Лифарч пал ниц перед мейгой.
— Наиблистательная Мать эльфов, чародейка пришла, дабы исполнить вашу волю.
— Иди сюда, женщина-чародейка, — приказала мейга, хмурясь. — Ты должна помочь мне.
Когда Сина подошла, мейга встала, и эльфы затихли в ожидании.
— Обычно, — начала мейга, и ее голос долетел до самых дальних уголков переполненного зала, — обычно мы возвращаемся с ежегодного празднования Гаркинского Мира, чтобы сообщить вам, что все благополучно. Сегодня все тоже благополучно, но у нас возникли кое-какие трудности. Камень поднялся. Высоко в воздух. Я видела это собственными глазами. Власть Закона неоспорима.
Собравшиеся вежливо поаплодировали, энергично кивая друг другу.
— Но, как я сказала, возникли трудности. Произошла неприятность с Камнем. Все это вам объяснит госпожа Сина, замечательная чародейка. — Мейга улыбнулась, махнула Сине рукой и села под гром рукоплесканий.
Вздрогнув, Сина повернулась к собранию:
— Э… в общем, Камень разбился. Он разбился, когда опускался на землю. Упал на самом деле. Он выскользнул из наших мыслей.
Зал хором испуганно вскрикнул. Вспоминая о своем долге чародейки, Сина подняла руки и, когда шум утих, добавила:
— Ничего не существует вне Закона. Вам нечего бояться.
— Но если мы живем по Закону, госпожа, — спросил стоящий рядом Лифарч, — почему такое произошло?
— Это тоже Закон, — попыталась объяснить Сина. — Все имеет свое начало и конец.
— Это Мати, — сказал голос из собрания. — Мати нарушил Закон. Все из-за него!
— Замолчите! — Мейга встала, лицо ее покраснело, на виске забилась жилка. — Замолчите! Вы слушали, что сказала чародейка. Беспокоиться не о чем. Совет распущен, начинайте празднование возвращения вашей мейги. Немедленно!
Сина видела, что зал в нерешительности замер.
— Немедленно! — повторила мейга.
Эльфы разбежались по своим местам. Музыканты подняли инструменты и заиграли. Лифарч низко поклонился, предложил мейге руку. Двери зала распахнулись, шествие началось. Впереди шла мейга в сопровождении своего изящного кавалера с одной стороны и Фейдрин — с другой. Казалось, мегинетта скользит по воздуху, не касаясь земли. Следом за ними тронулись с места Сина с Финном Даргой и Фир Дан.
— Вы сослужите мейге хорошую службу, госпожа, — пробормотала Фир Дан.
— По крайней мере Руф здесь поправится, — ответила Сина.
— Еще одной эльфийской песни я не вынесу, — прошептал Финн жене. — Хоть бы дождь пошел!
Но их встретило безоблачное полночное небо. Звезды сияли меж голых ветвей деревьев, но их блеск затмевала полная луна, которая висела над Гаркинским лесом, заливая все вокруг серебряным светом. Воздух был холодный. Сина продрогла и плотнее завернулась в плащ. Она снова ощутила еле слышную тревогу, которая ночью мешала ей спать.
Все эльфы собрались на поляне перед дворцом. Они образовали большой круг, королева встала посередине и простерла руки к своим подданным. Эльфы протянули руки к ней.
— Смотрите! Луна взошла! — выкликнула мейга.
— Взошла и одарила нас своей мудростью! — хором подхватили эльфы
— Год прошел! Двенадцать лун охраняли нас, защищали нас от врагов!
По знаку мейги Лифарч и мужья вышли в середину круга. Лифарч запел красивым, чистым тенором:
— Я пою о королевском доме эльфов, о могущественной семье мейги Торжествующей!
Мужья подхватывали рефрен, выстраивая голосами необычные аккорды, затем меняли ритм и начинали следующий запев.
Лифарч пел о заре эпохи эльфов. Бессчетные тысячелетия назад Первая мейга ступила на землю. Она была дочерью Брианды и Лафа — Земли и Неба. Земля обрадовалась дочери и вырастила для нее деревья, траву, цветы и всякую живность, чтобы у Первой мейги были еда и забавы. Отец оберегал ее, светя одним своим огромным глазом, чтобы ей было светло днем. Он плакал о том, что может послать только свой ущербный глаз, луну, чтобы дочери было светло ночью. Вот так первыми дарами Первой мейге стали все растения и твари земные, солнце с луной и живительный дождь, рожденный из утраты и печали, но питающий все живое.
Лифарч пел о золотых годах изобилия и о том, как Первой мейге стало одиноко в ее совершенном мире. Сжалившись, мать сотворила для нее Первого мужа. Первая мейга полюбила его и была счастлива. Тогда Брианда сотворила всех остальных мужей, и Первая мейга стала еще счастливее. От них и пошло все племя эльфов.
Но Первый муж, честный и верный, был тем не менее легкомысленным. Как-то зимним днем, когда Первая мейга сидела в сторонке и придумывала разные музыкальные инструменты, Первый муж показал Первому сыну, как играть в снежки. Сын был своеволен. Не слушая замечаний матери, он поднял камень и бросил его. Камень пролетел по воздуху и угодил в арфу, над которой трудилась Первая мейга. Арфа раскололась, щепки вонзились в руку Первой мейги, капли крови упали на заснеженную землю. И везде, где бы кровь Первой мейги ни коснулась земли, она превращалась в золото. Рассерженная тем, что натворил Первый сын, Брианда изгнала его навсегда.
Сина подавила зевок. Тусклая луна освещала поляну, и лица эльфов в круге светились неясным розовым светом. «Интересно, — размышляла Сина, — сказания всех народов очень похожи, и все они забавны тем, что пытаются наивно, по-детски понять и объяснить тонкости Закона. Каждый говорит одно и то же, но делает свои собственный народ главным в земной истории».
Сина прислушивалась к баритонам мужей, распевающих свою литанию. После этого Лифарч запел о нынешней мейге. Он не делал различия1 между Первой мейгой и ее миниатюрной преемницей. Он пел хвалу ее красоте. Мейга хихикала и прихорашивалась, кокетничала со своими мужьями, которые успевали, распевая, кокетничать в ответ.
Лифарч пел о Первом муже возлюбленной мейги. Красивый, наделенный чудесным голосом, в котором звенели любовь и мужество, он был очень себялюбив. Он не пожелал петь Песни Хвалы и разбил сердце мейги Далло. Сина ощутила волну тревоги, прокатившуюся по поляне. Она прищурилась, чтобы лучше видеть в сгущавшемся мраке ночи.
Потом Лифарч пел о двух сокровищах мейги, Фейдрин и Мати — дочери и сыне, плодах Первого Союза. Слушая, Фейдрин не хихикала и не краснела, как ее мать, но стояла прямая и гордая, устремив взгляд поверх голов собравшихся эльфов. Холодный ветер вздымал ее прозрачное одеяние. Фейдрин — цветок, пел Лифарч, радость для эльфийского сердца. Наделенная врожденным знанием Магии творения, она любит мейгу всем сердцем и не ставит собственных желаний превыше желаний царствующей матери.
Мати — другое дело. Это истинный Первый сын Первого мужа. Когда Первый муж пренебрег мейгой и был навечно изгнан из эльфийских владений, Мати, знатный и красивый, каким и надлежит быть эльфийскому принцу, тоже показал свои своеволие и хитрость. Он счел себя лучше Фейдрин и отказался петь и танцевать для матери. Он потребовал научить его Магии танцев, которую понимала только мейга. Когда ему было отказано, он тайно изучил это искусство сам и начал плести заклинания. Он собрал вокруг себя молодых эльфов, таких же озорников, как он сам, которые вели себя не по-мужски: пили и всю ночь оставались в лесу. Они пели свои песни друг для друга, не для мейги. Но мейга по-прежнему любила сына и не хотела верить, что Мати ополчился против нее. Но прошло время, и чары Мати лишили мейгу здоровья. Чем дальше, тем больше радость королевской власти становилась ей не под силу.
И тогда, поддержанный своими товарищами, Мати созвал общий Совет. Его мать слишком больна, чтобы править, — так заявил он и захватил королевский престол. Мужчина-правитель — это было неслыханно, настолько неслыханно, что в эльфийском языке даже не существовало слова для такого титула. Но он правил общиной почти год. Затем мужья свергли его и его сообщников и прогнали их в Троллевы горы, под страхом смерти запретив возвращаться. Мейга снова правит эльфами и торжествует. Но как и у Первой мейги, сердце Далло ранено, ранено ее сыном.
Эльфы слушали свою собственную историю с каменными лицами. Лишь некоторые перешептывались, время от времени поглядывали на небо. Мейга плакала, слезы градом катились по ее щекам, глаза покраснели, щеки опухли. Она подняла руки над головой и пропела сквозь всхлипывания:
— Я — Дочь Земли и Неба, охраняемая и защищаемая солнцем и луной.
Мужья и все собравшиеся подхватили хором:
— Ты — мейга эльфов, Дочь Земли и Неба. Хвала Щедрости твоей матери! Хвала зоркости твоего отца!
Все эльфы запрокинули головы и устремили взоры на луну. Мгновение стояла тишина, потом раздался чей-то крик:
— Луна умирает!
Сине хватило одного взгляда, чтобы понять, в чем дело. Месяц назад в логове Ур Логги она предсказала затмение. Волнения последних дней и тревога за Ньяла вытеснили это из ее памяти, но вот теперь луна над головой тускнела, принимала болезненно-красноватый оттенок.
В ту же секунду началась паника. Сина воздела руки и закричала, что это просто затмение, что бояться нечего, но удирающие со всех ног эльфы едва не повалили и не растоптали ее. Финн Дарга, спрятавшись за рослой чародейкой, прижал к себе жену. Мейга махала руками, крича:
— Стойте! Стойте! Послушайте меня!
Но кроме мужей, распростершихся перед мейгой, и Фейдрин, все остальное эльфийское население разбежалось по лесу. Внезапная тишина воцарилась на поляне, слышны были лишь негромкие рыдания мейги.
— Пойдемте, мама, пойдемте отсюда. — Сохранившая самообладание Фейдрин взяла мать под руку. Сина и чета пикси пошли за ними. Позади толкались королевские мужья, испуганно поглядывая на черную дыру в небе. Фейдрин подвела мать к трону.
— Конец, — рыдала мейга. — Это конец для всех нас!
— Нет, ваше величество, — убеждала мейгу Сина, наклонившись к. ней. — Луна очень скоро вернется! Это только затмение!
Мейга подняла голову. Ее крошечное заплаканное личико вспыхнуло такой злобой, что Сина вздрогнула.
— Ты знала это? — хрипло спросила мейга. — Ты знала, что Глаз Лафа умрет сегодня, в ночь Приветствия? И ты не сказала мне? Как ты посмела не сказать мне! Как ты посмела унизить меня перед моими подданными и моими гостями-пикси! Ты лгунья, разглагольствующая о Законе!
— Глаз Лафа не умер, — прошептала Фейдрин. — Если чародейка права, он только мигнул.
— Простите меня, ваше величество, — сказала Сина. — Я тревожусь за Ньяла, да еще Камень разбился, и я совсем забыла…
Серебряный голосок мейги зазвенел так пронзительно, что у Сины заболели уши.
— Ты забыла?! Ты погубила меня! Лживая чародейка! Ты сговорилась с королем пикси, чтобы свергнуть меня! Все вон! Все! — закричала она ошарашенным мужьям. — Чума на всех человеческих чародеек! Уберите ее с глаз моих! Чума на пикси! Предатели! Вон!!
Фейдрин склонилась над матерью со стаканом бренди, жестом дав понять Сине, что ей лучше уйти.
Финн Дарга увел оглушенную чародейку из парадного зала, подальше от беснующейся мейги.
— Госпожа Сина, вам нельзя здесь оставаться. Мы уходим немедленно, — твердо сказал он и повернулся к Фир Дан. — Любовь моя, иди уложи вещи, а я проверю припасы. Сина, найдите вашего раненого гнома. Надеюсь, он сможет идти сам, иначе нам придется оставить его в нежных коготках мейги. Если поторопимся, к полудню мы покинем земли эльфов. Я не трус, но не настолько, чтобы еще раз за эту ночь встретиться с мейгой после того, что случилось!
По приказу Финна его помощник побежал будить отряд. Пикси собрались быстро. В полном молчании вышли они за деревянные ворота дворца мейги. Засеребрился край луны и слабо осветил путь.
Руф был не настолько силен, чтобы идти наравне с быстро шагающими пикси. Это стало ясно сразу, как только беглецы вошли в лес. Опираясь на руку Сины, он хрипло и часто дышал, лоб его быстро покрылся испариной. А пикси не по плечу была такая тяжелая ноша, как больной гном. Чувствуя, что ее охватывает паника, Сина попыталась сообразить, как поступил бы в этом положении Фаллон, но в отчаянии поняла, что Фаллон ни за что бы не забыл сообщить Другим о движении небес. Может, вернуться во дворец? Все-таки она чародейка и защищена Магией, что бы там ни говорила мейга.
Вдруг на удивление проворный Финн Дарга споткнулся и с размаху полетел на землю. Что-то заметалось на тропе. Вскоре все выяснилось. Зацепившийся за веревку Финн кипел от злости, а Фир Дан успокаивала испуганного черного с белым пони, привязанного к дереву.
— Кто, спрашивается, привязывает пони посреди леса? — вопрошал Финн, потирая ушибленные коленки.
— Только эльфы, — ответила мужу королева пикси. — Что за странное племя!
Руф, пользуясь остановкой, опустился на землю, пытаясь перевести дух.
— Садитесь на пони, Руф, — приказал вдруг Финн Дарга.
— Он может быть из табуна мейги, — предостерегла Сина. Последователи Новой Веры вечно возмущались тем, что пикси — воры и не уважают частную собственность.
— Она уже изгнала вас за ваше колдовское искусство, — сказала Фир Дан. — Вряд ли наказание за украденную лошадь будет больше.
Пони тихо заржал и тряхнул головой так, будто был согласен.
С помощью пикси Руф забрался на лошадку. Великолепно сложенный пони был таким маленьким, что ноги гнома почти касались земли. Большие пятна на шерсти пони ярко белели под луной, а луна светила все ярче. Резвый и сильный, пони казался ласковым и дружелюбным и понравился Сине. Она назвала его Бихан.
Когда отряд ушел на несколько миль от дворца мейги, Фир Дан запела походную песню. Один за другим голоса остальных пикси присоединились к ее высокому чистому альту. Когда встало солнце, они все еще пели, быстро и легко шагая по лесу. Птичий свист и щебет пересыпали их песню. Бихан бежал рядом с Синой неутомимой рысью, несмотря на тяжелую ношу. Светло-голубые глаза пони горели от волнения, время от времени он добавлял к хору голосов и свое ржание, похожее на смех молодого эльфа.
Глава 24
Преследуемый Недом, Адлером и остальными лордами, Авелаэр мчался по узкой тропе так, как может мчаться только дикий конь. Когда дорога повернула в предгорья, конь уже достаточно далеко оторвался от погони, и Ньял немного придержал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50