Выйдя наконец из этого буйства растительности, я с трудом отыскал потерянную в травяных джунглях тропу. Перевал был уже совсем близок, хотя в горах расстояния из-за чистейшего воздуха при определении на глаз бывают очень обманчивы. Тем не менее я решил штурмовать вершину. Солнце еще стояло довольно высоко, и, если подъем неожиданно затянется, я успею вернуться назад, к кромке альпийских лугов, чтобы уже с утра повторить подъем. А может, и сегодня удастся перейти перевал и заночевать на другой стороне Полуночных гор.
Как водится, с расстоянием я ошибся. Солнце быстро скатилось за горизонт, и я еле успел отыскать место у одного из многочисленных ручьев, питающих травяные луга, на оставшейся далеко внизу террасе. С деревом на этой высоте был полный облом, и пришлось устраиваться на ночевку без привычного костра. А ночь обещала быть достаточно холодной. К вечеру направление ветра сменилось на диаметрально противоположное, и его ледяные порывы со стороны перевала, укутанного снегами, заставляли плотнее кутаться в старый халат и глубже вжиматься в каменную щель. Я долго разглядывал красно-коричневые и серые пики Полуночных гор, пока сон не смежил глаза.
Ночь прошла достаточно спокойно: ни дикие животные, ни призрачные путешественники не нарушили мое уединение. Единственный, кто не давал покоя и без кого я с удовольствием бы обошелся, был ветер, так и не утихший практически до утра. А под утро, в самый холодный предрассветный час, я дрожал от холода уже безо всякого ветра.
Выглянувшее в конце концов из-за зубчатого отрога солнце ласково погладило меня своими лучами по лицу. Предутренний холод, оставив после себя быстро сохнущую росу на камнях, капитулировал и был изгнан с позором на дно ущелья, в еще стоящие там серые рассветные тени. Я со стоном распрямил скрюченные конечности и принялся разминаться. Скоро кровь веселее побежала по жилам, и даже ледяная вода ручья уже не обжигала, а лишь приятно холодила разгоряченное лицо.
Какое все-таки капризное создание – венец эволюции. То жарко, то холодно, то сухо, то мокро… Мест, где человек чувствовал бы себя комфортно, раз-два и обчелся. Вот и я прекрасно понимал, что ласкающие кожу лучи восходящего светила через пару часов превратятся в палящие и я с ностальгией буду вспоминать утреннюю прохладу.
Покопавшись в котомке, я приступил к завтраку. Подвяленная рыбина была довольно вкусна, но она не шла ни в какое сравнение с той, которую я вчера жарил на костре. Нет, речную форель надо есть только в тот день, когда она поймана. Иначе эта царская рыба ничем не отличается от тех своих товарок, что лежат грудами на рыбных прилавках…
* * *
Тропа, прихотливо извиваясь, вела меня все выше и выше. До границы сплошных снегов, покрывавших перевал, оставалось совсем недалеко, но первые ряды белоснежного воинства уже начали появляться вокруг, заполняя щели и впадины горы и высовывая пока робкие языки на склоны. Серо-зеленые скалы, окружающие тропу, неустанно напоминали мне, что когда-то в этих местах проходил оживленный караванный путь. На гладких, отшлифованных ветрами камнях то тут то там виднелись непонятные, аккуратно выбитые надписи. Порой они напоминали арабскую вязь моего мира, иногда пиктографическое письмо, а местами мелькали то ли руны, то ли иероглифы. Я не лингвист и всегда был достаточно далек от этой области знаний, поэтому мог и ошибаться, но похожие значки не раз попадались в энциклопедических словарях или популярных исторических книгах.
Невольно на ум опять пришел призрачный караван из позапрошлой ночи. Действительно ли это был морок, или мне довелось каким-то образом заглянуть в прошлое здешнего мира?
Прозрачная вода шипит между камней,
И валунов оскал становится грозней.
Зеленая трава тут очень редкий гость —
Скорее подберешь изъеденную кость.
Вот руны на камнях, а вот арабов вязь
Сливаются в одну вневременную связь.
Здесь караваны шли на север и на юг,
Встречаясь иногда в объятьях горных вьюг,
Но вот уже века царит вокруг покой,
Лишь слышен иногда унылый ветра вой.
Долиной темных сил в селенье под горой
Старейшины зовут ее между собой.
Охотники не раз с вершин окрестных гор
Глядели на ночной искрящийся костер.
Верблюдов караван в серебряном огне
Там мерно проходил и таял как во сне.
Лишь колокольцев звон в далекой лунной мгле
Звучал, и тлел костер, как уголек в золе…
К обеду я вступил в область снегов, и все следы цивилизации исчезли под белым покрывалом. Снег в этих местах, по всей видимости, не таял круглый год, и под многочисленными свежими наносами ближайшей зимы скрипел самый настоящий фирн. Еще несколько десятилетий, и он перейдет в следующую свою стадию, и перевал окончательно скроется под горным ледником. К счастью, мне не грозила напасть карабкаться по ледовому потоку. Разве только непредсказуемая судьба занесет меня в эти места столетие спустя.
И каково же было мое удивление, когда в седловине перевала сверкнули алмазным светом тонкие игольчатые пики изящного, будто плетенного из невесомых кружев строения такой необычайной красоты, что от одного взгляда перехватывало дыхание. Я протер глаза, думая, что это очередной мираж, хотя никогда не слышал о снежной фата-моргане, но дворец, а иначе его назвать не поворачивался язык, не исчезал. Потом на ум пришла мысль о духах Полуночных гор. Но если здешние духи в состоянии возвести такую красоту, то почему же их так боятся долинные жители? Немного постояв, я двинулся к сверкающему впереди чуду, тем более что при всем желании обойти стороной его было нельзя. Вокруг седловины высились неприступные грозные пики, на склонах которых даже снег не мог удержаться. Да и обойди я стороной такое, так потом всю оставшуюся жизнь буду жалеть об упущенной возможности заглянуть внутрь. И хотя какая-то часть моего сознания протестовала против этого безрассудного шага, я упорно двигался в сторону вероятной мышеловки. Говорят, что мышей губит не голод, а в основном любопытство… Что же тогда говорить о человеке…
Пери
Где-то глубоко, на самой грани сна и яви, мне почудился тихий, но упорный зов. Я глубоко вздохнул и попытался провалиться снова в бездонные глубины сна. Но зов не отставал, он упорно следовал за мной по извилистому и прихотливому сновидению, вплетаясь в сюжет и настойчиво прося обратить на себя внимание.
И в какой-то момент я неожиданно, рывком очнулся. Очнулся совершенно бодрый, собранный, готовый к самому неожиданному. Такие моменты резкого пробуждения свойственны любому человеку. Последователи Дарвина – ну те, которые произошли от обезьяны, – утверждают, что это пробуждаются атавистические инстинкты родовой памяти, приобретенные еще в те далекие времена, когда они, вернее, не они, а их хвостатые сородичи жили на деревьях. И именно боязнь свалиться с ветки во время сна и способствовала закреплению этого рефлекса. Не знаю, может, они действительно произошли от какой-нибудь доисторической макаки… в нашем безумном мире все возможно. Я знавал людей, утверждавших, что их предками были тигры или, еще экзотичнее, змеи. Да и если следовать этой теории, то дикие племена гораздо ближе к своим корням и должны где-то на уровне инстинктов чувствовать свое родство с человекообразными. Вот только все известные на Земле народы не делали почему-то своим тотемом обезьяну. Любые другие животные, пресмыкающиеся, птицы, рыбы, насекомые – да, но никогда обезьяна. Правда, в индийской мифологии Хануман и его подчиненные наделены разумом и где-то даже обожествлены, но те же индусы придумали очень оригинальное и изуверское блюдо из божества: когда вскрывается черепная коробка живой обезьяны и ее мозг поедается со всевозможными специями. И бедная мартышка, заметьте, во время этого действа еще жива. Согласитесь, трудно представить такое отношение к своим далеким сородичам. А между тем индуистская цивилизация считалась и считается одной из наиболее развитых в недалеком прошлом как в интеллектуальном, так и в моральном плане.
Так вот, я несколько отвлекся. В опочивальне было тихо, лишь еле потрескивал огонек в маленьком светильнике, закрепленном в изголовье, да слабый ветерок слегка шевелил кисейные занавеси балдахина.
– Человек, – послышался тихий шипящий голос, – очнись, человек…
Я пригляделся к занавесям и неожиданно увидел два горящих багровым светом булавочных огонька. Обладателем этих злобных глазок являлось маленькое существо весьма отвратного вида. Тельце размером с кулак взрослого человека венчали крылья, доставшиеся ему явно от летучей мыши, на плечах сидела уродливая голова, оснащенная кривыми рожками, пальцы ног и рук заканчивались изогнутыми коготками, которыми оно и цеплялось за занавесь, помогая себе хвостом, обвившимся вокруг одного из шнуров. В общем, вылитый чертик, у которого отсутствовали лишь копыта.
– Человек, – опять завело свою песнь странное создание.
Я приподнял голову. Увидев, что я проснулся, существо поднесло скрюченный палец к губам, призывая к молчанию. Затем оно поманило меня за собой и, сорвавшись с балдахина, нырнуло в дверной проход.
Я осторожно поднялся, стараясь не разбудить сладко посапывающую рядом Сейлин, и вышел за ночным гос­тем.
Существо сидело на подоконнике в соседнем зале, ожидая меня. Я внимательно огляделся, одновременно прислушиваясь. Вроде все вокруг было тихо. Никто не покушался на покой моей женщины. Рассудив, что существо, которое можно убить щелчком, не представляет особой опасности, я приблизился к ночному гостю.
– Мы с тобой одной крови, – прошелестело существо, уставившись на меня красными глазками.
– Может быть, – пожал я плечами, – но я не уверен. Что тебе надо?
– Еды, – жалобно посмотрел на меня ночной гость, – Покорми меня, человек.
– И что ты предпочитаешь? – улыбнулся я такому явному попрошайничеству.
– Кровь, – ответило существо.
– Ничего себе заявочка… И чью кровь ты предпочитаешь?
– Твою. Мы с тобой одной крови…
– Так ты вампир? – Я был неприятно поражен. – И с какой стати я тебя должен кормить своей кровью?
– Я не вампир, – отрицательно помотало головой существо. – Мы с тобой одной крови.
– Что ты все заладил: одной крови, одной крови!.. – Я уже порядочно разозлился. – Если это все, что ты можешь сказать, убирайся прочь.
– Маг Магриба Корасайоглы сказал, что ты накормишь меня. – Глазенки существа лихорадочно вспыхивали и угасали. – Если я не поем, то не доживу до утра.
– Так ты от мага? – удивился я. – Так бы сразу и сказал. Что тебе велел передать маг?
– Еды, – почти простонал ночной гость. – Покорми меня, человек…
Я чертыхнулся, оглядывая залу в поисках чего-нибудь острого. Неподалеку на столе стояла ваза с фруктами, около которой лежал почти игрушечный ножик. Я проколол себе палец, и на подоконник капнуло несколько капель крови. Существо, радостно урча, приникло к красной жидкости и моментально вылакало ее.
– Спасибо, человек. – Ночной гость отвалился от угощения, облегченно вздохнув.
– Что велел тебе передать маг?
– Тебе не следует задерживаться в этом дворце, – прошелестело существо. – Это опасно.
– Корасайоглы и Темир не в силах дотянуться до меня во владениях Сейлин? – хмыкнул я. – И поэтому хотят выманить наружу под предлогом опасности?
– Сейлин – пери. – Существо умоляюще посмотрело на меня. – Рядом с ней тебе нельзя находиться. Уходи.
– Подумаешь – пери, – пожал я плечами. – Тебя-то с какой стороны это беспокоит?
– Мы с тобой одной крови… – опять заладило существо.
– Ну и что?
– Если ты погибнешь, мне нечего будет есть и я умру с голода, – пояснило свое участие в моей судьбе существо.
– С какой стати ты взял, что я тебя буду кормить?
– Так мы же с тобой…
– Знаю, знаю, – прервал я ночного гостя. – Но на кой ты мне сдался? Сейчас вот щелкну, и одним вампиренышем станет меньше…
– Не делай этого, – в испуге шарахнулось от меня существо. – Маг сказал, что у него больше не осталось твоей крови и он не сможет еще раз создать меня…
– Так ты из моей крови?! – наконец-то до меня дошло.
– Естественно, – заявило существо. – И послан охранять и предостерегать тебя от необдуманных поступ­ков.
– Корасайоглы соглядатая, значит, приставил?
– Почему соглядатая? – обиделся ночной гость. – Мы с тобой одной крови. Разве я могу причинить тебе вред?
– Ладно, оставайся, – подумав, заявил я. – Как-нибудь я тебя прокормлю, если не будешь сильно прожор­ливым. Вот только почему маг создал тебя таким… несуразным?
Я специально подобран наиболее нейтральное слово, чтобы существо не оскорбилось.
– Почему «несуразным»? – удивился ночной гость. – Маг сказал, что видел у тебя в мыслях демона твоего мира, которого ты называл чертом. Вот и сделал меня в точности таким. Он сказал: «Черта Максум сразу узнает».
– Да какой же ты черт, – рассмеялся я. – Уж скорее бес. Или бесенок. – Я оценивающе посмотрел на существо: – Решено. Отныне ты зовешься Бесом.
– Тихо, – жалобно заныл Бес. – Не разбуди пери.
– Да что ты привязался к женщине?! – возмутился я. – Чем она тебе не угодила?! Ты же ее в первый раз видишь!
– Опасно, – простонал Бес. – Она выпьет тебя до дна, и ты уснешь навеки.
– Да объясни же мне, чем она так опасна?!
– Посмотри на нее в зеркало, – попросил Бес. – Отражение не лжет.
– И что я там увижу?
– Посмотри. Я буду ждать тебя неподалеку.
С этими словами ночной гость вылетел в окно. Я недоуменно пожал плечами и отправился досматривать сон, решив утром рассказать Сейлин о забавном ночном происшествии.
Уже в постели, заботливо поправив покрывало на спящей женщине, я поймал себя на мысли, что ни разу не видел во дворце ни одного зеркала. В жилище женщины это было, по меньшей мере, странно. В свете этих мыслей предупреждение Беса неожиданно приобрело совершенно иную окраску. Через некоторое время поняв, что так и не засну, я стал размышлять над тем, где же разыскать зеркало. Неожиданно вспомнилось, что как раз в соседнем зале, среди богатой коллекции оружия, развешанной по стенам, наличествовал почти до зеркального блеска отполированный щит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49