, — улыбнулся Рохан. — Фейлин, так сколько дракончиков мы можем получить в этом году?
— Если повезет, то около ста пятидесяти. Кстати, Сьонед, ты ошибаешься, если считаешь, что старшие драконы показывают пещеры младшим. Пару лет назад в Скайбоуле разрушилось несколько пещер, и драконы разыскивали что-нибудь подходящее по всей Пустыне. Так вот, в сторону Ривенрока они даже не летали. Поэтому я и сделала вывод, что они прекрасно знают это место.
— Не хочу, чтобы старые самцы убивали друг друга, — с несчастным видом сказала Сьонелл. — Очень страшно смотреть на умирающего дракона.
— Это закон природы: выживает сильнейший, — сообщил ей Поль. — Но если бы всем самкам хватало пещер, то выживал бы и слабейший.
— Это верно, — сказал Рохан. — Но леди Фейлин тоже права. Сначала нужно создать популяцию достаточно крупную, чтобы ей не угрожала опасность исчезновения. А когда она достигнет этой точки, начнет действовать закон «выживает сильнейший», ибо он уже не сможет подвергнуть риску существование популяции.
— В точности как принцы, — откликнулся Поль. — Все пытались убить друг друга, борясь за лучшие земли. Пока ты, отец, не показал им, кто является сильнейшим, — гордо добавил он, и Рохан нахмурился. — Потому что сильнейший устанавливает свои законы, правда, отец? Соотношение воинских сил может меняться, а закон остается законом. — Он исподтишка посмотрел на Сьонелл, пытаясь понять, произвела ли на девочку впечатление мудрость принца, и когда малышка степенно кивнула, Сьонед подавила еще одну улыбку.
Фейлин заметила реакцию обеих, но, встретив взгляд Сьонед, не стала скрывать усмешку.
— Моя специальность драконы, а не политика, — заявила она, собирая свои пергаменты. — Я оставлю их вам для изучения, милорд. Сьонелл, ты не против, если мы присоединимся к отцу и брату и возьмем с собой нового пони, которого ты хотела показать лорду Чейналю?
— Да, мама. Поль, пожалуйста, пойдем посмотрим на моего пони!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88