Над его лицом повис меч с окровавленным лезвием. Юноша охнул, дернулся, пытаясь отползти. Рука задела и перевернула стоявший рядом кубок. Но ведь мгновение назад там никакого кубка не было!
«Когда-то наш Господь должен был сделать точно такой же выбор, — вспомнил Корс Кант. Или за него вспомнил Меровии? — Он избрал меч. Теперь выбор за тобой!» Старый окровавленный меч был более могуч, чем все клинки, какие только доводилось видеть барду до сих пор. Он превосходил мощью даже тот чудесный меч, которым оделил Корса Канта Кей на палубе «Бладевведд». Он был живой, и он источал великую силу, словно песнь! Корс Кант протянул руку, коснулся украшенной драгоценными каменьями рукоятки.., сверкнула молния, и угасла совсем рядом с лицом юноши.
«Я знаю этот меч! Это он, тот самый, что спас мне жизнь тогда, когда я висел под окном Ланселота! Пусть он снова спасет меня!» В туннеле стало тихо-тихо. Даже шибболы помалкивали — прижались к Корсу Канту и подглядывали, прикрыв мордочки лапками. Все замерло, все трепетало в ожидании.
Маленький мирок подземелья притих и ждал исхода. «Выбирай, выбирай же!» — казалось, умоляло все вокруг.
Рука барда дрогнула. Меровии… Что сказал Меровии?
Нужно было непременно вспомнить, прежде чем выбирать!
«Выбирай! — приказал леденящий сикамбрийский ветер. — Что более нужно — меч или Грааль? Иосиф Аримафейский собрал все до единой драгоценные капли Королевской Крови в эту чашу. Но этот меч способен сокрушить целые войска. Так выбирай же!» Меч.., что такое меч? Корс Кант вытянул руку сильнее, кончики его пальцев коснулись лезвия меча.
— О нет! — крикнули шибболы разом. — Только не думай! Сердцем выбирай, не разумом! — Они тревожно запищали.
«Разум!» Меч являл собой разум! Рассудок! А Корс Кант чем занимался всю свою жизнь? Он только и делал, что решал — что хорошо, что дурно, отмерял и взвешивал, выбирал pro и contra. Чего недоставало его душе?
А Чаша что означала? Сострадание — вот как сказал Меровий. Сочувствие, доброта, понимание. Разум — правая рука, а левая — сострадание, и без нее меч лишен баланса.
Все ясно. Корс Кант откатился сторону, а меч упал, не задев его. В падении меч перевернулся, и со звоном ушел по самую рукоятку в каменный пол, вонзившись в то самое место, где миг назад находилось сердце юноши. С отчаянным криком Корс Кант схватил золотой Грааль.
Нет, увы, пальцы его сжали воздух, ибо Грааль исчез. Растаял, словно мираж. Вместе с миражом растаяли все видения, сознание юноши очистилось. Отчаяние, страх, самоуничижение — все растаяло в миг внезапного озарения.
Шибболы облегченно пискнули.
— А нас не прогоняй! — пищали они. — Позволь нам остаться! Позволь оста-а-а-а-а-ться! Он шуршали, умоляюще пищали.
— Нет! — воскликнул юноша и схватил их. Он ощущал или почти ощущал их хрупкие тельца, нежный мех, скользкую кожу, и наконец услышал последний писк:
— Про… — пискнули шибболы. — ..щай! «Отпусти их, они тебе больше не нужны. — Оставь детство позади. Забудь о тех, кто согревал тебя в колыбели. Ты избрал тернистый путь, так запасись мужеством и чутьем, чтобы шагать по нему».
Корс Кант вскочил на ноги, дико огляделся по сторонам. Где он? Коридор снова стал самым обычным коридором, шуршали и попискивали здесь теперь только крысы да пауки. Красноватое свечение озаряло коридор, словно свет шел из жерла печи. Свет исходил из-за старинной резной двери. Свет был таким ярким, что дверь казалась почти прозрачной, словно была вырезана из кристаллов — такие, какие Корс Кант видел в пещере Анлодды. На ручке двери повис шар омелы. Справа доносился запах горящих угольев.
Слева туннель уводил во мрак, в дымку, озаряемую алыми вспышками.
— Хватит с меня темноты! — решительно произнес бард. Отбросил волосы за спину и стянул белой лентой, которую вытащил из-за рукава. — Я пойду в ту дверь, что ведет к свету из тьмы, я отворю ее и сегодня, и завтра.
Волнуясь, с часто бьющимся сердцем, а билось оно так громко, что юноше казалось, будто за спиной он слышит чьи-то шаги, Корс Кант шагнул к двери. Робко коснулся ручки. Что там, за дверью? Он сжал кулаки, вдохнул поглубже и дважды громко постучал.
— К-к-к-к-то ид-д-д-д-ет-т-т? — услышал он из-за двери. Ветер? Или показалось? — Ты-ы о-один? Ты-ы дру-у-уг?
Друг? Его друзья отныне — кто? Пушистые шибболы, черно-белые улыбчивые создания. Они довольно попискивали, они любили его так, как любят своих хозяев щенки. А теперь они исчезли.
Корс Кант опустил глаза, уставился на свои босые ноги, погруженные в толстый слой пыли. «Теперь я тоже тень, вызванная из Гадеса, чтобы дать совет Одиссею? Он поднял голову и громко назвал себя:
— Я один. Шибболов нет «В оригинале Корс произносит слово „shibbolless“, созвучное со словом „shibboleth“ — тайный пароль.».
— Входи же, во имя Лло Гиффеса, Ловкой Руки!
Ручка повернулась. Дверь открылась внутрь, нараспашку. Там никого не оказалось. Пусто. Корс Кант часто заморгал и торопливо миновал дверной проем.
Он оказался в просторном квадратном зале. С высокого потолка свисала шелковая веревка. К нижнему ее концу был подвешен тяжелый груз, а выше веревка таяла в слепящем свете.
Корс Кант приблизился, и веревка едва заметно качнулась под невидимым ветерком. Она словно подсказывала, просила: «Взберись по мне, взберись и все увидишь». «Отвес, — подумал Корс Кант. — Такими пользуются Строители, чтобы возводить прямые стены».
Он сделал еще два шага и ухватился за гладкую веревку. Такая тонкая — она не выдержит его веса! Голова у юноши немного кружилась — наверное, все еще действовало зелье Анлодды, но как давно он его испил!
«Она ведет к Анлодде». Корс Кант знал это так же ясно, как то, что земля круглая, и что на другой ее стороне живут странные, перевернутые вверх ногами существа. Это был путь к Анлодде, ко всем остальным, и к Меровию-Строителю.
Юноша повис на веревке, потянул ее на себя, уперся коленом в пол. «Еще квадраты, — подумал он. — Теперь мои ноги образуют квадрат, левая рука согнута под прямым углом. Мир состоит из квадратов, а крошечные квадратики сшиты вместе, словно заплатки. Мы расстаемся в квадрате — кто это мне сказал?» Веревка держалась крепко. Корс Кант начал взбираться по ней наверх, к свету. Вскоре пол остался далеко позади. Как высоко он взобрался? Юноша дрожал и крепко держался за веревку. Она больно царапала руки.
Корс Кант постарался унять страх и стал вспоминать древнюю друидскую песнь, которой его научил Мирддин:
«Наименование королей». Тягучие, долгие строфы заставляли юношу дышать размеренно, неторопливо. Корс Кант, глядя прямо перед собой, пел «Наименование», строфу за строфой — и взбирался все выше. Но страх не уходил. Юноша заработал руками быстрее. Кто он такой? Корс Кант Эвин, придворный бард Каэр Камланна, и никто иной. Он выиграл, он завоевал все четыре духа — мужество, познание, разум, понимание! Четыре масти карт Кея — пятиугольники, жезлы, мечи и чаши. Вот она — разгадка, вот оно последнее озарение! Истина и единство!
«Осторожнее! — предостерег внутренний голос. „Вера, надежда, милосердие — большие драгоценности“. Но юноша отбросил это тихое предупреждение. Оно было старо, а он молод. „Но возраст юности!“ — подумал он, и ощутил себя таким же сильным, как Ллиу Лло Гиффес.
Наконец, когда миновало целое столетие, Корс Кант добрался до отверстия в потолке пещеры — до другого края бездны. Наконец он благополучно миновал храм. Он ухватился за край и перевалился через него.
И оказался на полу пещеры. Той самой, откуда ушел.
На него смотрели шибболы, радостные, словно щенки. Они подпрыгивали и весело смеялись.
— Вот видишь?
— Видишь? Видишь? Твои друзья отныне мы!
— У посвященья нет конца! Ты нас порадовал!
— Мы тобой горды!
Они прыгали, пищали и радовались.
А бард опустился на колени и разглядел во тьме ступени. Вверх по веревке? Не смеши! Иль эпитафию пиши!
— И как же я раньше их не разглядел? — И Корс Кант, смеясь, бросился к лестнице.
Глава 21
Питер спешил вперед, мысленно проклиная принца Горманта Харлекского. Старикан увлек за собой ударную группу Питера. Их всех словно ветром подхватило и понесло. Люди Питера!
Питер пытался удержать их, но старик-самоубийца вопил, звал всех за собой в объятия смерча-кровопийцы. И люди мчались за ним. Принц Харлека был одержимым. Он баламутил кровь, которую Питер (и Артус) так старательно пытались охладить. Кей и Бедивир даже не слышали громких окриков Питера.
Анлодда услышала, обернулась на бегу и снова бросилась вперед, влекомая толпой, рвущейся к выходу из подземелья. Питер успел уловить отчаяние в ее взоре, безумное желание что-то сделать — а ведь на самом деле лучше всего сейчас было бы не делать ничего! Сначала ее возлюбленный, теперь — ее город! «А ты хоть на что-то способен, Ланселот? Хоть на что-нибудь! Нет? Тогда, клянусь Господом, что-нибудь сделаю я!» Анлодда выхватила топор и бежала следом за Кеем, Бедивиром и своим отцом (или не отцом), Гормантом Харлекским. В последний раз отчаянно возопив, Питер прибавил шагу.
Сорвав старую, едва державшуюся на проржавевших петлях дверь, толпа смела на своем пути безоружного ютского стражника.
Кто-то прикончил беднягу. «Слава Богу, не Анлодда». Орда поспешила дальше.
Наверх вела узкая лестница из красноватого дерева. Харлекские воины побежали вверх, перепрыгивая через четыре ступеньки, поскальзываясь на осклизлом дереве. Куда они неслись? У многих не было даже пресловутых вил и факелов!
К тому времени, как обезумевшая толпа выбежала из подземелья, Питер окончательно охрип от попыток остановить ее. Луну затянуло тучами. Питер потерял из виду Анлодду, Ютские солдаты заметили приближение толпы под предводительством Горманта, но пока не поняли до конца, что стряслось. Но ждать понимания долго не придется — все станет ясно, как только разнесется весть о побеге из темниц.
«Все окажется напрасно!» В отчаянии Питер воздел руки к небесам и возгласил:
— О Бог, Господь мой, неужто нет помощи Сыну Вдовы?! Как ни громко он кричал, он почти не надеялся на то, что Анлодда услышит его. Да если и услышит, послушает ли?
И все же крик Ланселота остановил ее, словно между ними протянулась серебряная цепочка. Она запнулась на бегу и медленно повернулась. Слезы на ее щеках сверкали подобно алмазам или звездам, проглядывавшим сквозь тучи.
— Что? Что? — воскликнула она. Свет факела выхватил из тьмы ее волосы, окружил их кровавым заревом. — Мне уже и разъяриться нельзя?
Питер был растерян, но все же не преминул воспользоваться маленькой победой, — Анлодда, глупцы спешат навстречу собственной погибели. Во что пять сотен вооруженных до зубов ютов превратят этих бравых вояк?
— Кто знает, — ответила она, и это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.
— Анлодда, ты погибнешь. Ты разве этого хочешь?
— Кому какое дело до изменника?
— Мне. Разве стоит приносить себя в жертву? Подумай о Корее Канте?
Кого она имела в виду? Кто изменник? Она или Гормант?
Анлодда опустила глаза и опустилась на одно колено.
— Значит, он мертв, — проговорила она еле слышно. Он покачал головой.
— Ты этого не знаешь.
Она явно была в растерянности.
— Возьми меня за руку, — умоляюще проговорила она. — Взгляни мне в глаза.
Он сделал, как она попросила. Не ожидай он масонского рукопожатия, он бы и не почувствовал, как едва заметно надавил на его ладонь ее большой палец. Пожатие пришлось между указательным и средним пальцем — так опознавался Магистр, или как они там называли эту степень за тринадцать веков до возникновения настоящего масонства. Питер решительно ответил опознавательным знаком такой же степени. Если ее ступень именно такова, то она не должна различать знаки, отличая более высокие степени. Что хуже того, известное ему и известное ей могло сильно разниться.
Она прищурилась и подозрительно поинтересовалась:
— Какого ты храма?
— Я из братства тори-иллюминатов. Скорее всего, ты не слышала о нас. Наш храм в Уайтхолле. Имеешь ли ты более высокую степень, чем та, какую показала?
— Пока нет. Но ожидаю этого, как только у меня будет возможность спокойно сесть и вспомнить все, что…
— Значит, я превосхожу тебя ступенью, так что слушай меня! Найди другую дорогу к этим треклятым пристаням! Мы должны вернуться на берег, к Меровию! Гормант продвинется не дальше чем на два квартала по Восьмой улице.
— По улице Октавия, — автоматически поправила его Анлодда. — Корс Кант бы запомнил… — Голос ее сорвался, глаза затуманились. Она отвернулась, чтобы Ланселот не видел ее слез. — О нет, теперь я не позволю себе ни к кому питать таких чувств. И греческий выучу как следует.
Не поднимая глаз, она вытащила из-за пазухи греческую карту, развернула, поднесла поближе к глазам, прищурилась, чтобы рассмотреть буквы в темноте.
Срывающимся, тоскливым голосом, она начала читать, и у Питера по спине побежали мурашки.
— Есть.., извилистая дорога.., что ведет мимо винных погребов и цехов кожевенников, Обеденная улица. Она ведет к храму Августа. Ну, то есть когда-то там стоял храм Августа — Бог знает, что там теперь. Это не так близко к воротам, но зато храм выше стены. С его крыши — так тут написано — видно… Ну, наверное, и через стену оттуда можно перебраться. Потом — прямой дорогой к пристаням, где нас ждет Меровий, если нам помогут Мария и Рианнон. Подойдет?
Ужасно. Сначала парень пропал. Теперь удрали с беснующейся толпой Кей и Бедивир. Первый отряд Питера на новом месте, и все разбежались кто куда.
До харлекской крепости отсюда было не менее трех кварталов — вверх по холму, а точнее — по муравейнику, который Питер за счет своей блестящей тактики так восхитительно разворотил!
— Храм подойдет, — согласился Питер без большого энтузиазма. — Веди, Макдуф!
— Кто?
Он покачал головой и махнул рукой.
Девушка осмотрелась и выбрала путь по узкой аллее.
Не прошла она и десятка шагов, как вдруг повалилась на колени и обхватила руками живот, словно ее подстрелили.
Питер поспешил к ней. Анлодда безудержно рыдала, но рыдала беззвучно, сжав зубы. Щеки ее были залиты ручьями слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47