Но все понимали, что любые ограничения и приказы теперь ничего не значат. Бобби представлял себе, что воздух вокруг него кишит парящими в пространстве фокусами червокамер, что они роятся возле его лица и лица Кейт.
Бобби знал, что Кейт настроила себя так, чтобы ни на миг не забывать о жестокости червокамеры. Она сказала, что помешать невидимым зевакам глазеть на нее она не в силах, но зато может лишить их удовольствия видеть, как ей больно. Бобби ее хрупкая одинокая фигурка казалась сильнее и этого суда, и мощной богатой корпорации, которая обвиняла Кейт в преступлении.
Но даже она не могла скрыть отчаяния, когда присяжные передали судье вердикт.

– Брось ее, Бобби, – говорил Хайрем, расхаживая вокруг большого стола в кабинете. За витражным стеклом бушевал грозовой ливень, струи били по окну. – Она не принесла тебе ничего, кроме вреда. А теперь она – судимая преступница. Какие тебе еще нужны доказательства? Хватит, Бобби. Освободись от нее. Она тебе не нужна.
– Она считает, что ты ее подставил.
– Ну, это меня не волнует. Во что веришь ты? Вот что для меня имеет значение. Вправду ли ты веришь, что я настолько злобен, что способен подставить возлюбленную собственного сына – что бы я о ней ни думал?
– Не знаю, папа, – равнодушно отозвался Бобби. Он чувствовал себя спокойно, владел собой. Увещевания Хайрема, явно предназначенные для того, чтобы подавить волю сына, его не трогали. – Я уже не знаю, во что я теперь верю.
– А зачем об этом говорить? Почему бы тебе не воспользоваться червокамерой и не устроить мне проверку?
– Я не намерен шпионить за тобой.
Хайрем в упор уставился на сына.
– Если решил докопаться до моей совести – придется тебе копать глубже. В конце концов, речь всего-навсего о перепрограммировании. Черт подери, ее закроют и ключик сотрут. Перепрограммирование – это ерунда.
Бобби покачал головой:
– Только не для Кейт. Она с этим методом много лет боролась. Она этого по-настоящему боится, папа.
– Да брось. Вот ты перепрограммирован – и ничего с тобой не стало.
– А я не знаю, стало или нет. – Бобби поднялся, встал лицом к лицу с отцом. Он чувствовал, что закипает. – Я все ощущал иначе, когда имплантат был включен. И я даже не понимал, как должен себя чувствовать.
– Говоришь совсем как она! – рявкнул Хайрем. – Она перепрограммировала тебя своими разговорчиками и еще кое-чем куда как лучше, чем я – с помощью кусочка силикона. Как ты не понимаешь? О господи… Одно хорошее свойство все-таки было у твоего треклятого имплантата: ты не замечал, что с тобой происходит…
Он умолк и отвел глаза. Бобби холодно проговорил:
– Будет лучше, если ты скажешь, что имеешь в виду.
Хайрем обернулся. Злоба, нетерпение и даже что-то вроде вины сражались в его душе за первенство.
– Задумайся. Твой брат – блестящий физик. Я такими словами просто так не бросаюсь. Возможно, его номинируют на Нобелевскую премию. Что до меня… – Он поднял руки. – Я построил все это из ничего. Тупица этого не смог бы. А ты…
– Хочешь сказать, что все из-за имплантата?
– Я понимал, что есть риск. Творческие способности граничат с депрессивностью. Колоссальные достижения очень часто связаны с маниакальным складом личности. И всякое такое. Но для того, чтобы стать президентом США, больших мозгов не надо, так ведь? Так ведь, а? Так?
И он протянул руку к щеке Бобби, будто собрался ущипнуть его, как ребенка.
Бобби отшатнулся.
– Я помню, ты сто раз, тысячу раз мне это говорил. Просто раньше я не мог понять, к чему это.
– Перестань, Бобби…
– Это сделал ты, да? Ты подставил Кейт. Ты знал, что она невиновна. И ты готов позволить им переворошить ее мозг. Как переворошил мой.
Хайрем немного постоял с поднятыми руками и уронил их.
– Гори все огнем. Возвращайся к ней, если тебе так охота, трахайся с ней до потери пульса. Только ты все равно вернешься ко мне, маленький кусок дерьма. Все. У меня полно работы.
И он уселся за свой письменный стол и прикоснулся к крышке. Засветился встроенный софт-скрин, и на лице Хайрема отразились строчки цифр. Казалось, Бобби перестал существовать для отца.

После того как Кейт отпустили, Бобби повез ее домой.
Как только они вошли, она стала бродить по квартире и машинально закрывать шторы, отгораживаться от яркого солнечного света, погружать комнату в темноту.
Она стащила с себя платье, в котором сидела в зале суда, сняла белье и все бросила в мусоропровод. Довольно долго Бобби лежал в постели в непроницаемой темноте, слушая, как льется вода в душе. Потом Кейт вернулась и забралась под одеяло. Она замерзла так, что вся дрожала, и волосы у нее не успели просохнуть. Она приняла холодный душ. Бобби не стал спрашивать зачем.
Он просто прижимал ее к себе, пока в нее не проникло его тепло.
Наконец она прошептала:
– Надо тебе купить шторы поплотнее.
– Темнота не спрячет тебя от червокамеры.
– Знаю, – отозвалась она. – И знаю, что прямо сейчас нас подслушивают – каждое слово. Но мы не должны им помогать. Невыносимо. Хайрем одолел меня, Бобби. А теперь он меня сломает.
«Как сломал меня», – подумал Бобби, а вслух сказал:
– Хотя бы тебя не лишили свободы. Хотя бы мы есть друг у друга.
Кейт стукнула его кулаком в грудь – довольно чувствительно.
– В этом все и дело! Не понимаешь? У тебя не будет меня. Потому что к тому времени, как они все закончат, меня не останется. Какой бы я ни стала – я стану другой.
Он сжал ее кулак в своей руке, и ее пальцы в конце концов разжались.
– Это всего лишь перепрограммирование…
– Мне сказали, что я, видимо, страдаю синдромом Е. Спазмы гиперактивности в орбитолобной и срединной предлобной доле. Избыточное поступление информации от коры головного мозга не дает эмоциям проникать в сознание. Вот способна совершить преступление против отца моего возлюбленного – бессознательно, без угрызений совести, без отвращения к самой себе.
– Кейт…
– И кроме того, меня настроят против пользования червокамерой. Осужденных преступников вроде меня, видишь ли, нельзя и близко подпускать к технике. В миндалину головного мозга – средоточие моих эмоций – мне запишут ложные воспоминания. У меня появится непреодолимая фобия, я не сумею даже помышлять о применении червокамеры, не смогу просматривать записи, сделанные с ее помощью.
– Тут нечего бояться.
Кейт повернулась на живот, подперла лицо ладонями. Бобби в сумраке видел перед собой ее лицо с глазницами, похожими на круглые колодцы, наполненные мраком.
– Как ты можешь защищать их? Ты, именно ты.
– Я никого не защищаю. Но я не верю, что существуют они. Все просто-напросто делают свою работу: ФБР, суд…
– А Хайрем?
Бобби даже не попытался ответить. Он проговорил:
– Я хочу только сберечь тебя.
Она вздохнула и положила голову ему на грудь. Он почувствовал тепло ее щеки.
– На самом деле, – немного растерянно произнес Бобби, – я знаю, в чем настоящая проблема.
Она нахмурилась, и он это почувствовал.
– Дело во мне, да? Ты не хочешь, чтобы у тебя в голове появился выключатель, потому что он был у меня, когда мы с тобой встретились. Ты боишься стать похожей на меня. В каком-то смысле… – И тут он заставил себя произнести эти слова: – В каком-то смысле ты меня презираешь.
Кейт отстранилась от него.
– Ты только о себе и думаешь. А ведь это из моей головы будут выскребать мозг ложкой для мороженого.
Она встала с кровати, вышла из комнаты и аккуратно, холодно закрыла за собой дверь, оставив Бобби одного в темноте.
Он немного поспал.
Проснувшись, пошел искать Кейт. В гостиной было еще темно, шторы закрыты, свет выключен. Но Бобби понял, что Кейт здесь.
– Свет, включись.
Жестокий, яркий свет залил комнату.
Кейт, полностью одетая, сидела на диване. Она не отрывала глаз от столика, на котором стояла бутылка с какой-то прозрачной жидкостью и еще одна бутылочка поменьше. Барбитураты и алкоголь. И спиртное, и лекарство не были откупорены. В бутылке был дорогущий абсент.
Кейт выговорила:
– Я всегда отличалась хорошим вкусом.
– Кейт…
В глазах ее стояли слезы, зрачки стали огромными, и из-за этого она походила на ребенка.
– Забавно, правда? Я писала, наверное, о десятке самоубийств, а уж о скольких попытках – не сосчитать. Знаю, есть способы и побыстрее. Можно было вены перерезать, а можно и горло. Я могла бы даже прострелить себе башку, пока в нее не полезли эти чертовы перепрограммисты. А так выйдет медленнее. Может быть, больнее. Но зато это легко и просто. Понимаешь? Сидишь себе глотаешь и запиваешь. Глотаешь и запиваешь. – Она холодно рассмеялась. – И даже напиваешься в процессе.
– Ты не хочешь этого делать.
– Не хочу. Ты прав. Вот почему я прошу тебя помочь мне.
Вместо ответа Бобби схватил со столика бутылку и швырнул ее в сторону. Ударившись о стену, бутылка эффектно расплескала свое дорогое содержимое по обоям.
Кейт вздохнула..
– Это не единственная бутылка на свете. Все равно я это сделаю рано или поздно. Я скорее умру, чем позволю им ковыряться у меня в голове.
– Должен быть другой способ. Я пойду к Хайрему и скажу ему…
– Что ты ему скажешь? Что, если он не выложит всю правду, я покончу с собой? Да он посмеется над тобой, Бобби. Он хочет меня уничтожить, и ему все равно как.
Бобби в отчаянии заходил по комнате.
– Тогда давай уедем отсюда.
Кейт снова горько вздохнула.
– Они увидят, как мы отсюда выходим, они за нами проследят, куда бы мы ни направились. Мы могли бы на Луну улететь, но и там не обрели бы свободы…
И тут вдруг словно бы прямо из воздуха прозвучал голос:
– Если ты так думаешь, лучше сдавайся прямо сейчас.
Кейт ахнула. Бобби вздрогнул и обернулся. Это был голос девушки, голос девочки… знакомый голос. Но в комнате по-прежнему никто не появился.
Бобби медленно выговорил:
– Мэри?
Сначала Бобби увидел ее лицо, повисшее в воздухе. Она начала стаскивать с головы капюшон. Затем, как только она тронулась с места, степень действия плаща-невидимки начала постепенно уменьшаться, и Бобби смог разглядеть ее силуэт. Рука – словно бы закрытая тенью, туманное бесцветное пятно на месте торса, и повсюду искривление пространства, как при взгляде через широкоугольную линзу. Так выглядели ранние изображения, получаемые с помощью червокамеры. Бобби заметил, что Мэри чисто одета, что она здорова и даже не похудела.
– Как ты сюда попала?
Мэри усмехнулась.
– Если ты пойдешь со мной, Кейт, я тебе покажу.
Кейт заторможенно проговорила:
– Пойду с тобой? Куда?
– И зачем? – добавил Бобби.
– Зачем – это яснее ясного, Бобби, – отчеканила Мэри с извечной подростковой язвительностью. – Потому что, как то и дело говорит Кейт, если она отсюда не уберется, какой-нибудь гадский дядька начнет ковыряться у нее в мозгу ложкой.
Бобби рассудительно произнес:
– Куда бы она ни пошла, за ней могут проследить.
– Точно, – невесело выговорила Мэри. – Червокамера. Но меня-то вы не выследили с тех пор, как я три месяца назад драпанула из дома. И как я сюда вошла, тоже не видели. Вы вообще не знали про то, что я в квартире, пока я сама не дала о себе знать. Слушайте, червокамера, конечно, офигенное устройство. Но она не волшебная палочка. Людей она попросту парализовала. Все перестали соображать. Даже если тебя увидит Санта-Клаус, что он сможет сделать? К тому времени, когда он прикатит, тебя уже нет – ищи-свищи.
Бобби непонимающе сдвинул брови.
– Санта-Клаус?
Кейт протянула:
– Санта видит тебя все время. В рождественский сочельник он может просмотреть весь твой прошедший год и решить, хорошо ты себя вел или плохо.
Мэри ухмыльнулась.
– Пожалуй, Санта был первым, у кого появилась червокамера. Точно? Счастливого Рождества.
– Я всегда считала, что это безумная сказка, – проворчала Кейт. – Но спрятаться от Санты можно, только если увидишь, как он приближается.
Мэри улыбнулась.
– Это проще простого. – Она подняла руку, оттянула край рукава плаща-невидимки и показала нечто вроде здоровенных наручных часов. Впечатление было такое, словно это довольно компактное устройство собрано в домашних условиях. Сверху находился маленький софт-скрин, он показывал коридор, улицу возле дома, лифты, соседние квартиры. – Везде пусто, – пробормотала Мэри. – Но может быть, какой-нибудь гад где-нибудь подслушивает наш разговор. А нам какое дело? Пока он сюда доберется, нас уже и след простынет.
– Это червокамера, – догадалась Кейт. – У нее на руке. Какая-то пиратская разработка.
– Поверить не могу, – вырвалось у Бобби. – По сравнению с гигантскими ускорителями в «Червятнике»…
– Между прочим, – ехидно заметила Мэри, – Александр Грэхэм Белл ни за что бы не поверил, что телефоном можно будет пользоваться без провода и носить его, как часы.
Кейт прищурилась.
– Инжектор Казимира ни за что не удалось бы уменьшить до таких размеров. Значит, речь о применении сжатого вакуума. Та самая проблема, над которой трудился Давид, Бобби.
– Если так, – с тяжелым сердцем проговорил Бобби, – то как методика могла упорхнуть из «Червятника»? – Он пристально посмотрел на Мэри. – Твоя мама знает, где ты?
– Началось, – фыркнула Мэри. – Пару минут назад Кейт собиралась покончить с собой, а теперь вы обвиняете меня в промышленном шпионаже и волнуетесь из-за моих отношений с мамочкой.
– Боже мой, – прошептала Кейт, – что же это будет за мир, где любой ребенок станет разгуливать с наручной червокамерой?
– Я раскрою вам тайну, – призналась Мэри. – Мы уже с ними разгуливаем. Подробности – в Интернете. Делают такие штуки в домашних мастерских по всей планете. – Она усмехнулась. – Джинн выпущен из бутылки. Слушайте, я пришла, чтоб вам помочь. Гарантий нет. Санта-Клаус не всемогущ, но он сделал так, что прятаться от него стало труднее. Я просто предлагаю вам шанс. – Она посмотрела на Кейт в упор. – Уж получше будет, чем то, что тебе теперь предлагают, а?
Кейт спросила:
– А почему ты хочешь мне помочь?
Мэри явно удивилась.
– Потому что ты из моей семьи более или менее.
Бобби напомнил:
– Твоя мама тоже из твоей семьи.
Мэри свирепо зыркнула на него.
– Ладно, если вам так больше нравится, я предлагаю вам сделку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49