И Он верил, что это милосердие простирается на весь Израиль – на неприкасаемых, на нечистых, на отверженных и грешников. Целительством и изгнанием злых духов он демонстрировал реальность этой любви.
Иисус был золотой серединой между божественным и человеческим. Неудивительно, что Его призыв был настолько притягательным. Видимо, Ему удавалось убедить самого закоренелого грешника в том, что тот близок к Богу.
Однако не многим из суетных соотечественников хватало ума для того, чтобы понять Его учение. Иисусу были не по душе обращенные к нему страстные призывы Его последователей, с тем чтобы Он объявил себя Мессией. А зелоты, привлеченные Его харизматическим влиянием, начали видеть в нем подходящую фигуру для поднятия восстания против ненавистных римлян.
Тучи сгущались. Надвигалась беда».

Давид бродил по маленьким квадратным комнаткам, словно призрак, смотрел, как входят и выходят люди – мужчины, женщины, слуги, дети.
Дом оказался более впечатляющим, чем он ожидал. Он был выстроен по образцу римской виллы, с открытым атриумом посередине и различными помещениями, расположенными по разные стороны от атриума – на манер монастыря. Расположение дома было типично средиземноморским – в комнатах много света, окна нараспашку.
Проповедничество Иисуса только-только началось, но за стенами дома уже раскинулось постоянное поселение: больные, хромые, будущие паломники. Короче говоря, миниатюрный палаточный городок. А точнее – шатровый.
Позднее на этом месте будет воздвигнута домовая церковь, а еще позднее, в пятом столетии, – византийская церковь, которая доживет до времени, когда будет жить Давид, – вместе с преданием о тех, кто когда-то жил здесь.
Вдруг рядом с домом послышался шум. Топот ног бегущих людей, крики. Давид поспешно вышел наружу.
Большинство обитателей шатрового городка – некоторые из них с необычайной резвостью – спешили к сверкающей за домами глади моря. Давид последовал за бегущей толпой, стараясь не обращать внимания на вонь немытых тел. К сожалению, соответствующие программы передавали ее с ужасающей подлинностью. А сама червокамера пока запахи передавала не слишком убедительно.
Толпа рассыпалась по берегу небольшого залива. Давид пробирался к кромке воды, невзирая на то что изображение то и дело меркло, когда мимо него и даже сквозь него проскакивали галилеяне.
По тихой воде плыла единственная лодка, метров шесть длиной, деревянная, грубо сработанная. Четыре человека спокойно гребли к берегу. Рядом со здоровяком рулевым лежала рыбацкая сеть.
Еще один человек стоял на носу лицом к собравшимся на берегу людям.
Давид услышал взволнованный ропот. Он уже проповедовал с лодки в других местах вдоль побережья. У него был громкий голос, хорошо разносившийся над водой, у этого Иешо, у этого Иисуса.
Давид пытался разглядеть Его получше. Но вода так сверкала, что слепило глаза.

«… А теперь мы должны с неохотой приступить к изложению истинной истории Страстей.
Иерусалим – запутанный, хаотичный, выстроенный из ослепительно белого местного камня – к этой Пасхе наполнился паломниками, желавшими съесть пасхального агнца в стенах Священного города, как того требовала иудейская традиция.
Кроме паломников в городе находилось много римских воинов.
Обстановка во время этой Пасхи царила напряженная. В городе действовало несколько групп, недовольных римской оккупацией Иудеи, – в частности, зелоты, яростные противники Рима, и искариоты – ассасины, предпочитавшие затесаться в большие праздничные толпы.
Вот в это историческое смешение и вошел Иисус со своими последователями.
Иисус и Его ученики съели пасхальный ужин. (Однако во время ужина не упоминалось о причастии: Иисус не велел принимать хлеб и вино в воспоминание о Нем как части Его тела. Этот обряд, по всей вероятности, является измышлением евангелистов. В ту ночь Иисус думал о многом, но только не о создании новой религии.)
Теперь нам известно, что у Иисуса имелись связи со многими сектами и группировками, действовавшими в рамках тогдашнего общества. Но намерения Иисуса не были связаны с неповиновением властям.
Иисус отправился в место под названием Гефсимания, где до сих пор растут оливковые деревья, и некоторые из них (теперь мы можем это подтвердить) – со времен Иисуса. Иисус пытался очистить иудаизм от сектантства. Он полагал, что Ему удастся встретиться с правителями и вождями некоторых мятежных группировок и попытаться примирить их между собой. Как всегда, Иисус пытался стать золотой серединой, мостом между этими конфликтующими группировками.
Но человечество времен Иисуса было не разумнее, чем в любые другие времена. В Гефсиманском саду Его встретили вооруженные римские воины, посланные первосвященниками. Дальнейшие события разворачивались с убийственно знакомой логикой.
Судилище не представляло собой большого события с богословской точки зрения. Все, что имело значение для первосвященника – усталого, опасливого, измученного старика, – это то, как сохранить порядок в обществе. Он считал, что обязан оградить свой народ от тяжких преследований со стороны римлян, выбрав меньшее зло – отдав этого упрямого анархиста и целителя в руки Пилата.
Покончив с этим, первосвященник лег спать, но спалось ему плоховато.
Пилату, римскому прокуратору, пришлось выйти, чтобы встретить иудейских священников, боявшихся войти в преторию из страха оскверниться. Пилат был умным и жестоким человеком, представителем властей, для которых оккупация чужих земель представляла собой многовековую традицию. И все же он тоже растерялся – видимо, испугался народных волнений из-за казни пользовавшегося популярностью в массах лидера.
В настоящее время у нас имеются свидетельства страхов, опасений и страшных расчетов, двигавших людьми, столкнувшимися друг с другом в ту мрачную ночь, – и каждый из них, несомненно, верил, что поступает правильно.
Приняв решение, Пилат дальше действовал грубо и четко. Ужасающие подробности того, что последовало за этим решением, мы знаем слишком хорошо. Это никак нельзя назвать впечатляющим зрелищем – но, в конце концов, Страсти Христовы продлились не двое суток, а две тысячи лет.
Но все же многое нам до сих пор неизвестно. Сам момент Его смерти не удалось до конца пронаблюдать с помощью червокамеры, ее возможности в этом смысле ограничены. Некоторые ученые полагают, что эти ключевые мгновения настолько насыщены устьями червокамер, что сама ткань пространства-времени повреждается за счет внедрения «червоточин». А эти объективы червокамер, по всей вероятности, нацелены наблюдателями из нашего с вами будущего – а возможно, из нескольких вариантов возможного будущего.
Поэтому мы до сих пор не услышали Его последних слов, обращенных к матери, мы все еще не знаем, действительно ли Он – избитый, умирающий, изможденный – возопил к Богу. Даже теперь, несмотря на всю нашу технику, мы видим Его через тусклое стекло».

В центре города располагалась рыночная площадь, где уже было много народа. Сдерживая дрожь волнения, Давид заставил себя пробираться сквозь толпу.
Посередине этого сборища воин держал за руку женщину. Вид у нее был несчастный, платье порвано, волосы спутанные и грязные, вспухшее, некогда красивое лицо изборождено потеками слез. Рядом с женщиной стояли двое чисто одетых мужчин. Судя по платью, это были либо священники, либо фарисеи. Они указывали на женщину, возбужденно размахивали руками и спорили с кем-то, кого не было видно за толпой народа, – похоже, этот человек сидел на земле.
Давид пытался вспомнить, отражено ли это происшествие хоть как-то в Евангелиях. Вероятно, это была та самая женщина, которую обвиняли в блуде, а фарисеи приставали к Иисусу с какими-нибудь своими заковыристыми вопросами, пытаясь уличить Его в богохульстве.
Человека, сидящего на земле, окружали несколько друзей. С виду это были крепкие мужчины – возможно, рыбаки. Мягко, но решительно они отстраняли напиравшую со всех сторон толпу. И все же – чем ближе призрачный Давид подходил, тем лучше это было ему видно – некоторым удавалось приблизиться, и тогда они робко прикасались – кто к краю одежды, кто к завитку волос.

«Я не думаю, что Его смерть – смерть униженного, истерзанного человека – должна оставаться центром нашего увлечения Иисусом, как это было на протяжении двух тысяч лет. Для меня зенитом Его жизни, как ее увидел я, является тот момент, когда Пилат отдает Его, уже подвергшегося пыткам, окровавленного, на поругание своим солдатам и на казнь – Его народу.
При том, что все задуманное Им явно рухнуло, вероятно, уже тогда чувствуя себя покинутым Богом, Иисус, по идее, должен был быть сломлен. И все же он не склонил голову. Человек своего времени, побежденный, но непокоренный, Он – Ганди, Он – святой Франциск, Он – Уилберфорс, Он – Элизабет Фрай, Он – отец Дамиан среди прокаженных Ганди Мохандес Карамчанд (1869-1948) – лидер национально-освободительного движения в Индии, сторонник ненасильственной борьбы за независимость. Святой Франциск Ассизский (1181 – 1226) – итальянский проповедник, основатель ордена францисканцев. Отказался от богатства и всю жизнь посвятил служению духовному наследию Иисуса Христа. Уилберфорс Уильям (1759-1833) – английский политик-христианин, борец за равные гражданские права. Фрай Элизабет (1780-1845) – одна из первых английских феминисток, реформатор английской тюремной системы. Отец Дамиан де Вестер (1840-1889) – католический священник, миссионер, с 1873 года безотлучно проповедовал в колонии для прокаженных на Гавайских островах. Умер от проказы. Канонизирован.

. Он – это Его собственный народ, это те страшные страдания, которым этот народ подвергнется из-за религии, основанной во имя Него.
Все основные религии мира проходили через периоды кризиса, когда критике подвергалось их происхождение и неясное прошлое. Ни одна не осталась нетронутой, а некоторые попросту развалились. Но религия – это не просто мораль, не просто личности основателей и последователей. Это невыразимое, высшее измерение нашей природы. И до сих пор есть люди, которых неудержимо тянет к сверхъестественному, к высшему смыслу.
Уже теперь – очистившаяся, реформированная, переоснованная – Церковь начинает предлагать утешение многим людям, озадаченным уничтожением исторической точности и права на частную жизнь.
Возможно, мы утратили Христа. Но мы обрели Иисуса. И Его пример до сих пор способен вести нас в неведомое будущее – даже если в этом будущем для нас есть только Полынь, если роль всех религий только в том, чтобы утешать нас.
И все же история до сих пор хранит сюрпризы для нас: потому что одна из самых необычных, но упрямых легенд о жизни Иисуса вопреки всем ожиданиям подтвердилась…»

Человек, сидевший на пыльной земле, отличался худобой. Его волосы, туго перевязанные бечевкой, рано поседели на висках. Хитон сидевшего был запылен и перепачкан землей. Человека отличали крупный, тонкий, как у римлянина, нос и черные, умные, пронзительные глаза. Казалось, Он сердится. Сидевший что-то чертил пальцем на земле.
Этот молчаливый, задумчивый человек сдерживал фарисеев, даже не разговаривая с ними.
Давид шагнул вперед. Он чувствовал, что ступает по пыли, которой была покрыта рыночная площадь Капернаума. Он потянулся к краю хитона.
… Но конечно, его пальцы прошли сквозь ткань. Солнце померкло, но Давид ничего не ощутил.
Человек, сидевший на земле, поднял голову и посмотрел прямо в глаза Давиду.
Давид вскрикнул. Галилейский свет рассеялся, Давид увидел над собой озабоченное лицо Бобби.

«В юности, следуя по известному торговому пути вместе со своим дядей, Иосифом Аримафейским, Иисус посетил область в Корнуолле, где находились оловянные прииски.
Вместе со спутниками Он проник дальше, в глубь острова, и добрался до Гластонбери – тогда этот город был важным портом, – и там Он учился у друидов и помогал в строительстве небольшого дома, с которого началась история Гластонберийского аббатства. Это посещение нашло отражение в местном фольклоре.
Мы так много потеряли. Жестокий, беспристрастный взгляд червокамеры превратил такое множество наших сказок в тени и шепоты. Словно роса, испарилась Атлантида. Король Артур ушел во мрак, откуда на самом деле никогда не появлялся. И все же оказался прав Блейк, когда писал о том, что в стародавние времена эти стопы все же прошествовали по зеленым холмам Англии».

/22/
ПРИГОВОР

На рождественской неделе две тысячи тридцать седьмого года суд над Кейт завершился.
Зал суда был небольшой, стены в нем были забраны дубовыми панелями. На стене позади судейского стола вяло повис звездно-полосатый флаг. Судья, адвокаты и судебные приставы торжественно восседали перед рядами скамей, на которых врозь сидели несколько человек: Бобби, сотрудники «Нашего мира» и репортеры с софт-скринами.
Жюри присяжных представляло собой ассорти разномастных горожан. Правда, некоторые из них нацепили яркие маски и одежды-невидимки, в последние несколько месяцев вошедшие в моду. Если Бобби слишком старательно не присматривался, то он мог потерять из виду кого-то из присяжных, до тех пор пока он или она не вздумали бы пошевелиться. И тогда словно бы из ниоткуда возникало лицо, или прядь волос, или взметнувшаяся рука, а потом появлялась вся окутанная дымкой фигура присяжного в ореоле рваного искажения окружающего фона.
«Вот ведь забавно, – думал Бобби. – Эти одежды-невидимки – очередная потрясающая идея Хайрема. Новый продукт „Нашего мира“, продаваемый с высоченной прибылью и призванный противостоять назойливому вмешательству другого продукта».
А на скамье подсудимых в одиночестве сидела Кейт. Она была в простом черном платье, волосы у нее были забраны в узел. Крепко сжав губы, она смотрела прямо перед собой опустевшим взглядом.
Видеосъемку в зале запретили, да и на улице возле здания суда репортеров было не так уж и много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49