Полдня я провел в ущелье Потерянных Душ, чередуя проклятия с болезненными спазмами в пустом желудке, который так и норовил выскочить наружу и прихватить с собой все остальные внутренности. В полдень появился Гунарт. Он оглядел меня с высоты своего роста и сообщил, как мне показалось, со злорадством в голосе:— Люди хотят тебя видеть!— Уйди, Гунарт, — простонал я. — Ради всех богов, оставь меня в покое!— А что сказать людям?— Иди ты в Бездну, Гунарт! Скажи, что я умер! — взмолился я.— Ну уж нет! Я поклялся достать тебя живым или мертвым, — процедил сквозь зубы Гунарт, поежился, огляделся и сделал пальцами защитный знак, потом снял с меня ремень, и, стягивая им мои запястья, многообещающе добавил: — И сделаю это, если призраки отпустят…— Ты что, боишься? — попробовал усмехнуться я.Гунарт перекинул мои связанные руки через плечо, будто я не человек, а дорожная сумка, и молча направился к свисавшей со скалы веревке. И лишь когда мы поднялись почти на самый верх, он глубоко вздохнул и тихо пробормотал:— И ты бы боялся, будь у тебя мозги! Глава 19ЗАБЫТАЯ БАЛЛАДА Тяжело быть принцем — никаких прав, кроме привилегии сидеть в присутствии короля, одни обязанности! Мало того, что король требует выполнять всякие его капризы, так тут еще народ со своими прихотями. Видеть они меня хотят, видите ли! Да пропади они пропадом со своими желаниями, — даже умереть спокойно не дадут! А все Гунарт Сильный, чтоб на нем штаны лопнули при женщинах! Ну какого лысого демона он притащил меня из ущелья Потерянных Душ в таком состоянии?Чувствовал я себя не лучше медвежьей шкуры, валяющейся на полу у меня в Закатной башне, с той только разницей, что шкура не ощущает боли и не испытывает эмоций. Вокруг меня толпились люди, моя так называемая дружина, все смотрели на меня, а я изо всех сил старался скрыть свое, мягко говоря, недомогание. Одни боги знают, каких усилий мне стоило не рухнуть мешком на траву, когда Гунарт поставил меня на ноги. Ему-то, Гунарту, хорошо, на него никто даже внимания не обратил. Он ушел с Нейлом куда-то в даль далекую, не оборачиваясь, а меня, бедолагу, обступили со всех сторон и начали какую-то чушь молоть, которую, по их мнению, приятно слушать особам королевской крови. В нормальном состоянии я бы, наверно, невыносимо скучал от всего этого страшного занудства и скорее всего придумал бы повод, чтобы сбежать от словоизлияний возлюбленных подданных как можно скорее, но в данный момент я чувствовал себя неспособным не только скучать, но и вообще думать связно. Я мог только отвечать на приветствия стандартными фразами, неоднократно повторяемыми отцом на заседаниях Королевского совета, и пытаться при этом сохранить невозмутимое выражение лица.Перед глазами все плыло, руки дрожали, по лбу стекали холодные струйки пота, и мне казалось, что люди давно заметили мою слабость и презирают меня за нее. Как я сожалел, что Гунарт так не похож на своего отца Урманда. Тот бы обязательно воспользовался моим бессилием, убил бы еще в ущелье, а людям сказал, что это сделали призраки. По крайней мере, тогда мне не пришлось бы терпеть весь этот позор. А потом я вспомнил моего бедного больного отца, про которого среди придворных давно ходили слухи, будто он выздоровел. Вот у кого железная выдержка. Воспоминание об отце придало мне силы. Я собрал в кулак всю свою волю и постарался вести себя как можно более естественно, даже улыбнуться попытался.До вечера мне приносили клятву верности — пустая, ни к чему не обязывающая формальность, которую я обязательно проигнорировал бы, если бы она не предоставила мне замечательную возможность, сидя на наскоро сколоченном для меня троне, спокойно страдать, сохраняя подобие величия. Я машинально произносил положенные по регламенту слова, застрявшие в памяти в далеком раннем детстве, когда меня еще интересовали подобные церемонии, и про себя благодарил богов, что не успел наточить эльфийский меч, а то неминуемо отрезал бы пару-другую ушей, возлагая его, как полагалось по ритуалу, на плечо присягающего воина.Действие магии постепенно слабело, я чувствовал себя все лучше, и чем лучше я себя чувствовал, тем чаще в голове у меня мелькала трезвая мысль: «О боги Хаоса! Что мне делать со всем этим народом?» Я старательно гнал эту мысль прочь, но она возвращалась снова и снова, пока наконец не заставила меня признаться себе, что командовать таким количеством малознакомых мне людей, большинство из которых до недавнего времени сражались на стороне моих врагов, мне еще не приходилось. Да и нужна ли мне сотня плохо обученных солдат? Ведь не волшебством же их загнали на рудники, — в плен сдались, не иначе. Это же сколько придется возиться, чтобы научить их сражаться по-человечески? Нет у меня на это времени — надо самозванца где-то разыскивать, пока он от моего имени пол-Фаргорда не спалил! А у него, между прочим, лошади, а у меня — нет. Так что гоняться за ним я могу до конца жизни… Хотя почему бы не отправить бывших каторжников на поиски этого мнимого Рикланда? Вид у них не лучше, чем у бродяг, никто и не заподозрит, что это мои люди.К тому времени, как последний воин произнес слова клятвы, у меня созрел план. Если не вдаваться в подробности, то заключался он в том, чтобы послать часть людей на все четыре стороны, вернее на три, потому что с четвертой — горы, чтобы те, кто встретит самозванца, напросились в его отряд и заманили врагов в западню, которую можно устроить хотя бы в заброшенной деревне троллей, расписав ее как очень богатую и мирную.— Значит, так, народ… — Я наморщил лоб, пытаясь сформулировать свою мысль, чтобы она хотя бы отдаленно напоминала распоряжение какого-нибудь военачальника. — Завтра на рассвете меняем дислокацию.— Чего-чего? — спросил простоватого вида рыжий парень.— Заткнись, деревня! — толкнул его локтем в бок стоявший рядом Детран, тот самый начальник чьей-то охраны, который накануне от лица бывших каторжников торжественно предложил мне их службу. — Потом объясню.Но мне самому было удобнее изъясняться общедоступным языком, не вспоминая книжных терминов, поэтому я тут же воспользовался возможностью не строить из себя Верховного Главнокомандующего, которым мне, скорее всего, пришлось бы стать в случае войны, а говорить, как привык.— Могу сказать попроще — завтра на рассвете сматываемся отсюда, пока король не спохватился и не вернул вас на рудники. Доступно объясняю? Пойдем вниз вдоль Мертвой реки. Примерно в двух днях пути есть заброшенная деревня. Там устроим лагерь. Возьмите с собой еду, вино… Ну, не знаю, что еще, сами сообразите. У меня всегда этим Крайт занимался. И можете забрать золото. Будем считать, что это плата за службу. — В таком, несколько сумбурном стиле я отдал еще несколько приказов. Потом очень убедительно объяснил, что каждый день, который проклятый самозванец проводит на этом свете, покрывает позором мое честное имя и что священный долг каждого из моих людей — отправить его в преисподнюю вместе со всем отрядом, и как можно быстрее.Почти всю ночь мы занимались подготовкой к предстоящему походу, и люди прилегли отдохнуть только под утро. А я, отвлекшись от всех проблем, с удивлением заметил, что чувствую себя превосходно, от кашля не осталось и следа. Удача не оставила меня и на этот раз!Утром мы спустились с гор, но мне так и не удалось привести в действие свой тщательно продуманный и уже растолкованный людям до мельчайших подробностей план. Все изменил неожиданно появившийся на дороге Дронт, тот самый Дронт, который чуть не пристрелил меня из арбалета по пути на рудники. Приблизившись к нам, он мешком свалился с лошади, выпряженной из телеги и уже не казавшейся такой сонной.— Лесной приют горит! — прохрипел Дронт, как будто это не лошадь, а он сам мчался галопом всю дорогу. — Эльмарионская деревня! Это Рикланд! Не знаю, может, он и не настоящий принц, но он захватил королевское золото.Дронт говорил сбивчиво, но все было ясно — самозванец где-то поблизости.— Где эльмарионская деревня? — спросил я, вскакивая на лошадь Дронта.— После обелиска направо, по новой дороге, — ответил Дронт.— Детран, принимай командование! — крикнул я бывшему начальнику вражеской охраны, показавшемуся мне накануне более-менее опытным, сообразительным и пользующимся авторитетом. — Я поскачу вперед, к эльмарионской деревне, надо остановить самозванца! Догоняйте! И помните, я не желаю, чтобы хотя бы один враг остался в живых! Дронт, покажешь моим людям дорогу! Поспешите, а то я справлюсь сам и вам будет нечего делать! — Не удержавшись от эффектной выходки, я поднял лошадь на дыбы, взмахнул над головой мечом, звонко прокричал: — Вперед, навстречу славе! Победа или смерть! — и умчался бешеным карьером под восторженные вопли и звон взметнувшихся в салюте клинков. Как я в одиночку справлюсь с полусотней человек, я не особенно задумывался. На месте разберусь.Утро занималось чудесное. Как здорово было скакать по пробуждающемуся лесу, обгоняя солнце, лениво выползающее из-за гор, когда только начинают просыпаться птицы и запевают свои утренние песни, когда все листья и трава в холодной росе, а воздух, прохладный и свежий, наполняет грудь такой радостью, что хочется смеяться или петь. Я распевал на весь лес, не заботясь о том, что меня могут услышать. Но меня слышало только эхо, оно вторило мне, и получалось очень здорово.Лошадь пришлось оставить на лесной поляне, не доехав до деревни. Я слишком любил лошадей, чтобы позволить ей пасть, а это обязательно произошло бы, если б я гнал ее и дальше таким темпом. Может, это было и к лучшему, что я ее оставил, — появиться внезапно верхом мне вряд ли удалось бы.Эльмарионцы никогда не отличались наличием рассудка. Стоило им поселиться где-нибудь, как они тут же начинали вырубать лес или, еще хуже того, жечь. Как будто дракона им мало! Сколько раз я спорил с толстым старостой эльмарионцев, обосновавшихся недалеко от Черного замка в деревне под странным названием Ясная Глухомань, о том, что крыша леса — их единственная защита от дракона. Один раз чуть собаками не затравил в пылу спора, но все бесполезно. Они продолжали изводить лес, распахивать огромные поляны, называя их полями, и сеять там овес — любимое лакомство Счастливчика, и еще какую-то траву, из семян которой пекли румяные сладкие булки, любимое лакомство дядюшки Готрида.Эльмарионцы, жившие у гор, были ничуть не лучше. Поле вокруг их деревни было просто огромным и, естественно, уже сгорело. Признаться, я смотрел с некоторым злорадством на выжженную пустошь. Я и сам, если бы воевал с эльмарионцами, первым делом сжег бы их поля. Я, конечно, понимал, что без выращенного ими овса нашим фаргордским лошадям пришлось бы питаться одним сеном, но зачем же из-за этого лес уничтожать? Выращивали бы свой овес на полянах или под деревьями. А остальные их травы — вообще чушь собачья! Дядюшка Готрид может и без сладких булок обойтись, — пусть ягоды ест или орехи с медом, как гремлин, если ему так нужны лакомства!Из-за холма на другой стороне поля поднимались клубы черного дыма, изредка освещаемые заревом пожара. Казалось, что все эльмарионское поселение охвачено пламенем, и я даже подумал, что опоздал и враги уже поубивали всех, подожгли опустевшую деревню и убрались восвояси. Воодушевление, с каким я мчался на выручку эльмарионцам, как рукой сняло. Ничего не скажешь, бродить по полыхающей деревне, полной обгорелых трупов, не самое приятное занятие. Я заставил себя подняться на холм и к своей радости увидел, что горит всего лишь частокол вокруг деревни, вернее, даже не деревни, а, пожалуй, целого города, которых раньше полным-полно было в Эльмарионе и совсем не было в Фаргорде. По крайней мере, домов, расположившихся у подножия холма, хватило бы на четыре, а то и пять фаргордских деревень. И дома эти, сооруженные из камней и глины, оставались целыми и невредимыми. Даже солому на крышах ближайших к частоколу домов, самых бедных, не лизали беспощадные языки пламени, а побеленные стены домов побогаче, увенчанных остроконечными черепичными крышами, не успели даже почернеть от копоти, и казалось, будто вовсе не дома были у эльмарионцев, а слепленные фаргордскими мальчишками снежные замки. Набежавший ветерок окутал меня удушливым дымом и донес из-за огненной преграды звуки подвыпивших голосов, распевающих:
Принц Рикланд, не знающий равных в бою,Чьи подвиги славит народ,Собрал он лихую дружину своюИ двинулся в дальний поход,Не зная судьбу наперед.На резвых конях быстро скачет отрядЗаросшей лесною тропой.Вдруг видят, у тропки три ведьмы сидятПод старой корявой сосной,Кричат: «Эй, красавец, постой!Мы можем удачей тебя наделить,Ты станешь бессмертным, герой,И сможешь любого врага победить,Когда согласишься с ценой —Одну из нас сделать женой». —«Почета и славы добьюсь я и сам! —Принц Рикланд ответ им дает. —Не нужно мне в жены старуху, годамДавно потерявшую счет,Ведь мне — лишь шестнадцатый год!»Обиделись ведьмы и начали выть:«Ваш принц невоспитан и груб!Хотим мы за это его превратитьВ высокий раскидистый дуб.Пусть срубит его лесоруб!» —Лишь брызнули зельем на принца, как вдругРаскатистый гром загремит!Стоит на тропинке не Рикланд, а дуб,Высокий и стройный на вид,И грустно ветвями шумит…
Под прикрытием дыма я спустился с холма, с разбега перемахнул через пылающий частокол и осмотрелся. Ровные, посыпанные песком дорожки, ухоженные садики за низкими оградами, да и дома с распахнутыми настежь, а кое-где сорванными с петель дверьми не подавали признаков жизни. Только у покореженных главных ворот горланили песню двое еле державшихся на ногах бритых наемников. Это была одна из баллад, сочиненная королевским шутом Брикусом тоже, кстати, в нетрезвом состоянии. Помнится, когда я услышал ее впервые, то пообещал Брикусу отрезать уши, если услышу еще раз подобное вранье. Уши здесь, конечно, ни при чем, надо было пообещать ему отрезать язык, но тогда бы он вообще ничего петь не смог, а поет он все-таки здорово!
Дело было год назад. Я в первый и единственный раз отправился в поход не по собственной прихоти, а по приказу отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46